Изнанка - Палий Сергей Викторович. Страница 16

Профессор усмехнулся:

— Ну… Положим, кувыркнулась-то она — эта самая система — ещё задолго до открытия С-волн. Но в последние годы… Да, теперь совсем просто стало поменять искорёженную явь на сладкий сон. И если бы не блокирующий механизм, то не десятками сейчас сшизы исчислялись, а… ну, скажем, сотнями. Сотнями тысяч.

— Механизм? — Ерошин заинтересованно посмотрел на Аракеляна. — Ну-ка поподробней — что ещё за механизм?

— Уверен, уважаемые господа разведчики, вы знаете, что у высших — надеюсь, никто не обидится — приматов, как, впрочем, и у всех теплокровных, за исключением ехидны, различают два периода сна: ортодоксальный и парадоксальный. Проще говоря, медленный и быстрый. — Учёный сделал паузу, ещё раз обошёл стол и, сложив руки в замок, продолжил: — Вообще, период такого феноменального состояния человеческого организма, как сон, обеспечивается разветвлённой системой нейронных образований, захватывающей практически все уровни мозга. Однако части данной безумно, надо заметить, сложной системы выполняют вовсе не одинаковые функции. Так, механизмы, непосредственно реализующие состояние медленного сна, представлены на уровне продолговатого мозга и зрительных бугров — их называют синхронизирующими. Очень интересная, надо сказать, область физиологии… которая нас, к счастью, абсолютно сейчас не интересует. Нам нужно устройство, — Аракелян быстро повертел указательными пальцами друг вокруг друга, — реализующее состояние быстрой фазы, ведь именно тогда мы видим сновидения. Грёзы, видения, галлюцинации, образы различной модальности, фантомы и мечтания… сны. Все это не что иное, как особые проявления активности мозга в виде всплесков потенциала, так называемых понтогеникулоокципитальных пиков, возникающих в ретикулярной формации варолиева моста и распространяющихся с помощью химического передатчика серотонина в подкорковые и корковые отделы. Запомните: ретикулярная формация варолиева моста! Вот именно эта маленькая хреновина и является причиной всех наших бед. Именно она может погрузить нас в мир фата-морганы. Волны, которые излучают всем вам знакомые приборы — С-визоры, — усиливаются и модулируются ресивером-имплантантом, впаянным в черепушку за правым ухом, и попадают прямиком в ретикулярн… короче говоря, в эту штуку. — Профессор снова помолчал. Перевёл взгляд с пола на потолок. — Мы видим сны. Мы готовы вечно оставаться в этих миражах, написанных талантливыми и бездарными сценаристами и поставленных профессиональными режиссёрами и любителями-самоучками, помешанными на садистском порно. Но существует система защиты. Блок. Никем до сих пор не изученный процесс, включающийся в этой же самой пресловутой формации варолиева моста в момент, когда мозг решает: хорош! Хватит грезить! И мы просыпаемся. Это как… ну скажем, камни в почках — иногда не дают покоя… Хотя нет, явно неудачное сравнение. Неважно! Главное — мы возвращаемся в наш паршивый, но реальный мир.

Тишина реяла в кабинете добрую минуту. После чего генерал спросил:

— У сшизов блок не срабатывает?

— Вроде того… Барахлит, скорее.

— Ну и черт бы с ними… и так далее и тэ пэ, как говорится… — произнёс Ерошин, ни на кого конкретно не глядя. — Пусть себе…

Он замолчал, не зная, что именно «пусть себе». За него полувопросительно продолжил генерал:

— Они что, совсем не могут проснуться? Есть же система принудительного пробуждения…

— Изредка, конечно, бывает длительная гиперсомния, более вам известная как летаргия. Тогда человек просто-напросто умирает от истощения. Хотя таких случаев, насколько мне известно, немного. В основном сшизы просыпаются, когда их мозг… сильно устаёт: все-таки инстинкт самосохранения, как правило, сильнее любого кайфа. К тому же иногда элементарные позывы мочевого пузыря не дают покоя… Да и С-визоры настроены на определённое время работы с момента включения, после чего автоматически вырубаются. А чтобы снять эти ограничители, нужно быть неплохим специалистом. В общем, много всего… Но…

— Но?

— Именно: но. — Тут Аракелян наконец долго и серьёзно смотрел в угольки глаз, подрагивающие под бровными арками пожилого генерала. — Главная проблема не в этом. Вы, как и полстраны, уже заметили странность в поведении известного актёра Копельникова, не так ли?.. Неправильно он себя повёл в двух С-фильмах. Не по сценарию… И на этот счёт у меня есть ещё одна очень неприятная гипотеза…

Облупившаяся краска зеленовато-серого оттенка была к лицу этим сердитым стенам. Потолок низкий; у того, кто заходил в это помещение, невольно возникала иллюзия, будто он малость провисает. Крохотный стол с давным-давно стёртой полировкой и странными царапинами по краю — будто древесину глодали.

Минус второй этаж. Дверь из нескольких листов стали…

— Да откуда я знаю — как?! — оторопело произнёс мужик лет тридцати. Он звякнул наручниками и провёл скованными руками по левой скуле, размазывая кровь. — Ты ж мне самую любимую родинку содрал, гад. Как теперь перед камерой появлю… Оух-х… боль-н-но ж… под-д дых-то…

Подполковник Таусонский знал толк в беседах с людьми. «Печень-то у всех есть, — любил он приговаривать, натаскивая молодых в своём отделе. — Моя б воля, я всех этих белых воротничков в ближайшую лесополосу бы вывез — и из „калаша“…»

— Ну что, Копельников. Рассказывай, как до жизни такой докатился, — сказал чернявый подпол, усаживаясь за стол, на котором едва светила лампа времён хрущёвской оттепели. — Мы ж тебя в разработку давно взяли, не отвертишься. Много за твоей актёрской мордой числится так-сяков.

— Блеф, — коротко сказал Родя, отдышавшись от проникающего тычка в живот. — Я чист, как слеза пятилетнего мальчика. Вчера впервые попробовал…

— Слезу?

Актёр надменно промолчал, показывая, что не оценил топорного военного юмора. Подпол хмыкнул, уже серьёзно спросил:

— И как? Понравилось?

— Необычно, — медленно прошамкал Копельников и умело продемонстрировал свою детскую улыбку, знакомую миллионам зрителей. Только сейчас зубы имели слегка розоватый оттенок, хотя при таком тусклом освещении трудно было разглядеть наверняка.