Рожденные бурей - Островский Николай Алексеевич. Страница 44

Наконец ему надоело.

– Что ж это, я один должон играть? Это несправедливо, – сказал он.

– Что же делать, Андрюша, ведь мы не умеем! – крикнул ему Леон.

– Ну, еще немножко, Андрюша, скорее ночь пройдет!

Тогда Андрий встал и, к общему удивлению, отправился в соседнюю комнату.

– Прошу прощения, – сказал он. – Я слыхал, что все образованные на этой штуковине играют, – указал он пальцем на пианино, – так что прошу, сделайте одолжение, ежели можете на этом струменте, – полечку нам, а то все пляшут, а я один должон играть, – обратился он к Людвиге.

Его простодушие, прямота и детское желание плясать покорили Людвигу. Улыбаясь, она подошла к пианино и, вспомнив первый попавшийся мотив – «Итальянскую польку» Рахманинова, прикоснулась пальцами к клавишам. Птаха неожиданно для самого себя повернулся к Стефании:

– Прошу прощения, не в обиду, а для веселого вечера и за завтрашнее утро… Так что прошу вас сплясать со мной.

Сероглазый, сверкая ослепительной белизной прекрасных зубов, он стоял перед ней, этот парень с волнистым чубом. Стефания решила, что будет выгоднее для ее замыслов согласиться…

Андрий видел, что Олеся рассердилась. Сарра тоже. Но это не остановило его…

Лишь глубокой ночью в охотничьем домике стало тихо. Все заснули.

Спала Людвига, и во сне ей казалось, что так и должно быть: именно в этом домике, в такой необычайной обстановке, она и должна была встретиться с этими людьми. Как хорошо, что она не ошиблась: эти люди, которых она защищала, которым симпатизировала, были действительно прекрасные люди.

Крепко спали заложники и их сторожа.

На широкой скамье уснули в обнимку Сарра и Олеся, которых Андрий заботливо укрыл полушубком.

Сам Андрий спал на полу, подложив руку под голову, Леон – на столе,

Раймонд – на другой лавке.

Партизанам на дворе надоело ходить вокруг усадьбы порознь: они сошлись все трое в конюшне. Здесь было тепло. Двое из них забрались в сани, а «Рупь двадцать» послали караулить. Тому захотелось пить, он вошел в дом, выпил из бочки, стоявшей в коридоре, добрую кварту воды и тут же присел погреться у печки, да и заснул. Партизаны в санях, надеясь на него, тоже незаметно уснули.

Ночью Стефания поднялась, надела шубу, меховую шапочку и вышла в соседнюю комнату. Обычно в этих путешествиях в конец двора их сопровождал кто-либо из девушек, сейчас же все спали. Стефания тихо открыла дверь в коридор – там, разметав руки, сладко спал у печки партизан, его винтовка стояла тут же, прислоненная к стенке.

Несколько минут Стефания стояла в коридоре, затем тихо приоткрыла дверь. На дворе никого. С замирающим сердцем Стефания вышла во двор, постояла немного и затем быстро пошла к воротам. «Если остановят, скажу, что мне нужно», – думала она, чувствуя, как колотится ее сердце.

Но ее никто не останавливал. Вот эта просека идет в Гнилые Воды, она не раз заезжала сюда со Станиславом попить квасу во время охотничьих прогулок мужа.

Чем дальше она удалялась от усадьбы, тем быстрее шла и, наконец, побежала, спотыкаясь в неудобных для ходьбы ботах. Но все еще не верила, что свободна. Уже километрах в двух от домика она почувствовала усталость.

Бежать больше не могла. В сердце кололо. Она сбросила боты и, оставив их на снегу, пошла в одних высоких ботинках.

Наконец она услыхала лай собак, а когда подошла к околице, была остановлена криком на польском языке:

– Стой! Кто идет?

Из-за плетня выскочили два вооруженных человека. Это были легионеры из эскадрона Зарембы.

– Пусть вельможная пани не волнуется. Мой сержант довезет вас до города. Тут ведь близко. Дорога безопасная, мы только что оттуда. Ну, трогай, – махнул рукой Заремба сержанту.

Тот подобрал вожжи. Лошади тронулись. Стефания с беспокойством оглянулась. Эскадрон Зарембы на рысях выходил из деревни к лесу. Светало.

Первым проснулся «Рупь двадцать», спавший в коридоре. Ему стало холодно. Дверь, открытая Стефанией, остудила коридор. Его испуганный крик:

«Хлопцы, спасайся – ляхи!» – разбудил всех. Больше «Рупь двадцать» не сказал ничего – Заремба выстрелил ему в голову.

Раймонд кинулся к оружию.

В коридор вломились легионеры. Птаха, как кошка, вскочил на ноги. Одним крыжком он достиг угла комнаты, где стоял его карабин. Соскочивший со стола Леон спросонок ничего не понимал.

В первое мгновение ничего не поняли и девушки. Андрий бросился к двери.

Открыв ее, он отпрянул па-зад, снова захлопнув дверь. В коридоре грянуло несколько выстрелов. Щепы летели от простреленной в нескольких местах двери.

Слепая удача спасла Андрия от смерти.

Леон, наконец, понял, что произошло. Одним движением он перевернул стол и припер им дверь, а сам бросился к винтовке. Андрий стрелял через дверь из угла комнаты.

– Назад! – гремел в коридоре Заремба. – Прекратить стрельбу! Здесь графиня, пся ваша мать! Назад!

Коридор опустел.

– Мы их и так возьмем. Там трое мальчишек, а в перестрелке можно убить графиню, – объяснил поручик свое отступление солдатам.

– Если бы не этот лайдак, – яростно ткнул он тело «Рупь двадцать», – мы бы их спящих накрыли.

– Что случилось, пане поручик? Почему вы отступили? – подъехал Владислав к Зарембе, видя, что солдаты отходят в глубь леса.

– Их нужно выманить без боя. Успели проснуться, – зло ответил младшему Могельницкому Заремба.

– Но вы были уже в доме! – вскипел Владислав.

Оскорбленный этим восклицанием, Заремба не вытерпел:

– Я-то был в доме, подпоручик, но вас там, кажется, не было. Прошу вас заниматься своим взводом и не делать старшим по чину оскорбительных замечаний. Я знаю, что я делаю.

Владек в бешенстве повернул коня и отъехал.

– Закрывай окна скамьями! – командовал Раймонд.

В горнице забаррикадировались.

Раймонд вбежал в комнату, где помещались пленницы. Он увидел лишь бледную Людвигу и растерянную Франциску.

– Ради бога, что случилось? Где Стефания? – бросилась к нему перепуганная Людвига.

Раймонд быстро окинул комнату.

– Как где? Она должна быть здесь! – крикнул он.

– Вот оно что? Сбежала, гадюка! Проспали мы с тобой, Раймонд, и честь и славу! – с тоской сказал сзади него Птаха.

– Что ж вы будете делать? – Людвига схватила его за руку.

Птаха вырвал руку.

– Будем отбиваться до последнего… Ложитесь на пол, я с этого окна стрелять буду! – крикнул он. – Все равно живыми не сдадимся! Пропадать – так недаром!

Он с яростью двинул тяжелый диван к окну.

– А почему вы остались? – спросил Раймонд Людвигу.

– Я ничего не знала о ее побеге… – чуть слышно ответила она.

– Пане поручик, тут двоих поймали в конюшне, – доложил Зарембе капрал и указал пальцем на партизан.

Заремба выразительно махнул рукой.

В домике услыхали короткий залп. Леон и Птаха стояли у окна, за своим прикрытием, готовые выстрелить в любое мгновенье в каждого, кто попадет на мушку.

– Эй, там, в доме, не стрелять! Пан поручик хочет с вами говорить! крикнул чей-то зычный голос со двора.

В доме молчали…

– Слушайте, вы, которые там засели! Я, поручик Заремба, послан сюда полковником Могельницким… Слышите? – кричал со двора Заремба.

– Слышим, что ж из этого? – закричал в ответ Пшеничек.

– Предлагаю вам сдаться.

В домике молчали. Женщины сидели, как им приказали, на полу. Раймонд, вытянув вперед руку с маузером, следил за дверью.

– Повторяю. Я предлагаю вам сдаться. В случае, если захваченная вами графиня Могельницкая жива и невредима, – обещаю сохранить вам жизнь. Если не сдадитесь, то перестреляю всех до одного! Даю пять минут на размышление.

В домике молчали. Раймонд, Птаха и Пшеничек переглянулись. Людвига по их взгляду поняла, что они не сдадутся. На дворе ждали. Смерть ходила где-то близко вокруг дома, пытаясь найти щель, чтобы войти сюда…

– Эй, там, в доме, сдаетесь?

– Пошел к черту, гад! Будем биться до последнего! Да здравствует коммуна! – крикнул Андрий.