Дневник немецкого солдата. Военные будни на Восточном фронте. 1941 – 1943 - Пабст Гельмут. Страница 17

Сегодня снова отправился на передовой рубеж. «Красная» теперь только половина НП. Поле боя выглядит неприглядно. Лента дороги к нашему бывшему посту оптического наблюдения вьется через поле воронок. Сам пост пережил сегодня прямое попадание. В нашей собственной землянке также видны следы разгрома.

Многие окружающие деревья расщеплены: все выглядит ободранным. Нигде не видать чистого снега, это пустошь. Ступеньки, ведущие в землянку, покорежены и покрыты льдом. В основном соскальзываешь по ним ногами вперед и ударяешься в дверь. Но даже если паша «нора» полна грязи и вшей, даже если кирпичи вываливаются из печки, а окошки уже не пропускают свет, это – убежище. Прямое попадание не повредило его, а только немного обсыпалась земля с потолка. Снаружи будет – тарарам! Но внутри мы чувствуем себя прекрасно и в безопасности.

Мы теперь старые друзья, пехота и мы. Мы знаем друг друга по имени, и, главное, мы прекрасно ладим. Мы живем одной жизнью: одно едим и пьем, переживаем один и тот же холод, вшей и артобстрелы. Мы все вместе во всем этом: мы целимся в одного врага.

Я сижу у самого окна, и писать трудно. Сейчас за полночь, два часа. Большинство из нас спят. Но поскольку на нарах не могут уместиться все, всегда кто-нибудь сидит. Как бы то пи было, мы не можем себе позволить, чтобы спали все. Ночь и день ненамного отличаются друг от друга. Ешь, спишь в любое подходящее для этого время (и не знаешь, как долго) и сразу же приступаешь к своим прямым обязанностям. Вот и все, что есть наши обязанности – с моментами жестоких удовольствий.

Вчера привезли несколько одеял, из тех, что были собраны на родине, дома. «Как трогательно, – говорили мы, – как они пахнут нафталинными шариками, как чисты!» Видишь гостиную с диваном или детской кроваткой или комнату молодой девушки, из которой они взяты. Мы подержали их на секунду в руках, улыбаясь. Как же далеко, казалось, все это было, как будто на другой планете.

Но не беспокойся, не так уж все плохо. Мы снова найдем дорогу домой.

Солнце светило день за днем так же, как всегда, и у входа в наше жилье, защищенное от ветра, оно растопило немного снега, оставив сырое пятно. Это уже предвкушение весны.

Дары были такими щедрыми, что мы оказались в состоянии передать довольно много шерстяной и меховой одежды для наших друзей в пехоте. Если пройдут наши лошади, мы это сделаем. Лошади – одна из самых больших наших проблем. Правда состоит в том, что двигатель внутреннего сгорания – чистый убыток в этой зимней войне. Все приходится перевозить на санях. Откуда берутся все эти сани – загадка. Но как выживают эти лошади – еще большая загадка. Сено находится в трех днях пути. Местные лошадки живут на воде, соломе и… битье. В это трудно поверить. Скирда соломы – фантастическая вещь: ее реквизируют, охраняют, ночью из скирды выдергивают клочки; это доходит до дивизии, а то даже корпуса. Но шесть тысяч лошадей приканчивают этот запас в несколько дней.

Мы живем на странной звезде; нас задевает, когда кто-нибудь прибывает из резерва. Сегодня прибыл маленький человек, весь в снегу, только что из дома. Вот он – в своей новенькой форме, чистенький и без вшей, держащийся с достоинством и полный невинных идей. Мы, старые окопные крысы, сидим вокруг него, наслаждаясь компанией новичка. Забавно видеть такого человека; по-своему трогательно. По сравнению с ним мы – грубая, сквернословящая масса дикарей. Но насколько мы здоровее, достаточно сильны, чтобы противостоять чему бы то ни было. Вероятно, самое худшее позади, но если он направлен на НП, он, может быть, еще что-нибудь увидит.

А что касается пополнения пехоты, которое прибыло сегодня…

…Табель, который возит фураж, смотрел вытаращенными глазами на них, впервые увидевших вспышки, поднимающиеся над безмолвным снежным пейзажем. Габель – отчаянный парень. Он каждую ночь гоняет своих лошадей на НП, стоя во весь рост в санях с ручными гранатами в карманах. Он дает новичкам прекрасное описание места действий в своей обычной сухой манере.

Их ждут кое-какие сюрпризы, но у них будут и хорошие учителя. Так что все пойдет как надо.

Я все еще довольно слаб, но уже два дня у меня нет температуры. Я щурюсь на солнце, как кот на свет. Солнце великолепно. Когда оно поднимается в утреннем тумане, снег так блистательно ярок, а свет, заполняющий воздух, настолько ослепителен, что приходится отворачиваться.

В этой стране все доведено до крайности. Можно ли будет когда-нибудь к этому привыкнуть? Снова и снова мы стараемся свыкнуться с этой мыслью. Вечер за вечером ведем оживленные дискуссии, пытаясь давать работу нашему уму и не давая освобождаться от иллюзий.

Мы продолжаем надеяться на то, что однажды нас отпустят. Мы говорим так друг другу и пытаемся убедить сами себя. Но мы ломимся в открытую дверь, потому что хотим одного и того же. Мы лишь принимаем желаемое за действительное, когда говорим: «Что, мы предпринимаем еще одно наступление? С этими лошадьми? С таким оборудованием? С этой пехотой? Разве вы не видите, что дивизии конец? Русские умрут от смеха, когда мы появимся!»

«Дивизия вытянулась по фронту на двадцать километров, – сказал кто-то на днях шутя. – Это как выступление театральной труппы маленького городка. Они ходят по сцене с торжественными лицами и снуют взад-вперед». Потом есть еще одна шутка: «Когда полковник однажды хотел проинспектировать лошадей, кто-то предложил добавить к ним слева двух коров, чтобы показалось, что их больше».

21 февраля 1942 года. Наш НП покрылся толстым слоем снега. Мы должны расчистить его в течение дня, потому что вручают штаб-сержанту Шаперу Железный крест первого класса. Ярко светит солнце. Крупинки снега слетают с деревьев, как стеклянная пыль. Мохнатая лошадка в своем огненно-красном зимнем одеянии трусит впереди легких саней. Мы комфортно разлеглись, щурясь от ослепительного великолепия, и наслаждаемся поездкой…

Говорят, русские установили противотанковую пушку выше, в пункте П. Я покрутил колесико оптической трубы и всматривался изо всех сил, но ничего не смог обнаружить. У меня было искушение. Я один на НП и могу немного попрактиковаться в орудийной стрельбе самостоятельно.