Объяли меня воды до души моей... - Оэ Кэндзабуро. Страница 31

— Дзин, я тебе сейчас сделаю рубленый бифштекс!

— Да, сделаешь рубленый бифштекс, — сразу ответил Дзин ей в тон.

— Такой прекрасный кусок мяса — и рубленый бифштекс? — насмешливо сказал Исана, но Инаго не обратила на его слова никакого внимания.

— Ребенок любит рубленый бифштекс.

— Ладно, вы что, напали на грузовик компании мясных продуктов, надеюсь, хоть не ранили и не убили водителя и рабочих?

— Тамакити хотел пустить в ход альпинистский нож, но Бой, кажется, удержал его. В машине было совсем мало оружия, одни маленькие ножи — срезать мясо с костей, и он сказал, что это будет нечестно...

— Небось Бой сам хотел пустить в ход оружие?

— Сказала же — Тамакити. Он ведь ответственный за оружие. Если уж он разозлится и войдет в раж, Бой ему в подметки не годится. Связать всех, кто был в машине, времени не было, и перед тем, как удрать, ребята стукнули их покрепче, и они потеряли сознание. Тамакити хотел тюкнуть их здоровенным напильником, которым мясники точат ножи, но Бой снова удержал его и заставил взять что-нибудь полегче. — Инаго насмешливо, но не с издевкой, а с искренним весельем повторяла: — Ха, ха. Чем бы, вы думали, он стукнул их? Ха, ха — бычьим хвостом. Ободранным бычьим хвостом, похожим на красную палку! Когда ребята вернулись, мы из этого хвоста наварили корейский суп тэгутан. Ха, ха. И говядины туда накрошили, повеселились на славу. Мяса столько — и за неделю не съесть! Такаки пошел продавать.

— Такаки пошел продавать? Но его тут же арестуют, — испугался Исана. — Неужели Такаки настолько безрассуден?

— Вовсе нет. Он знает в префектуре Гумма бараки для дорожных рабочих, поедет туда, продаст по дешевке и еще динамит за это получит.

— Чтобы в нашем полицейском государстве сошла с рук такая афера, которой и ребенка-то не обмануть? — недоумевал Исана.

— Мы и раньше так получали динамит. А в этих бараках динамитом ведают мальчишки — их надуть ничего не стоит, — сказала Инаго, пренебрежительно задрав нос. — В первый раз готовлю рубленый бифштекс из такого огромного куска мяса, просто не знаю, с чего начать...

— Да не делай ты никакого бифштекса, зажарь целиком в духовке, и все, — снова повторил Исана.

— Нет, Дзин будет есть рубленый бифштекс, — не сдавалась Инаго.

Она как бы хотела показать Дзину, что он может на нее положиться. Ей казалось: если по непонятной причине она откажется от своего обещания, ребенок будет невыносимо страдать. И Дзин, выражая Инаго свое полное доверие, сказал, возражая Исана:

— Да, Дзин будет есть рубленый бифштекс.

На следующее утро Исана узнал подробности нападения на грузовик компании мясных продуктов. Это произошло на другой стороне Токийского залива, начинавшегося неподалеку от убежища и перерезавшего центр города. Фотограф-любитель, наблюдавший за жизнью перелетных птиц, стаями тянувшихся на север, устроился как раз неподалеку от места происшествия. Он-то и прислал в газету не очень отчетливую фотографию, снятую с помощью телеобъектива. Два человека, лица которых были закрыты нейлоновыми чулками, тащили говяжью тушу килограммов в сто пятьдесят — потяжелее любого из подростков, — волочившуюся по земле; под тяжестью ее они согнулись в три погибели. За ними, нисколько не заботясь о мерах предосторожности, опустив голову, следовал еще один низкорослый человек с палкой в руках, в которой невозможно было узнать бычий хвост, — конец ее заострялся и свисал вниз, как тонкая ветка ивы.

Рабочие компании мясных продуктов, которых привели в чувство, заявили, что и представить себе не могут, чем их оглушили. Наверно, для этих людей, чья работа связана с мясными продуктами, признать, что они избиты бычьим хвостом, было сущим позором. Нападавшие в свою очередь допустили непростительную оплошность. Они, волоча тяжелую тушу, потеряли пистолет, он был найден кем-то из жителей и передан в полицию. Инаго не рассказала об этом Исана — ответственный за оружие, стыдясь допущенной им оплошности, приказал ей держать язык за зубами. Это и впрямь была непростительная оплошность. Другое дело, если бы пистолет был подброшен специально ради хвастовства, мол, нападение на полицейского в заболоченной низине и нападение на машину, груженную мясом, одних рук дело...

Однажды утром в начале июня, услышав пронзительный гомон птичьей стаи за бетонными стенами убежища, Дзин сказал:

— Это серые скворцы.

Говоря так, он как бы хотел воспротивиться их крикам и всем своим видом показывал, что просто заткнуть уши для него еще невыносимее...

Поскольку Дзин сам указал на источник беспокойства, Исана вышел с ним из убежища и спустился к вишне. Они встали под ее густой кроной — проникавшие сквозь листву солнечные лучи рисовали четкую светотень, выделяя черные точки птиц. Вишни — одни темно-фиолетовые, другие еще только розовеющие, как кораллы, — висели вперемежку, и не верилось даже, что это плоды одного дерева. Скворцы, еще громче загомонив, перелетали с ветки на ветку. Они нисколько не испугались Исана с Дзином, наоборот, огромная стая неистовствовала, склевывая спелые плоды и буквально оглушая их своим отчаянным криком. Но стоило Исана и Дзину шелохнуться, скворцы водоворотом закружились между ветвями. Потом, сложив растрепанные на концах крылья, они уселись на ветках, нагло выставив туго набитые зобы. Птицы казались Исана отвратительными. Дзин весь сжался. Исана подумал даже, что вишня сама предложила скворцам свои зрелые плоды и устроила это ужасное пиршество. Может, Дзин испугался не крика птиц и не хлопанья крыльев, а того, что все это происходило по воле самого дерева? Ведь птицы издают любимые им звуки. Чтобы подбодрить Дзина, да заодно и себя, и в то же время воззвать к душе вишни, Исана сказал:

— Все хорошо, Дзин. Скворцы не делают ничего дурного, не нужно их бояться. Сама вишня приказала им слететься к ней. Запомни — я поверенный деревьев и связан с их миром. Собрав птиц, вишня не хотела нас обидеть. Это я знаю точно, Дзин.

— Да, это точно, — медленно, будто у него перехватило дыхание, повторил Дзин.

Они вернулись в убежище и стали слушать запись старинной музыки. Вдруг, привлеченная то ли гомоном скворцов, уловивших знак вишни, то ли звучавшей токкатой и фугой, в убежище пришла Инаго. Она молча села между Исана и Дзином. Исана заметил, что в лице у нее ни кровинки и оно кажется жалким. От этого даже горящие глаза ее светились особенно ярким, янтарным блеском. О том, что с ней произошло нечто необычное, свидетельствовали вспухшие, точно перезревшие, израненные, в кровоподтеках губы.

— У тебя что-то случилось? — только и спросил Исана.

Она поглядела на него. Пристальный и суровый взгляд Инаго как бы бросал вызов всему сущему на земле. Но ее глаза, подернутые янтарной дымкой, сквозь которую пробивались яркие блики, смотрели не на Исана, а куда-то поверх его головы. Во взгляде ее, словно обращенном в прошлое, Исана заметил и вымученно-счастливую улыбку. С таким видом, будто все ее тело покрыто гусиной кожей и в жилах бурлит кровь, Инаго проронила:

— Изнасиловали...

Исана не произнес ни слова. Девушка вложила в ухо Дзина наушник, подключила его к магнитофону и, оборвав тем самым лившуюся из него музыку, стала рассказывать. Началось все с того, что было решено завязать дружбу с одним из солдат сил самообороны, проходивших обучение недалеко от развалин киностудии, и использовать его в качестве инструктора боевой подготовки.

— Такаки говорил: один из солдат военного оркестра, проходящих здесь обучение, должен заменить моего бывшего одноклассника, мы с ним пять лет назад кончали школу, и он обещал мне быть нашим инструктором. Но этот человек не сдержал слова, и теперь сделать все вместо него может только солдат самообороны. В общем, сказал Такаки, силы самообороны должны нам человека. Товарищ Такаки, окончивший вместе с ним школу, поступил в Академию обороны и обещал: на ваши деньги я выучусь, как обращаться с оружием и вести бой, а потом научу всему и вас. Но сейчас бывший товарищ Такаки, как тот его ни уламывал, уклоняется от ответа и знай себе ходит в штаб сил самообороны. Поэтому, сказал Такаки, мы имеем полное право выбрать любого, кто служит в силах самообороны, чтобы он обучил нас вместо моего товарища. Я считаю это справедливым.