Пираты Мексиканского залива - Паласио Висенте Рива. Страница 34
– Постарайся также, чтобы он не только из любви, но и из самолюбия и из гордости сдержал свое слово.
– А вдруг он предложит мне сегодня ночью бежать?
Донья Фернанда ответила не сразу.
– Пожалуй, – подумав, сказала она, – лучше будет согласиться. Тогда скандал неизбежен, и замять его можно только свадьбой.
– А если после всего он откажется?
– Нетрудно будет заставить его судом.
– И далеко я должна бежать с ним?
– Нет. Тут же уведомишь меня, я брошусь в погоню и верну тебя домой, а сопровождающие меня люди будут свидетелями похищения.
– Что ж, придумано неплохо…
– Главное, чтобы тебе удалось любыми средствами распалить его любовь, не бойся, это дело свято, ведь твоя цель – законный брак.
Мать и дочь беседовали до позднего вечера, и, так как эта любовь по расчету ничуть не волновала их сердца, обе устали и почувствовали скуку.
– Который час? – лениво спросила донья Ана.
Донья Фернанда взглянула на роскошные настольные часы.
– Едва лишь половина одиннадцатого, – зевая, ответила она.
– Еще целых полтора часа!
– Да и потом пройдет немало времени.
– А все веселятся на балу… Вот счастливцы!
– Да, говорят, бал великолепный.
– Я почти жалею, что не поехала, а осталась ждать своего беднягу жениха. Сейчас бы я танцевала, вместо того чтобы помирать со скуки… Никогда больше не сделаю такой глупости!
– Всегда ты рассуждаешь, как ребенок, Ана. Вот беда – одним балом больше или меньше, когда речь идет о твоем будущем! Балов много, а таких мужей, как дон Энрике, раз, два – и обчелся. Погоди, сама скажешь, стоило ли жалеть о балах в тот день, когда тебя назовут сеньорой графиней и ты сможешь развлекаться, сколько душе угодно.
Донья Ана улыбнулась, и обе умолкли. Время от времени тишина нарушалась веселым пением, доносившимся с улицы, и тогда донья Ана спрашивала:
– Который час?
Донья Фернанда поднимала посоловевшие, то ли от дремоты, то ли от яркого света, глаза и отвечала:
– Одиннадцать.
– Что за бесконечный вечер! – восклицала донья Ана, и снова дочь погружалась в мечты, а мать – в дремоту.
Наконец на вопрос Аны донья Фернанда ответила:
– Вот-вот пробьет двенадцать.
– Слава тебе, господи! Бегу к Фасикии в каморку поджидать дона Энрике.
– Накинь шаль, – посоветовала мать. – Ночь сегодня холодная, а тебе придется пройти через патио.
Донья Ана встала и принялась рассматривать себя в маленьком зеркале, висевшем в углу покоя. Она, очевидно, выбирала нужные к случаю взгляды и улыбки и могла бы еще долгое время провести за этим занятием, если бы донья Фернанда не напомнила:
– Двенадцать.
– Иду! – воскликнула донья Ана и поспешно вышла, накинув черный шерстяной плащ.
Донья Ана легко сбежала по лестнице и вошла в комнату на нижнем этаже.
Там сидела и шила при свете свечи старая негритянка, повязанная платком в алую и желтую полосу.
– Фасикия! – позвала донья Ана.
– Девочка моя! – подняв голову, откликнулась негритянка.
– Погаси свечу, няня, и уходи. Уже пора.
Негритянка встала и собралась задуть свечу.
– Погоди, погоди! – крикнула девушка. – Я хочу открыть окно, а в темноте я до него не доберусь.
Старуха подождала, пока Ана подошла к окну, задула свечу и вышла, закрыв за собой дверь.
Тогда донья Ана осторожно приоткрыла створки окна, забранного толстой решеткой, и с любопытством выглянула на улицу. Неподалеку стоял человек, до самых глаз закутанный в черный плащ. Кругом было пусто, всю улицу заливал сияющий лунный свет.
Дом доньи Фернанды стоял на углу, передним фасадом на главную улицу Икстапалапа, а торцом – в узкий переулок. В этот переулок выходило и окно, у которого уже не раз встречалась Ана с доном Энрике.
Едва человек в плаще заметил, что окно приоткрылось, он приблизился бесшумными, медленными шагами.
– Дон Энрике, – шепнула донья Ана.
– Ангел мой, – ответил юноша.
– Подойди, счастье мое! О, как мне страшно…
– Страшно? Но кто может тебя обидеть, когда я с тобой, радость моей жизни?
– Ах, дон Энрике! Того, кто мешает нашему счастью, не может поразить твоя шпага.
– Твоя мать, Ана? За что она ненавидит меня? Может быть, она не любит тех, кто любит тебя? Но разве я недостаточно знатен, разве я не достоин назвать тебя своей?
– Не говори так, дон Энрике. Ты – настоящий кабальеро. Твой род не ниже королевского, и счастлива женщина, которая будет носить твое имя и называть тебя своим. Но…
– Что? Говори, любовь моя, не бойся…
– Дон Энрике, моя мать слушает твоих врагов, она думает, что ты не любишь меня, что хочешь лишь посмеяться над ее дочерью.
– И ты веришь, что я не люблю тебя? Да ведь я не понимал, что такое любовь, пока не узнал тебя! Какое мне дело до того, что она не верит в мою любовь, если ты мне веришь! Ради тебя одной я хочу быть добрым и благородным. Скажи, Ана, ты веришь, что я люблю тебя?
– Если бы я не верила, я бы умерла!
– А ты любишь меня?
– С каждым днем все больше.
Девушка прижалась лицом к решетке, дон Энрике склонился, и их уста слились в поцелуе, который, казалось, не прервется никогда.
– Ана! – воскликнул юноша, безраздельно отдавшись захватившей его страсти. – Ана! Ты сказала, что любишь меня?
– Больше, чем можешь вообразить.
– И ты способна сделать то, что я скажу тебе?
– Даже если ты мне прикажешь убить себя!
– Свет души моей! Слушай же, Ана! Беги со мной!
– Бежать?! – воскликнула девушка с ужасом, которого отнюдь не испытывала, ибо только и ждала подобного предложения. – Бежать! Но куда?
– Со мной, в моих объятиях, ко мне…
– Дон Энрике! Ты любишь меня и предлагаешь мне побег, огласку, бесчестие?
– Нет, Ана, нет, это не бесчестие. У меня ты найдешь любовь и счастье; твоя мать не будет больше противиться, она на все согласится, и вскоре ты станешь графиней де Торре-Леаль. Ана, ты не хочешь уйти со мной?
– О, ты настоящий кабальеро, я обожаю тебя, Энрике! Я пойду за тобой на край света.
– Какое счастье ты даришь мне!
– Когда мне уйти из дома?
– Сейчас же!
– Как, так скоро?
– Каждое мгновение без тебя кажется мне вечностью, любовь моя. Иди, не медли.
– Хорошо, иду, иду, жди меня, – сказала донья Ана, убегая.
– Встретимся в патио! – крикнул вдогонку дон Энрике, охваченный нервным возбуждением.
– Нет, здесь же.
– Не задерживайся, мой ангел!
– Скоро я буду с тобой. Видишь, как я люблю тебя!
Окошко захлопнулось. Дон Энрике завернулся в плащ и приготовился ждать.
Донья Ана поспешно вышла из комнаты и, взбежав по лестнице, бросилась в спальню доньи Фернанды.
– Что случилось?! – воскликнула мать.
– Час настал, матушка!
– Он предложил тебе бегство или брак?
– И то, и другое.
– Что же раньше?
– Бегство, – улыбнувшись, ответила донья Ана.
Донья Фернанда тоже улыбнулась.
– Он не дурак, да и я не глупа. Теперь мы знаем, что делать.
– Идем, матушка, как бы ему не наскучило ждать.
– Дитя, плохо же ты знаешь мужчин! Самый нетерпеливый рад целый день ждать девушку, которая ему нравится.
– Все же пойдем скорей.
– Похоже, что тебе тоже не терпится, хотя уйдете вы недалеко.
– Как хотите, матушка, но надо торопиться.
– Следует уведомить дона Хусто, сегодня он решил провести здесь ночь, чтобы помочь нам.
– Дайте ему знать, пока я собираюсь.
Донья Фернанда вышла, а донья Ана стала прихорашиваться у туалетного столика. Ей хотелось появиться перед возлюбленным еще более прелестной. Мать вернулась вместе с доном Хусто.
– Мы готовы, – сказала она.
– Идемте, – ответила донья Ана.
И все трое спустились в патио.
– Сначала ты выйдешь одна, – по дороге наставляла донья Фернанда свою дочь. – Мы дадим вам немного отойти, а затем пустимся в погоню и освободим тебя.
– Вы будете вдвоем?
– Нет, возьмем с собой слуг, вот они уже наготове, – ответил дон Хусто, указывая на собравшихся в глубине патио слуг с фонарями и секирами.