Ненависть - Остапенко Юлия Владимировна. Страница 43

Но она не могла видеть себя. Она шла через село, высокая, белая, худая, в рубище висельницы, с глубоко запавшими блеклыми глазами и сбитыми в колтун огненными волосами, убивая всех, кто вставал на ее пути, и думала только об одном: «Два месяца. Он там уже два месяца. Идти. Идти. Не так, как хотелось бы, — но идти. Потому что нет больше времени. Нет».

Диз прошла через деревню, ступила на постоялый двор, вызвав мгновенную вспышку паники. Прежде чем ужас перешел в ярость, она достигла конюшни, подошла к первому попавшемуся коню, не глядя полоснула мясистым от крови лезвием по спине замешкавшегося конюха и взлетела в седло. Через минуту Диз даль Кэлеби покинула деревню, в которой Дэмьен провел последние три года, покинула не оглядываясь, оставив за собой жутким шлейфом восемнадцать трупов, первым из которых была Клирис, вдова маляра Эрика, а последним — пятнадцатилетний Инбер из соседней деревеньки, всего неделю назад с превеликим трудом устроившийся конюхом в этот постоялый двор и страшно гордившийся новым назначением. Она так никогда и не узнала, что то кровавое утро черным пятном растеклось по летописи деревни и что память о ней сохранилась не как память о бездушной молодой дряни, которую буквоед-староста на всеобщую беду выходил, чтобы казнить за убийство, — а как о белом призраке смерти, который пришел из неведомых краев, промчался по селению стремительной кровавой чумой и улетел прочь на черном, как сажа, коне, должно быть, к другим обреченным, а может, обратно в преисподнюю.

Впрочем, последнее предположение было правдой.

Диз даль Кэлеби, очнувшись от долгого забытья, снова была жива и, пригнувшись к холке вороного коня и вжав в его гриву залитое слезами спокойное лицо, мчалась обратно в преисподнюю.

Вейнтгейм впивался в небо остроконечными шпилями серо-синих башен, холодно поблескивал золотистыми глазами сторожевых огней. Дэмьен никогда не бывал здесь. Он знал лишь, что это большой, темный и странный город, на три четверти занятый друидскими храмами и принадлежащими им территориями, а светское население в основном состоит из рабочих и купцов, так или иначе участвующих в добыче и сбыте обсидиана. Казалось, сам город был высечен из куска застывшей черной породы: кладка отливала мертвенной синевой, а тонкие зубцы крепостных стен казались ломкими и острыми, как стекло.

Дэмьен въехал в крепостные ворота Вейнтгейма в три часа пополудни, через шестнадцать дней после смерти Клирис. Когда он проходил стандартный въездной досмотр, пошел снег.

«Ранняя в этом году зима», — подумал Дэмьен, пуская кобылу шагом по мелкой вейнтгеймской брусчатке. Здесь и мостовые, кажется, не такие, как везде, — темные, гладкие, каждый камень отполирован чуть ли не до блеска. Пока еще не скользко, но — почти. Оттого идешь и едешь с опаской. Может быть, поэтому все здесь ходят так тихо. Хотя у ворот отнюдь не людно: прохожих мало, торговцев нет вовсе — впрочем, вон на углу старая женщина в темном платке торгует свежими вафлями с подвесного лотка… День был ясным, светлым, несмотря на затянувшие небо облака — они были такими белыми, что казалось, будто солнце не спряталось за ними, а рассеялось в тягучей патоке, растеклось по всему небу, от края до края. И из этой ослепительной белесой лужи на скользкую мостовую редкими хлопьями падал снег.

Дэмьен решил не углубляться в город и свернул в первую встретившуюся гостиницу. Выглядела она непритязательно, но у него и так почти не осталось денег. Он собирался продать кобылу — всё равно ему вряд ли придется возвращаться.

Гостиница оказалась всего лишь постоялым двором на три комнаты. Назывался он «Черная цапля». Хозяин, вернее, хозяйка, как понял Дэмьен, присмотревшись к тощему, коротко стриженному созданию неопределенного возраста, в самом деле напоминающему птицу, мрачно нависла над толстым фолиантом в кожаной обложке, видимо, усиленно сводя дебет с кредитом. Заметив Дэмьена, она грубовато поинтересовалась, что ему угодно. Услышав ответ, немного оттаяла.

— У меня как раз есть свободная комната, — сообщила она. — Маленькая, правда, но чистая. К тому же вы ведь один, сударь, не так ли?

— Да, — с усилием кивнул Дэмьен, отгоняя сумасшедшую мысль о том, что это всего лишь самообман.

— Надолго к нам?

«Навсегда», — подумал Дэмьен и ответил:

— Пока не знаю. Неделю пробуду точно.

Хозяйка приуныла. Дэмьен утешил ее, заказав вместе с номером стол и намекнув, что неплохо бы подкрепиться прямо сейчас. Пока она отдавала приказание такой же сутулой и угрюмой служанке, он осматривал помещение. В самом деле, тесно, зато чисто. И темно. Как же здесь темно, даже днем…

— Чего-то еще? — поинтересовалась хозяйка, когда обед был подан. Дэмьен кивнул ей на стул рядом с собой.

— Угостите себя стаканчиком портвейна, — предложил он, — и расскажите мне о вашем городе.

Ее мрачное лицо просияло, и Дэмьен понял, что попал в точку. Должно быть, ей одиноко здесь. Хотя это странно. Гостиница у самых ворот, тут должно всегда быть полно клиентов.

— Что вас интересует, милорд? — спросила она, основательно подкрепившись терпким бледным вином, которое Дэмьен из вежливости заказал и себе тоже.

— Почему в городе так мало народу?

— Разве? — удивилась она. — А вы были в центре?

— Нет, но…

— Тут, у ворот, всегда тоска, — махнула рукой женщина. — К нам мало приезжают…

— Почему? Это ведь столица округа, разве нет?

— С тех пор как наш лорд перенес резиденцию в Орстои, сюда никто, кроме торговцев, и не заглядывает. Самая что ни на есть провинция.

— Но почему? У вас очень красивый город.

— Да? — Его почему-то насторожила ее улыбка. — Это снаружи, милорд.

— Возможно, — согласился Дэмьен, — но у вас здесь так чисто…

— Снаружи, милорд, — со значением повторила женщина, ткнув в потолок узловатым пальцем. — Снаружи и друиды хороши.

Вот как. Ему даже не понадобилось заводить разговор о том, что его на самом деле интересовало.

— Расскажите мне о них, — с азартом попросил он. Хозяйка бросила на него подозрительный взгляд.

— Да вы, часом, не к ним собрались? — внезапно враждебно спросила она. — Коли так, то ищите себе другое пристанище! Я с этими душегубами знаться не стану!