Сад радостей земных - Оутс Джойс Кэрол. Страница 41

Однажды субботним вечером они поехали в городок миль за двадцать, на том же берегу реки, что и Тинтерн. В полутемном переполненном ресторане танцевали, только Клара одиноко сидела в углу. Она уже выучилась курить, надо ж чем-то занять руки. Она все ждала, когда же вернется Лаури, он давно уже разговаривал с какой-то старой приятельницей — та вначале подошла к ним, полоснула Клару взглядом, точно бритвой, и тотчас про нее забыла. Когда Лаури ее оставляет и приходится ждать, надо хоть чем-то занять руки, не показать, каково тебе в эти минуты. Вовсе незачем, чтобы кто-нибудь это понял, и уж во всяком случае, не Лаури! Да она и сама не желает ничего видеть. Вот так вдруг наверняка узнать, что он — с другой, что он прячется где-то в темноте с другой… это все равно как если тебя вдруг осветили прожектором и выставили напоказ, и всем видно, как жалка твоя любовь к человеку, который тебя не любит.

Когда он вернулся, Клара поднялась.

— Ты, верно, сейчас повезешь меня домой, — сказала она.

На щеке у него виднелся след губной помады. Он взял Клару за руку и повел. Она была в туфлях на высоких каблуках — и вдруг почувствовала, что она еще девчонка и не доросла до них; наверно, вид у нее дурацкий.

— Тебе все равно пора домой, — рассеянно сказал Лаури.

Знакомая рассеянность, так бывало уже раза три: к нему подходили какие-то старые приятельницы, весело окликали, и он с ними уходил… и вот на обратном нескончаемом пути Клара смирно сидит рядом с ним и курит очередную сигарету. Сидит и смотрит на дорогу, а Лаури молчит. Молчит, будто дразнит, будто назло — и наконец ей становится невтерпеж.

— Пропади ты пропадом, — сказала она.

— Время позднее. Тебе пора домой.

— Да, а ты вернешься к ней, — огрызнулась Клара. Будто я не знаю! Вернешься к этой суке. Хоть бы она тебя заразила.

Лаури начал негромко насвистывать сквозь зубы. Что ему ни говори, ему все нипочем. Наверно, он ее слушает, но все равно как несмышленую сестренку — что ни скажет, все ее слова не стоят внимания. И Клара сказала:

— Тот дядька, помнишь, я на прошлой неделе рассказывала, он опять ко мне приставал. Говорит — мол, выбирай в своем магазине какие хочешь духи, я тебе их куплю.

— И что будет?

— В другой раз, как он придет, я скажу — ладно. Вот что я ему скажу.

— Хочешь родить ребенка?

— Плевать я хотела.

— Скольких детей родила твоя мать?

— Не твоя печаль.

Клара со злостью швырнула сигарету в окно.

— И еще один дядька со мной говорил… он водит грузовики. Зарабатывает кучу денег. Он сказал, может, я с ним погуляю, в ресторан схожу.

— Делай что хочешь.

— А тебе все равно?

Клара принялась сдирать с ногтей красный лак, ногти стали пятнистые, облезлые, и от этого уродства ей вроде как полегчало.

— Тебе все равно, ты плевать на меня хотел. Ты еще хуже тех стервецов. Они хоть не секретничают все время.

— Я не стану дружить с потаскушкой.

— А я и не знала, что мы с тобой дружим.

— Делай что хочешь. Гуляй с шофером, с кочегаром, с кем угодно… валяйся по машинам, по канавам, по сараям.

— Кто-нибудь из них на мне женится.

— И прекрасно.

— А мне плевать.

— Я думал, тебе еще много чего хочется.

Почему-то Клара подумала о матери. Когда мать умерла, сперва как-то некогда было о ней думать. Казалось — лучше не думать, отложить на потом, уж очень это страшно. Затем появилась Нэнси, и все стало странно: ведь человек со стороны не видел пустоты, которая осталась после Перл, Нэнси совсем ее не знала. Рядом с Нэнси самая мысль о Перл теряла смысл. Нэнси не могла помнить Перл, стало быть, с ней нельзя было о Перл говорить, да и недосуг — ведь всегда работы по горло. Готовишь еду, нянчишься с меньшими… а меж тем все словно выцветает… и память о Перл лишь слабо, глухо ныла где-то глубоко внутри. А вот теперь Клара начала думать о матери.

Стоило Лаури упомянуть о ее родных, и в Кларе просыпался дух противоречия. Не желает она о них думать! Лаури говорит про них так, будто все про них знает, будто слова «отец» и «мать» означают многое множество людей и Кларины родители всего лишь двое из многих. Похоже, что Лаури знает все на свете. И вот она жмется к его плечу и трещит без умолку — рассказывает, как жила и что делала с тех пор, как они виделись к последний раз, а сама отлично понимает, что он при этом думает: вот, мол, девчонка, ей без меня не обойтись, буду с ней добрым и терпеливым — ну и хватит с нее. Он думает: мол, помог ей выбраться из прежней жизни и начать новую, теперь она вроде сама по себе, а все-таки ей нужна подмога, вот она и цепляется за него, как маленькая. Она подражает девушкам постарше, лишь бы стать не похожей на себя — может, тогда она ему понравится! — высоко взбивает волосы, спускает на лоб пышную челку, губы намазаны жирно, как наклеенные, словно она нацепила пластиковую маску для карнавала, и пятна румян на щеках то чуть видны, то бьют в глаза, смотря по освещению. Кокетливо позвякивает на руке браслет с брелоками. И все это ровно ничего не значит, все это пустяки. «Пустяки». Клара закрывает глаза — оказывается, она уже думает о матери, та ведь тоже ждала мужчину. Тогда Клара этого не понимала, а теперь понимает. Мать ждала Карлтона, ждала, когда он вернется домой, а он возвращался не всегда. Бывало, нет его день, нет другой, а когда придет, рубаха на груди в грязи, в крови или рвоте, и глаза дикие и налиты кровью, словно всюду, где он прошел, он волок их по земле. И все-таки мать его ждала. Что еще ей оставалось делать? Она рожала одного ребенка за другим. И от этого сама заново впала в детство, и ей больше не к чему было ждать, пожалуй, она уже толком и не узнавала Карлтона. А дети все рождались, и рассудок Перл все поддавался, не выдерживал этого груза, и последний ребенок ее убил.

Клару бросило в жар, нечем стало дышать. Вот было бы счастье, если б можно было думать о чем-нибудь другом! Но никуда не денешься — надо смотреть правде в глаза. Стало быть, вот как устроена жизнь. Но неужто ни одной женщине не миновать такой участи? Она искоса поглядела на Лаури — хоть бы он что-нибудь сказал! А он сказал только: «Не наделай ошибок». Ясно, чего не надо делать, но совершенно не ясно, как же все-таки жить. Самое ужасное для Клары — и для Сони, ее лучшей подруги, с которой она работает в магазине, и даже для Джинни, ее замужней подруги, и еще одной подруги, Кэролайн, — самое ужасное, что у них нет выбора, им ничего другого не остается. Как ничего другого не оставалось Розе. И Клариной сестре Шарлин, и их матери. Ничего, ничего на свете они не могут — только отдать себя мужчинам, какому-то мужчине, и потом надеяться, что это не было ошибкой. Но как же это может быть ошибкой? Ведь иного пути нет.

— Я могу выйти замуж, — дрожащим голосом сказала Клара. — Я хорошенькая, я мужчинам нравлюсь. Тогда я не буду тебе обузой.

— Ты мне не обуза.

— Надо выйти замуж, а то как же мне еще жить, — сказала Клара.

Она подалась вперед и расширенными глазами смотрела на дорогу, будто ждала от нее ответа. Порой у нее смутно мелькала одна мысль, но ее никак не удавалось ухватить. Может, если бы уметь получше читать… и уметь писать… если б слова не давались ей с таким трудом, все стало бы проще. Дурачиться и кокетничать с мужчинами — невелика хитрость, для этого не нужны ни слова, ни мысли. А вот когда пытаешься что-нибудь объяснить Лаури, слова не слушаются, и сразу видно, какая ты дура. Нет, Лаури не проведешь, никакими своими чувствами и переживаниями его не увлечь.

— Больше никуда не денешься, — сказала она. — Никуда.

У Лаури вдруг пресеклось дыхание, впереди, в ярком свете фар метнулось что-то белое, толчок… Клара вскрикнула:

— Останови, Лаури! Скорей…

— Да брось ты…

— Ну пожалуйста!

Лаури затормозил. Клара выскочила из машины и побежала обратно. Дорогу перебегала кошка, белая кошка, машина сбила ее, и теперь на глазах у Клары тело судорожно билось, будто силилось снова ожить. Клара опустилась на колени. Кошка яростно скалилась, но напрасно грозились блестящие маленькие зубы; из живота хлестала кровь. Клара стояла на коленях и не могла отвести глаза. Кошка зашипела. Клара медленно съежилась, обхватила себя руками за плечи, словно старалась удержать себя в целости, словно боялась, что и из нее сейчас вытечет вся кровь. Как все это хрупко, непрочно — плоть и кровь… ведь как умерла ее мать? Однажды ночью на нее лег мужчина — и месяцы спустя, много месяцев спустя, она от этого умерла. Вот как оно было. Клара смотрела на издыхающую кошку будто сквозь пелену, слезы туманили ей глаза.