Ненависть - Остапенко Юлия Владимировна. Страница 15

А тело всё то же. Тонкое, призрачно-серое, закутанное в дымчатую газовую ткань, струящуюся вдоль изогнутых линий неестественно узкой талии и бедер, с восковыми ступнями и кистями, худыми плечами и поразительно тонкими и длинными руками, странное тело, нечеловеческое тело — и в то же время волнующее, страстное — возможно, благодаря истинно божественной гибкости и грации. Дэмьен знал, что Гвиндейл не всегда была такой — родилась она обычным человеком, хотя, конечно, была более хрупкой и маленькой, чем ее сверстницы. Серый храм сделал ее тело таким, каким его знал и любил Дэмьен. Впрочем, должно быть, его вкус всё же был несколько извращен.

И, конечно же, лицо. Ее безупречно прекрасное серое лицо. И серые губы. И серые глаза под серыми бровями вразлет. Глаза, кажется, стали еще старше, хотя вряд ли это возможно.

Гвиндейл негромко вздохнула, поежилась, обхватила плечи руками, в одной из которых продолжала неловко сжимать шишку. Она сохранит ее, внезапно понял Дэмьен. Чем бы ни кончилась их сегодняшняя встреча, сохранит.

— Ну что же ты?.. — тихо спросила она, и Дэмьен едва не застонал. Конечно, она должна была задать этот вопрос, но он почему-то до последней минуты надеялся, что не задаст.

— Гвиндейл… кое-что… изменилось, — деревянно ответил он и сглотнул, уловив едва заметный туман в ее глазах. Потом вдруг набрался решимости и твердо добавил: — Нет, всё изменилось. Ты даже не представляешь…

— Представляю, — перебила она его неожиданно тихо и мягко, и Дэмьен, вздрогнув, смотрел, как она подходит к нему вплотную, не отпуская его взгляда, — Представляю, — повторила она, коснувшись ладонью его груди. Ее тонкие, как паутина, серые волосы беззвучно колыхались вокруг узкого спокойного лица, — Ведь я же всё-таки Оракул.

Он не смог сдержать вздох облегчения и накрыл ее кисть ладонью.

— Я думал, что ты… — начал он и осекся, когда она подняла руку и легко коснулась бугрившегося на его щеке шрама. Он и забыл, как холодны ее пальцы. В минуты особенно жаркого соития он этого не замечал, но теперь почувствовал особенно четко. Конечно. Когда они виделись в последний раз, у него еще не было этого шрама.

Гвиндейл осторожно провела по рубцу пальцем, озабоченно рассматривая его, потом произнесла:

— Что-то здесь… В этом дело, да?.. Тут нет боли… тут изумление… страх… и пустота, но боли нет. Да, пустота, это хуже всего. Она разрезала тебе не лицо, а сердце… и выпотрошила его. Там было немного… там почти ничего не было, но она и это забрала.

«Неужели она знает? — мелькнуло у Дэмьена. — Ну конечно… знает… что это я, в самом деле…»

Гвиндейл слабо улыбнулась и отрицательно качнула головой.

— Нет-нет, — с сожалением сказала она. — Оракул не знает всё на свете. Оракул знает только ответы на те вопросы, которые ему задают. Именно поэтому так важно задать правильный вопрос. В этом всё дело. Но это мало кто понимает.

— Гвиндейл… — начал Дэмьен, но она приложила палец к его губам, и он снова содрогнулся от холода ее кожи.

— Не Гвиндейл, — печально улыбнулась она. — Ты пришел не к Гвиндейл. Теперь я это вижу. Ты пришел к Оракулу. Но поскольку Оракул — это тот, кто некогда был женщиной по имени Гвиндейл, и поскольку эта женщина одержима тобой, для тебя они могут быть взаимозаменяемы. Идем.

Она взяла его за руку и повела сквозь каскады арок в ту самую комнату, которая была главной для него, а может быть, — ему хотелось в это верить — и для нее тоже. Гвиндейл заперла дверь, словно кто-то мог побеспокоить их, и повернулась к Дэмьену с улыбкой на розовато-серых губах.

— Ну, спрашивай, — просто сказала она.

Он запнулся, недоуменно глядя на нее и осознавая, что совсем иначе представлял себе эту сцену.

— Это что… всегда происходит так? — не удержался он.

— Это и есть твой вопрос? — серебристо рассмеялась Гвиндейл. — Это каждый раз происходит по-разному, Дэмьен. По-разному — для каждого. И в том, как это происходит, часто и заключен ответ. Как ты думаешь, почему в храме столько залов?

— Так, значит…

— Никогда ни один человек не был так близок ко мне, как ты. Я просто не смогу быть для тебя Оракулом, если не останусь самой собой.

«Так, значит, ты такая», — с изумлением подумал Дэмьен, словно впервые глядя на ее странное восхитительное тело. Он когда-то размышлял, является ли оно одной из сотен ее личин, и пришел к скептичному выводу, что вряд ли полубогиня снизойдет до своего истинного облика ради бессердечного и беспринципного бабника вроде него. К тому же она была слишком хороша, чтобы оказаться настоящей.

Он не учитывал того малозначительного факта, что она любила его. И правда — как он мог его учитывать, если не любил сам?

— Я встретил одну женщину, Гвиндейл, — негромко проговорил Дэмьен. — Я хочу знать, что она отняла у меня… что во мне было и как это вернуть.

Гвиндейл оказалась возле него, хотя еще миг назад стояла у дверей, взяла его за руку, положила ладонь на шрам. Он вздрогнул, вспомнив, как точно так же к нему прикасалась Клирис… которая сейчас казалась такой далекой, что он почти не верил в ее существование.

— Тебе придется пройти через это снова, чтобы понять, — чуть слышно сказала Гвиндейл. — Тебе придется… снова. Понимаешь?

Он слегка кивнул, чувствуя, как медленно закрываются глаза, и не имея ни малейшего желания противостоять навалившейся на плечи усталости.

— Ты опять окажешься там, — шелестел голос Серого Оракула, — но теперь ты знаешь, что должно произойти. Зная это, забудь о том, что кажется. Забудь о том, кто ты в этом сне. Забудь о том, что хочется чувствовать. И тогда ты, может быть, поймешь.

Ее руки примерзли к его плоти: правая — к кисти, левая — к щеке. И он знал, что если попытается сейчас отстраниться, то услышит, как с треском рвется его кожа, прилипшая к ее ледяному телу. Но ему не хотелось отстраняться, хоть он и не был исполнен восторга по поводу того, что ему предстояло. Снова… в самом деле, снова. Да. Почему бы и нет? Правда, он столько раз прокручивал в голове ту ночь, что сомневался в возможности увидеть среди глубоко въевшихся в память деталей хоть что-то новое… хоть что-то важное.