Сад радостей земных - Оутс Джойс Кэрол. Страница 48

— Давно ли вы здесь живете вот так, одна? — спросил он.

Клара ответила, машинально вертя в руках блестящие ножницы. Перед такими людьми — перед теми, у кого есть «собственность», — она всегда и робела, и чуть-чуть ощетинивалась; она чувствовала: то, что дает ей власть над мужчинами попроще, на этого не подействует.

— И вы в самом деле живете одна?

— Я уже взрослая, — сказала Клара. Откинула волосы со лба и встретила твердый, в упор, взгляд его непроницаемых серых глаз. — Сама о себе забочусь.

— Ходите вы в церковь?

Она равнодушно пожала было плечом, но спохватилась — про веру и церковь лучше не говорить ничего худого, как бы это ей после не повредило.

— Ну-у, мои в церковь не ходили.

— Очень печально. — Его руки спокойно, неподвижно лежали на прилавке. Клара всегда такое замечала: ее-то руки ни минуты не оставались в покое, Лаури всегда нетерпеливо барабанил пальцами. Соня вечно теребила и поправляла волосы. — В таком возрасте необходимо, что бы вами руководили. Для вашей жизни необходимы религиозные основы.

— Да, сэр, — сказала Клара.

Меж бровей у нее прорезались две чуть заметные черточки. Как-то все получалось нескладно. Она прибавила:

— Но я могу и сама о себе позаботиться. — Теперь вышло чересчур воинственно, и она постаралась смягчить сказанное; густые волосы тяжелой волной ложились ей на плечо, она перекинула их за спину, сказала кротко: — Там, у нас, всяк сам справляется, сызмала приучаемся.

Он наклонился к ней ближе, словно не расслышал.

— Где это — у нас? Откуда вы родом?

Клара прикусила губу. Едва сдержала улыбку.

— Да так, ниоткуда. Отовсюду. — Получилось кокетливо, но она не хотела кокетничать и, чтоб он это понял, серьезно и прямо поглядела ему в лицо: — У нас нет дома, мы сезонничаем.

Он промолчал — значит, понял, о чем речь. Потом сказал сурово, как старший:

— Люди должны были основательнее вам помогать. Общество не исполнило своего долга перед вами.

— Общество?

— Таких девушек, как вы, должно быть, сотни… — Он слегка покраснел. — Вы учились в школе?

— Да вот, одна женщина приходила, из школьного управления или как его, не знаю, спрашивала меня про всякое. Спрашивала, была ли я этот год у доктора, и у зубного, и еще чего-то. Кто-то говорил, меня могут отсюда забрать и засадить в какой-то приют, что ли, или в исправительный дом… только ничего они не могут, потому как я уже взрослая. Не могут, правда?

— Не знаю.

Этот ответ ее немного разочаровал.

— Ну так вот, не надо мне никаких приютов с другими девушками. Я хочу жить как живу, на свободе, и ну их к чертям, благодетелей с подачками. Мои родные подачек сроду не брали. Мой папка…

— Я с окружным управлением по делам просвещения не связан, — поспешно вставил он.

— Ну, тогда ладно. Я просто так говорю.

Клара опустила глаза. Он глубоко вздохнул. Клара чувствовала — все, кто есть поблизости, либо следят за ними, либо старательно отводят глаза, но это ничуть не сближает их обоих. Они стоят каждый сам по себе, обоим неловко, и каждый немного злится, будто другой его каким-то образом подвел.

— Вы чего-то хотели купить? — спросила Клара.

— Моей жене нужны нитки, — сказал он и уже пробегал глазами по рядам катушек в витрине. — Золотые нитки…

Клара стала перебирать желтые нитки. Такие гладкие-гладкие, туго намотанные до неправдоподобной шелковой гладкости; трогать их — одно удовольствие.

— Может, эти? — неуверенно сказала она. Он кивнул, и в глазах Клары темно-желтая катушка разом обратилась в «золотую». — Это все, мистер?

— Все.

Но он не отошел, напротив, облокотился на прилавок, потер ладонями щеки и подбородок. Блеснуло обручальное кольцо. «Мужчина, а с кольцом! — мелькнуло у Клары. — Сроду таких не видала». Руки у него самые обыкновенные, только вот кольцо, да еще из темных рукавов костюма торчат края белой рубашки. Будний день, среда, и вдруг здесь, в Тинтерне, на человеке темный костюм и галстук. Может быть, где-то, когда-то, еще до Тинтерна, она его видела? Или его портрет? С чего ей это пришло в голову? Его внешность вызывала в Кларе глухой, невнятный отклик, что-то дрожало внутри. Злило не то, какой он сам, злило немного, что из-за него все вокруг становилось убогим и никчемным. Рядом с ним показалось бы, что и Лаури держится недостаточно прямо; уж наверно, ей захотелось бы ткнуть его в спину, чтоб выпрямился. У этого спина и плечи такие прямые, твердые, его ничем не заставишь держаться по-другому. И не поймешь, сколько ему лет.

— Меня зовут Керт Ревир, — сказал он.

— А меня Клара.

— Клара, а дальше?

Она пропела рукой по катушкам, они медленно поворачивались под ее влажной ладонью.

— Клара — и все.

Одна катушка выскочила из ряда, покатилась по прилавку и упала бы на пол, но Ревир ее подхватил.

— Вы сбежали из дому? — спросил он.

— Дома-то нету, бежать было неоткуда, — угрюмо сказала Клара.

Он ждал еще каких-то слов. Клара уставилась на катушку в его руке.

— А вам-то что, черт подери! — вдруг вырвалось у нее.

Она не могла совладать со своим лицом. Заплакала. С нарочитой медлительностью он уложил катушку на место. Клара горько плакала, даже не дала себе труда отвернуться, не закрыла лицо. Ей к слезам не привыкать.

— И нечего меня выспрашивать — сказала она тоненько, совсем по-детски, подняла на него глаза и тут-то вспомнила, где раньше слыхала его имя: его поминал Лаури и еще ее сосед на свадьбе. У этого человека служит муж Кэролайн. Сквозь слезы она пыталась его получше разглядеть, даже глазам стало больно. Что-то в нем есть неправильное, что-то очень страшное, у нее под ногами пропасть, так можно всю свою жизнь порушить: у него деньги, власть, имя. Кажется, вокруг него даже воздух дрожит. Его имя все знают.

— Что ж, — мягко сказал он. — Если у вас нет фамилии, значит, нет. Может быть, вы ее где-нибудь потеряли.

И попробовал улыбнуться, но это у него плохо получилось. Постоял еще минуту и неловко, резковато выпрямился. Оттого что Клара вспомнила, кто он такой, она словно оцепенела, будто это враг, от которого она пряталась всю свою жизнь. Где же, где она его прежде видела, о чем он ей напоминает?..

— Я могу поговорить в школьном управлении, чтобы вас оставили в покое, — сказал он, и Клара жалобно, умоляюще сложила руки. — Очевидно, вы хоть и очень молоды, но вполне самостоятельны…

— Мне уже семнадцатый.

— Так. — Он помолчал. Клара стояла как деревянная, ждала: что-то он еще скажет?

— В тот раз, когда я вас подвез, вы сказали что-то насчет… насчет… Вы говорили, что вам хорошо. И видно было, что вы счастливы. Вы явно способны сами о себе заботиться…

— Да, я счастливая, — сухо сказала Клара. — И могу о себе позаботиться.

— Вы говорили, какая хорошая погода… И вам было хорошо. — Он слегка улыбнулся. Так улыбаются собакам и младенцам, от которых ничего не ждут в ответ. Заметил, что в руке у него катушка ниток, и спросил: — Сколько это стоит?

— Пять центов.

Он достал монетку, протянул Кларе.

— Вам, что ли, завернуть? — сказала Клара.

Ревир сказал — не надо, он положит катушку в карман. И когда положил, что-то шевельнулось в Кларе, что-то очень знакомое, и разом все стало по-другому.

— Ваша жена шьет что-то золотое, — вдруг сказала она, это был необъяснимый дерзкий порыв, такое раз-другой еще случится с нею в жизни. Она улыбнулась. Мне говорили, вы живете на большой ферме. — Теперь, когда он собрался уходить, на нее напала словоохотливость. — Говорят, у вас там славно… всё холмы, и деревья, и лошади… Тут кругом у всех фермы небольшие, а у кого и побольше, так земля никудышная, не то что у вас. Уж не знаю, почему так, — говорила Клара и шла вдоль прилавка в выходу и аккуратно, будто это была какая-то игра, вела рукой по краю, а Ревир поневоле шел за нею по другую сторону прилавка. — Я мало чего в этом понимаю, у моих-то никакой фермы не было и приткнуться негде, а у кого что было — все равно потеряли, у них землю банки, что ли, отняли. Я-то ничего этого не понимаю. А вот вы свою не потеряли, это хорошо.