Удушье - Паланик Чак. Страница 31

Маленький мальчик улыбался навстречу всем злобным лицам, которые его разглядывали.

И наш маленький мальчик слал воздушные поцелуи.

Только когда в сигнал трубил грузовик, мамуля вскакивала и просыпалась. Потом снова тормозила и целую минуту откидывала с лица большую часть волос. Заталкивала в ноздрю белую пластиковую трубку и втягивала её. Проходила ещё минута бездействия, прежде чем она вытаскивала трубку и щурилась на маленького мальчика, торчащего рядом с ней на переднем сиденье. Щурилась на новоявленные красные огоньки.

Трубка была тоньше тюбика её помады, с нюхательной дырочкой на одном конце и чем-то вонючим внутри. После того, как она её нюхала, на трубочке всегда оставалась кровь.

— Ты в каком? — спрашивала она. — В первом? Во втором классе?

В пятом, отвечал маленький мальчик.

— И на этой стадии твой мозг весит три? Четыре фунта?

В школе он был круглым отличником.

— Так значит тебе сколько? — спрашивала она. — Семь лет?

Девять.

— Ладно, Эйнштейн, всё, что тебе рассказывали в этих приёмных семьях, — говорила мамуля. — Можешь смело забыть.

Сказала:

— Они, приёмные семьи, не знают, что важно.

Прямо над ними на месте завис вертолёт, и мальчик наклонился, чтобы смотреть прямо вверх через синюю полоску наверху ветрового стекла.

По радио рассказывали про золотой «Плимут Дастер», который заблокировал проезд по центральной полосе шоссе. Машина, говорили, видимо, перегрелась.

— В жопу историю. Все эти ненастоящие люди — самые важные люди, о которых ты должен знать, — учила мамуля.

Мисс Пэппер Хэйвиленд — это вирус Эбола. Мистер Тернер Эндерсон означает, что кого-то вырвало.

По радио сказали, что спасательные службы отправились помочь убрать заглохшую машину.

— Все вещи, которым тебя учили по алгебре и макроэкономике — можешь забыть, — продолжала она. — Вот скажи мне, что толку, если ты можешь извлечь квадратный корень из треугольника — а тут какой-то террорист прострелит тебе голову? Да ничего! Вот настоящее образование, которое тебе нужно.

Другие машины клином объезжали их и срывались с места, визжа колёсами на большой скорости, исчезая в другие края.

— Я хочу только, чтобы ты знал больше, чем всякие там люди сочтут безвредным тебе сообщить, — сказала она.

Наш мальчик спросил:

— А что больше?

— А то, что когда думаешь об оставшейся тебе жизни, — ответила она, прикрыв газа рукой. — Ты никогда по-настоящему не заглядываешь дальше, чем на пару предстоящих лет.

И ещё она сказала такое:

— К тому времени, когда тебе наступит тридцать, твой худший враг — это ты сам.

Ещё она сказала такую вещь:

— Эра Просветления закончилась. И живём мы сейчас, что называется, в Эру Раз-просветления.

По радио сказали, что о заглохшей машине уведомили полицию.

Мамуля включила радио погромче.

— Чёрт, — произнесла она. — Умоляю, скажи мне, что это не мы.

— Говорят — золотой «Дастер», — отозвался мальчик. — Это наша машина.

А мамуля ответила:

— Это показывает, как мало ты знаешь.

Она открыла свою дверцу и скомандовала проскользнуть и выйти с её стороны. Посмотрела на быстрые машины, которые проезжали мимо низ, стремительно исчезая вдали.

— Это не наша машина, — заявила она.

Радио орало, что, кажется, пассажиры покидают транспортное средство.

Мамуля помахала рукой, чтобы он за неё схватился.

— Я тебе не мать, — сказала она. — Вообще, даже близко.

Под ногтями у неё тоже была засохшая кровь.

Радио орало им вслед. «Водитель золотого „Дастера“ и маленький ребёнок сейчас подвергают себя опасности, пытаясь проскочить сквозь четыре полосы дорожного движения».

Она сказала:

— Похоже, у нас около тридцати дней, чтобы наскладировать весёлых приключений на всю жизнь. А потом истечёт срок у моих кредиток.

Сказала:

— Тридцать дней — если нас не поймают раньше.

Машины гудели и уклонялись. Радио орало им вслед. Вертолёты ревели над головой.

И мамуля скомандовала:

— А теперь — прямо как с вальсом «Дунайские волны», крепко возьми меня за руку, — сказала. — И не думай, — сказала. — Только беги.