Эмма (пер. М.Кан) - Остин Джейн. Страница 12

— Отнюдь! — воскликнул мистер Найтли. — Я вам весьма за него обязан. Это отличный совет, и его ждет лучшая участь, чем та, которая часто постигала ваши советы в прошлом, — ему последуют!

— Супругу мистера Джона Найтли легко встревожить, она может огорчиться за нее.

— Не беспокойтесь, — сказал он. — Я не буду смущать ничей покой. Не покажу виду, что недоволен. Мне глубоко небезразлична судьба Эммы. Она внушает мне чувство столь же братское, как Изабелла, столь же — если не более — горячее участие. Все, что относится к Эмме, трогает, возбуждает любопытство. Что-то станется с нею в жизни, интересно мне знать!

— Мне тоже, — мягко сказала миссис Уэстон, — и очень.

— Она постоянно твердит, что не пойдет замуж, — это, понятно, одни разговоры. Но я не помню, чтобы из всех мужчин, которых она встречала, ей хоть один пришелся по душе. А ей недурно было бы без памяти влюбиться в подходящего человека. Хотелось бы мне увидеть Эмму влюбленной и не очень уверенной, что ей отвечают тем же, — это пошло бы ей на пользу. Но только здесь поблизости ей увлечься некем, а из дому она отлучается так редко.

— Да, ей покамест и правда некем прельститься и некому поколебать ее решимость, — сказала миссис Уэстон, — впрочем, до поры до времени оно и к лучшему. Ей теперь так славно живется в Хартфилде, а привязанность подобного рода неизбежно создала бы массу трудностей из-за бедного мистера Вудхауса. Я не спешила бы рекомендовать Эмме супружество, хотя вообще, поверьте, далека от намерения хулить институт брака.

Отчасти эти ее слова были попыткой скрыть известные соображения на сей счет, втайне взлелеянные ею и мистером Уэстоном. В Рэндалсе питали свои особые надежды на устройство Эмминой судьбы, однако выдавать их не следовало, но по тому, с каким спокойствием мистер Найтли сразу же перешел к вопросу: «Ну, а что думает Уэстон о погоде — будет ли у нас дождь?» — она поняла, что ему нечего более сказать или заключить о положении дел в Хартфилде.

Эмма не сомневалась, что поступила правильно, дав помыслам Гарриет иное направление, и не напрасно пробудила в юной душе ее благодарное тщеславие, ибо в последнее время Гарриет сделалась определенно чувствительнее к тому, сколь привлекательна наружность мистера Элтона и сколь любезно обхождение его; она не замедлила подкрепить рассказы о том, что он пленен, лестными намеками и вскоре окончательно уверилась, что сумела внушить Гарриет должное к нему расположение. Мистер же Элтон, по ее убеждению, если еще и не влюбился, то готов был влюбиться со дня на день. В отношении его совесть ее была спокойна. Говоря о Гарриет, он расхваливал ее с таким жаром, что остальное, полагала она, было лишь делом времени, и самого скорого. Одним из приятнейших свидетельств его возрастающей привязанности было то, что от него не укрылась разительная перемена в манерах Гарриет, произошедшая с тех пор, как она стала вхожа в Хартфилд.

— Вы дали мисс Смит все, чего ей недоставало, — говорил он Эмме, — дали изящество, непринужденность. Она тогда уже была прелестное создание, когда впервые явилась к вам, но достоинства, коими одарили ее вы, неизмеримо превосходят, на мой взгляд, все, чем наградила ее природа.

— Рада слышать от вас, что была ей небесполезна, но достоинства Гарриет лишь требовалось выявить, лишь подсказать ей кое-что, и весьма немногое. Милый нрав, безыскусственность — это все уже в ней было. Мне мало что оставалось довершить.

— Какая жалость, что прекословить даме недозволительно… — галантно вставил мистер Элтон.

— Я ей прибавила, быть может, твердости характера, научила задумываться над тонкостями, которые прежде для нее не существовали.

— Вот именно, это первое, что бросается в глаза. Сколь много прибавилось в ней твердости характера! Великое искусство — произвесть подобную перемену.

— Великое удовольствие, поверьте. Никогда еще не встречала я столь покладистой, незлобивой натуры.

— Охотно верю. — Это сказано было с горячностью и сопровождалось тем подавленным вздохом, по которому легко распознать влюбленного. Не меньше порадовал он ее и в другой раз, когда с воодушевлением поддержал ее внезапное желание написать портрет Гарриет.

— Вас пробовали писать, Гарриет? — спросила Эмма. — Приводилось ли вам позировать для портрета? Гарриет, которая в это время выходила из комнаты, приостановилась и отвечала с подкупающей наивностью:

— Ах, что вы, нет! Никогда!

Едва она скрылась за дверью, как Эмма воскликнула:

— Каким сокровищем был бы хороший портрет Гарриет! Я отдала бы за него любые деньги. Меня даже берет соблазн самой попытать свои силы. Вы, верно, о том не знаете, но года три назад я не на шутку увлекалась портретами и пробовала изобразить иных своих знакомых — находили, что у меня довольно верный глаз. Потом по разным причинам я охладела и забросила это занятие. Но, право же, отважилась бы вновь, если б Гарриет согласилась мне позировать. Как восхитительно было бы иметь ее портрет!

— Поистине восхитительно, — подхватил мистер Элтон. — Отважьтесь, умоляю вас. Умоляю, мисс Вудхаус, употребите ваш чудесный дар и запечатлейте образ вашего друга. Мне знакомы ваши рисунки. Как могли вы подумать, что мне о них неизвестно? Разве стены этой комнаты не украшены вашими пейзажами и цветами? Разве не висят в гостиной миссис Уэстон ваши неподражаемые фигуры?

«Так-то оно так, любезный друг! — подумала Эмма. — Но какое отношение все это имеет к портретам? Ничего-то вы не смыслите в рисовании. Не прикидывайтесь, будто вы в восторге от моих рисунков. Приберегите свои восторги для личика Гарриет».

— Что ж, мистер Элтон, если вы поощряете меня столь добрым напутствием, то я, пожалуй, дерзну. У Гарриет такие нежные черты лица, что передать сходство трудно, однако форме глаз ее и очерку рта присуща особенность, которую я надеюсь уловить.

— Форме глаз и очерку рта — вот именно. Я более чем уверен, что вас ждет успех. Непременно дерзните, непременно. В вашем исполнении это, говоря вашими словами, подлинно будет сокровище.

— Боюсь только, мистер Элтон, что Гарриет не захочет позировать. Она так мало ценит свою красоту. Вы заметили, каким голосом она мне отвечала? В нем так и слышалось: «С какой стати кому-либо писать мой портрет?»