Ненависть - Остапенко Юлия Владимировна. Страница 21

Потом он повернулся и, рывком распахнув дверь, вылетел из комнаты. А она не сделала ни одного движения, чтобы удержать его.

Четверть часа спустя он стоял в сотне ярдов от гостиницы, превратившейся в огромный факел, полыхающий в ночи, и, зажав рану ладонью, смотрел на желто-алое пламя, сворачивавшееся вверху в тугой клубок тошнотворной черной копоти. Вокруг здания с криками бегали люди, всё еще пытаясь погасить огонь, хотя было очевидно, что гостинице конец. К Дэмьену подбежал невысокий щуплый человек в черной одежде, тревожно заглянул в его лицо.

— Милорд, вы ранены? — прокричал он, заглушая треск пламени и панические вопли людей.

Дэмьен перевел на него пустые глаза, и человек отшатнулся.

— Да у вас все лицо в крови! — закричал он, — А что с вашими руками?! Идемте! Идемте!

Дэмьен позволил ему отвести себя в сторону, где еще один человек в черном копошился вокруг троих стонущих людей. Один из них был коричневым и сморщенным, как гнилой гриб.

— Она жива? — спросил Дэмьен, пока тот человек, что подошел к нему, что-то делал с его запястьями. Он не смотрел на свои руки. Ни разу не смотрел. Боялся, что их вид будет последним, что он сможет вынести за эту ночь.

— Кто? — не поднимая взгляда, переспросил тот.

— Диз даль Кэлеби. Девушка-воин. С рыжей косой.

— Не знаю, милорд.

— Я хочу, чтобы она сгорела там. Я хочу, чтобы она выжила. Я хочу, чтобы она сгорела и осталась жива.

— Да-да, разумеется, — быстро проговорил человек и склонился над его руками.

«Она обернулась. Она ненавидела меня своими глазами, точно такими же, как мои. Могла толкнуть меня в огонь, и я сгорел бы там. А она стояла и сбивала пламя с косы. Один толчок, одно движение. Я бы не встал. Нет. Этого мало. Это слишком просто. Она еще найдет меня. Будет идти еще восемь лет, если понадобится. И найдет. Она поняла это тогда, и я понял. И она не стала рисковать… косой».

Она не стала.

Они оба не стали.

…Гвиндейл смотрела в его широко раскрытые глаза всё время, пока они оставались пустыми для настоящего, устремившись в прошлое. И теперь наблюдала, как он медленно выплывал из плотной пелены тумана памяти, тщательно подавляемой в течение трех лет. Поэтому первым, что увидел Дэмьен, вернувшись из двора догорающей гостиницы Тэберга в маленькую и холодную келью, принадлежавшую человеческой оболочке Серого Оракула, были серо-стальные глаза Гвиндейл, слабо улыбавшиеся ему сквозь время.

Он выдохнул, покачнулся и рефлекторно ухватился за ее подставленную руку. Гвиндейл опустила глаза, скользнула взглядом по его запястью. Дэмьен перехватил этот взгляд и тут же убрал руку.

— Следов не осталось, — будничным тоном заметила она.

— Да, — неохотно кивнул Дэмьен. — Тот лекарь знал свое дело.

— Видимо, не слишком хорошо, — тихо возразила Гвиндейл и провела пальцем по шраму на его щеке.

Дэмьен слегка поморщился:

— Была повреждена артерия. Ему пришлось зашить рану.

— Она знала, что делает, — сказала Гвиндейл и отвернулась.

— Да?

— Да. Это было… напоминание. Чтобы ты не забыл.

— Зачем? Она ведь собиралась убить меня.

Гвиндейл снова повернулась к нему, легко, порывисто, взмахнула пальцами, задев их кончиками его ладонь.

— Нет, — прошептала она. — Конечно, нет. Она тогда еще не знала, как должна поступить на самом деле. Теперь знает.

— Но я всё еще не знаю!

— Правда?

Она медленно провела рукой по его лицу, пристально всматриваясь в шрам, словно читая его, как книгу.

— Ты никого не убивал с той ночи.

— Да… до сегодняшнего дня.

— Ты не хотел.

— Не хотел.

— Ты старался.

Дэмьен вымученно улыбался. Он чувствовал себя так, словно проделал сотню миль за сутки… пешком.

— Ты был там сейчас. Ты почувствовал?

— Что я должен был почувствовать?

— Откуда мне знать? Ведь это твоя ненависть. — Он отстранился, глядя на Гвиндейл с изумлением.

— Моя ненависть? Я никогда не ненавидел ее.

— Она ненавидит тебя. Значит, эта ненависть принадлежит тебе. И даже в большей степени, чем ей.

— Гвиндейл, ответь на мой вопрос. Просто ответь на него. Ты ведь должна сделать только это.

Она кивнула, склонив голову набок.

— Песня, — вдруг сказала она.

— Песня?

— Ваша песня. О чем она была? — Его глаза расширились.

— Мост через снег… Вейнтгеймские друиды… Гвиндейл?! Ты что, хочешь, чтобы я ушел в монастырь?!

Она откинула голову назад и рассмеялась.

— Хочу ли этого я?! — выкрикнула она сквозь смех. Дэмьен выпрямился, отступил на шаг, поколебался и кивнул:

— Она придет туда. Так? Я убью ее, и всё станет как прежде.

— Возможно. Но это не мои слова.

Ему показалось, или в ее голосе действительно проскользнула горечь?..

Дэмьен беззвучно вздохнул и шагнул к выходу. Гвиндейл стояла неподвижно, скрестив руки и неотрывно глядя на него. Она не пыталась его задержать. Всё верно: он ведь пришел к Оракулу. Оракул выполнил то, чего от него хотели. И теперь…

— Но ведь… — Дэмьен внезапно остановился и повернулся к Гвиндейл: — Ты была для меня Оракулом. А Оракулу нужно платить за ответы.

Она кивнула, не сводя с него пристального взгляда. Этот взгляд смутил Дэмьена, и он не счел нужным скрывать это. По большому счету, ему уже нечего от нее скрывать… да он и не смог бы, даже если бы захотел.

— Напомни-ка мне плату, которую требует Серый Оракул, — медленно прдизнес Дэмьен, хотя знал ответ.

— Самое дорогое, что у тебя есть, — бесцветно сказала она.

Он вздрогнул, в замешательстве поднял на нее глаза, но она остановила его легким движением головы.

— Не надо, — шепнула Гвиндейл, слабо улыбнувшись серыми, как стены, губами, и его вдруг охватила ужасная уверенность, что он больше никогда ее не увидит. — Не надо. Ты ведь уже и так отдал мне это.

Дэмьен медленно кивнул, повернулся и вышел, пытаясь не думать о ее последних словах.

Внутри было промозгло и сумрачно. Мраморные плиты пола лоснились от сырости, грубые стены покрылись плесенью, прямо перед входом нависла клейкая паутина. Мохнатый паук-крестовик вился на кончике тонкой упругой нити. Диз взглянула на него, склонив голову набок, потом вдруг улыбнулась, подняла руку и сжала паука пальцами. Тот судорожно задергался, пытаясь высвободиться, но Диз лишь сдавила сильнее. Вязкая желтая жидкость брызнула из раздувшегося тела на ее кожу. Диз отряхнула руку от паучьих останков, подняла голову и вздрогнула от неожиданности, увидев прямо перед собой человека в сером балахоне с треугольным капюшоном, низко надвинутым на глаза.