Запертая комната - Остер Пол Бенджамин. Страница 9

Вслух всего этого никто, разумеется, не произнес, но подтекст чувствовался, и игнорировать его было бы глупо. Честно говоря, я тоже не рвался в бой, и отчасти даже странно, что я выступил в роли факелоносца, но я понимал: если не возьму инициативу в свои руки, дело не сдвинется с мертвой точки.

— Вам не обязательно всем этим заниматься, — сказал я. — Я, естественно, буду обращаться к вам за консультациями, но это много времени не отнимет. Если вы хотите оставить все решения за мной, ради бога.

— Конечно за вами, — поспешила согласиться она. — Я в этом ничего не понимаю. Если бы я попробовала вникнуть, я бы через пять минут запуталась.

— Тут главное знать, что мы делаем общее дело, — сказал я. — В конечном счете все сводится к одному: доверяете ли вы мне.

— Доверяю.

— Для этого у вас нет оснований. Пока, во всяком случае.

— Да, но я вам доверяю.

— Вот так просто?

— Вот так просто.

Она улыбнулась, и больше мы к Феншо не возвращались. Вообще-то я собирался обсудить с ней разные детали — порядок публикаций, круг возможных издателей, полезные контакты и т. п., — но увидел, что сейчас это будет не к месту. Софи явно не хотелось забивать себе голову такими вещами, и стоило мне успокоить ее на сей предмет, как к ней быстро вернулась былая непринужденность. После долгих испытаний впервые получив возможность переключиться хотя бы ненадолго, она настроилась в полной мере насладиться маленькими радостями — атмосферой, едой, уже просто тем, что выбралась из дома. Она хотела получить удовольствие, и мог ли я отказать ей в этом?

В тот вечер я был в ударе. Вдохновленный моей дамой, я пустился с места в карьер: шутил, травил байки, проделывал нехитрые фокусы со столовыми приборами. Сидевшая напротив женщина была так красива, что я не мог оторвать от нее взгляда. Хотелось разглядывать ее смеющийся рот, ее реакцию на мои слова, ее глаза, ее жесты. Одному богу известно, какую чушь я нес, но я старайся маскироваться, пряча за внешней мишурой свои истинные мотивы. Это было самое трудное. Я знал, что Софи одинока, что ей не хватает физической близости, но просто переспать не входило в мои планы, а если бы я стал форсировать события, скорее всего этим бы все и ограничилось. Тогда, в самом начале, рядом еще витал дух Феншо, незримая сила, связующая нить, благодаря которой мы оказались вместе. Чтобы он исчез, требовалось время, и я был готов ждать.

Все это создавало восхитительное напряжение. Самая невинная реплика приобретала эротический оттенок, слова превращаюсь в тайный шифр. Говорилось одно, а подразумевалось другое. Но пока мы избегали главной темы, чары не рассеивались. Мы i оба как-то незаметно втянулись в затейливый пинг-понг, и эта игра только набирала силу, поскольку никто не думал отказываться от замысловатых выпадов. Мы оба отлично знати, что происходит, но делали вид, будто этого не понимаем. Так началось мое ухаживание за Софи — издалека, осторожно, едва заметными шажочками.

После ужина минут двадцать мы погуляли в сгустившихся ноябрьских сумерках, а закончили вечер в баре. Я курил сигарету за сигаретой, но это единственное, что могло выдать мое внутреннее волнение. О чем бы Софи ни рассказывала: о своей семье в Миннесоте и трех младших сестрах, о переезде в Нью-Йорк восемь лет назад, о преподавании музыки в школе, куда она собиралась вернуться через год, — к тому моменту мы уже так втянулись в свой шутливый спарринг, что чуть не каждая фраза вызывала смех. Так могло продолжаться бесконечно, но пора было подумать о бэби-ситтере, и около полуночи мы наконец решили поставить точку. Я проводил ее до дому и там предпринял последнюю героическую попытку не дать волю своим чувствам.

— Спасибо, доктор, — сказала Софи. — Операция прошла успешно.

— Мои пациенты всегда выживают, — парировал я. — Это веселящий газ. Включил краник — и им сразу становится лучше.

— А не может возникнуть привыкания к газу?

— То-то и оно. Обычно пациенты возвращаются, и приходится проводить повторные операции. А откуда, вы думаете, у меня деньги, чтобы оплатить квартиру на Парк-авеню и лето во Франции?

— Так значит, вами движет…

— Ну да, корысть.

— У вас, наверно, большая практика.

— Была. Я почти отошел от дел. В настоящий момент у меня всего одна пациентка, и та, боюсь, больше не появится.

— Появится, — сказала Софи с застенчивой, совершенно неподражаемой улыбкой. — Можете не сомневаться.

— Приятно слышать. Я скажу своей секретарше, чтобы она вам позвонила и записала на следующий прием.

— Пусть не откладывает. При таком сложном лечении опасно терять время.

— Очень мудро. Надо будет пополнить наши запасы веселящего газа.

— Уж пожалуйста, доктор. Вы же видите — он пошел мне на пользу.

Мы оба улыбнулись. Я заключил ее в крепкие дружеские объятия и, быстро поцеловав в губы, поспешно ретировался.

Дома, поняв, что не усну, я посмотрел длинный фильм о Марко Поло и около четырех утра, посреди старого выпуска «Сумеречной зоны», в конце концов отрубился.

Перво-наперво я связался со Стюартом Зелениным, работавшим в одном крупном издательстве. Я знал его не очень хорошо, но наше детство прошло в маленьком городке, а его младший брат Роджер учился с нами в одной школе. Я надеялся, что Стюарт вспомнит Феншо и даст мне повод повернуть разговор в нужное русло. За последние годы я сталкивался с ним в разных местах; неизменно дружелюбный, он вспоминал «старое доброе время» и обещал при случае передать от меня привет Роджеру. Мне трудно было предвидеть реакцию Стюарта, но мой звонок, похоже, его обрадовал. Мы договорились встретиться на неделе у него в офисе.

Он не сразу сообразил, о ком идет речь. То есть имя было ему знакомо, но он не мог вспомнить, в связи с чем. Чтобы освежить в его памяти давние события, я назвал нескольких друзей его младшего брата, и прием сработал.

— Ну как же, — сказал он. — Феншо, маленький вундеркинд. Будущий американский президент, как утверждал мой брат.

— Он самый, — подтвердил я, после чего изложил суть дела.

Стюарт отличался известной чопорностью, типичный выпускник Гарварда, носящий твидовый пиджак и галстук-бабочку, и, хотя в душе он был человеком компанейским, в издательском мире он слыл интеллектуалом-одиночкой. Он успешно продвигался по службе — в тридцать с небольшим уже старший редактор, по-настоящему крепкий и ответственный, такой далеко пойдет. Говорю это лишь затем, чтобы вы поняли: он был не из тех, кто готов сразу схватить наживку. Никакой романтики, в каждом шаге осторожность и деловой подход. Но у меня почему-то возникло ощущение, что он заинтересовался, а стоило мне углубиться в тему, как у него загорелись глаза.