Тайная история творений - Отрошенко Владислав. Страница 23

Правила игры, примененные к людям, – вот нерв и суть того вселенски драматического и необоримого, как сама майя, явления, которое отразилось в произведениях русской классической литературы об игре. Всепоглощающая Игра. Все прочие игры – с применением фигурок, фишек, костей, жетонов – ее аватары (зримые воплощения), обладающие подчеркнутой яркостью и сообщающие игроку столь же яркие чувства.

– Ощущал я только какое-то ужасное наслаждение удачи, победы, могущества – не знаю, как выразиться, – говорит Алексей Иванович, игрок Достоевского, припоминая ночь своего фантастического выигрыша.

Ослепительное отчаяние, лихорадочная радость, упоение властью над поверженным партнером, а партнер – любой человек, с кем вступает игрок в отношения, холод и трепет сердца, прилив и отлив ощущений – все это мимолетно, без прочности и глубины, но сильнее и ярче, чем будничное чувство действительной жизни. Оттого и образ игрока так впечатляет, оттого в его внешности так резко выражаются и страсть, и торжество, и презрение, и оскорбленное самолюбие, и ледяное спокойствие. А власть его над собою и над людьми потому так сильна, что совладать с фиктивными чувствами, несомненно, легче. В этих-то особенных чувствах, искусственно вызванных игрой и потому подчиненных уму, невозмутимому генералу на полигонепереживаний, и упражняется дерзкий старатель:

Такие слова изрекает трагически-гордый Арбенин. Но вот уже и “пакостный” Расплюев рассуждает в том же духе о Кречинском, восхищаясь его умом:

– Наполеон, говорю, Наполеон! Великий богатырь, маг и волшебник. Вот объехал так объехал; оболванил человека на веки вечные.

– Нет, ум великая вещь, – уверяет гоголевский Ихарев, – я смотрю на жизнь с совершенно другой точки зрения. Этак прожить и дурак проживет, это не штука; но прожить с тонкостью, с искусством, обмануть всех и не быть обмануту самому – вот настоящая задача и цель!

– Все – ум, везде – ум! – восклицает Кречинский. – В свете – ум, в любви – ум, в игре – ум! В краже – ум!… Да, да! вот оно: вот и философия явилась.

Все подвластно уму игрока. Как маг, вызывает он к жизни из пустот, испепеленных игрой, и любовь, и страсть, и вожделение, не являющиеся таковыми.

Вот пишет Германн к Лизавете любовные письма: “в них выражались и непреклонность его желаний, и беспорядок необузданного воображения”. Но “Эти страстные письма, эти пламенные требования, это дерзкое упорное преследование, все это было не любовь! Деньги – вот чего алкала его душа!”

– Я весь тут, весь по горло: денег, просто денег, – говорит Кречинский. И тоже пишет письмо к Лидочке. “Надо такое письмо написать, чтобы страсть была. Ведь страсть вызывает страсть. Ах, страсть, где она? Моя страсть, моя любовь… в истопленной печи дров ищу. А надо, непременно надо… Мой тихий ангел… милый… милый сердцу уголок семьи… нежное созвездие… черт знает какого вздору!…”

“В комедии не чувствуется присутствия женщины”, – сокрушались в

ХIХ веке критики “Свадьбы Кречинского”.

Что женщина для игрока! Пролог к заветным трем картам, мелкая ставка семпелем перед крупной игрой ва-банк, фишка на “чет” или “нечет”, перед тем как двинуть на “зеро”.

– Глупый тур вальса завязывает самое пошлейшее волокитство, – раскидывает Кречинский. – Дело ведено лихо: вчера дано слово, и через десять дней я женат! Делаю, что называется, отличную партию! У меня дом, положение в свете, друзей и поклонников куча. Да что и говорить! Игра-то какая, игра-то!

О, игроки, игроки! Они мечтают составить себе счастье в Большой Игре по правилам маленьких игр, уповая на некое автономное, не принадлежащее Небесам, самосущее чудо, разлитое, наподобие мировой воли, повсюду, таящееся везде, – хотя бы и в лавке ростовщика, или в раскладе карточных фигур, или в цифрах на колесе рулетки. И весь трагизм положения игроков —

в этом противоречии между пылкой жаждой счастья, славы, достоинства и ничтожностью, сверхпризрачностью средств, употребляемых для их достижения. Бредит тремя картами Германн: “Ему пригрезились карты, зеленый стол, кипы ассигнаций и груды червонцев. Он ставил карту за картой, гнул углы решительно, выигрывал беспрестанно и загребал к себе золото…”

Горит, накаленный воображением, блистательный ум Кречинского, и череда лучезарных призраков влечет завороженный взгляд:

– У меня в руках тысяча пятьсот душ – и ведь это полтора миллиона и двести тысяч чистейшего капитала. Ведь на эту сумму можно выиграть два миллиона! И выиграю, выиграю наверняка; составлю себе дьявольское состояние, и кончено; покой, дом, дура-жена и тихая почетная старость.

Тешит себя безумной верой в эфемерного бога – в “один оборот колеса” рулетки, который “все изменит”, – Алексей Иванович, жаждущий “воскреснуть из мертвых” ценою удачной ставки на “красное” или “черное”:

– У меня теперь пятнадцать луидоров, а я начинал и с пятнадцатью гульденами!… Что я теперь? ZeЂro. Чем могу быть завтра? Я завтра могу из мертвых воскреснуть и вновь начать жить! Человека могу обрести в себе, пока он еще не пропал!

Предается нежным мечтаниям о будущем счастье Ихарев, лаская “Аделаиду Ивановну”, крапленую колоду-труженицу:

– Легко сказать, до сих пор рябит в глазах проклятый крап. Но зато

ведь это тот же капитал. Детям можно оставить в наследство! Вот она, заповедная колодушка – просто перл!… Послужи-ка ты мне, душенька… выиграй мне восемьдесят тысяч, так я тебе, приехавши в деревню, мраморный памятник поставлю; в Москве закажу.

Но чудо невозможно. Бог отсутствует в фишках маленьких игр и в бурлении искусственных страстей. И рушатся неизбежно сложные построения, возведенные на хрупких опорах. Три карты Германна, крапленая колода Ихарева, фальшивый бриллиант Кречинского… Роковые атрибуты игры… Причины фатальной гибели сердечно родных нам героев, для которых счастье остается недостижимым. Ибо божественная Игра – и русские классики знали это не хуже древнеиндийских мудрецов – божественно же парадоксальна. Согласно правилам величественной иллюзии и безграничногообмана, и бриллианты, и страсти должны быть до безумия подлинными. Игра не позволяет обманывать Игру. Вишну может обыграть только сам Вишну или разве что Будда, как-то раз обыгравший этого бога под деревом пипала на берегу реки Ниранджара…