Дневник немецкого солдата. Военные будни на Восточном фронте. 1941 – 1943 - Пабст Гельмут. Страница 44

Через вход в землянку одни за другим нерешительно вошли люди. Наконец они были снова вместе – весь дозор. Они хотели посмотреть, что стало с командиром разведчиков: «Тяжело ранен?» – «Черт бы их побрал, – скрипучим голосом сказал сержант. – Через четыре недели снова буду в строю; тогда я с ними, гадами, поквитаюсь! Я теперь знаю, где их окоп».

10 января 1943 года. «Шнапс – обязательно, сахар – желательно, вода – как дополнение». На основе освященного веками рецепта, добавив несколько лимонов, мы сварили грог. На гитаре и аккордеоне исполняли музыкальные произведения, которые по линии связи транслировали в другие блиндажи. Впоследствии рота попросила наш ансамбль сыграть на дне рождения.

Мы схватили под мышку инструменты и пошли по освещенной лунным светом траншее.

Как спокойно вдруг стало между двумя островками веселья. Согнутая фигура моего спутника, идущего скользящей походкой по продуваемой ветром траншее, была скрыта за поблескивающим от белого снега высоким частоколом стены. Наши шаги приглушал рыхлый снег, а на проводах и ветвях мороз образовал толстые наледи.

Спокойствие в нашем секторе оставляет горечь во рту: ребятам под Сталинградом приходится тяжело. Утром нас несколько побеспокоили. Иваны оскорбились по поводу дымка, вьющегося из нашей землянки. Гренкович с сомнением посмотрел на потолок, а Франц, который как раз собрался на утреннюю прогулку, вприпрыжку вернулся обратно, ругаясь. Взрывом его отбросило головой прямо в мусорную яму.

В ходе всего этого мы позабавились небольшой шуткой. Несколько ручных гранат подбросили в землянку врача, который в это время безмятежно читал книгу. Сопутствующий этому шум воспринимался обманчиво натуральным, а почерневшие отметины на свежем снегу выглядели совсем как настоящие.

Сегодня мы говорили о том, что происходило в нас самих, пытаясь прислушаться к своим чувствам. Мы вспоминали многое, особенно события прошлой зимы. Наши выводы были не слишком точны. Чувства уже больше не могут фигурировать в арсенале наших оценок. Мы без колебаний совершаем вещи, мысль о которых нам никогда и в голову не пришла бы. Если когда-либо с нами случилось бы так, что появилась бы возможность уклониться от того, чтобы их совершить, мы восприняли бы это как шутку. А зрелища, которые когда-то так глубоко потрясали нас, теперь мы воспринимаем с философской беспристрастностью.

Франц рассказал, что во время своего отпуска как-то завел разговор об отступлении из Калинина. Это происходило в мужской компании. Но на него смотрели с таким непониманием, что, поняв всю неуместность подобного разговора, он замолк. Он говорил нам о своей бабушке, мать которой рассказывала о войне 1870 года; ужасы ее все еще живы в памяти последующих поколений. Мы говорили о «кровавых» битвах – при Гравелоте и Марс ля Тур [7] , а потом о Великой войне и последовавшем за ней хаосе, о революции и о формировании новых властных сфер [8] . Мы еще раз попытались понять то время, в котором мы живем, – конец определенного периода истории, маскарада абсурда, в ходе которого рушится мир.