Непогребенный - Паллисер Чарльз. Страница 73

– Что это, Роберт? – Миссис Локард не поднималась с софы, я же подошел посмотреть.

Доктор Локард вынул из коробки и положил на стол два комплекта ключей, каждый на короткой цепочке. В одном ключей было два, оба крупные, а в другом – шесть маленьких, разного размера. Доктор Локард поднял вторую связку.

– Это, как я понимаю, набор собственных ключей Бергойна: от конторы, дома, сундуков и прочего.

– Вероятно.– Я пояснил миссис Локард: – Эти ключи были найдены на теле, обнаруженном утром в соборе.– Я вновь обратился к ее мужу: – Помню, в труде доктора Шелдрика говорилось, что на трупе, который был принят за Бергойна, не обнаружили его ключей, поэтому Фриту и Лимбрику пришлось взламывать дверь его конторы.

– Что меня озадачивает, это происхождение остальных двух, – произнес доктор Локард, указывая на вторую связку.

– Они ведь очень большие, не правда ли? – согласился я.– Для частного дома слишком велики.– Собственно, я догадывался о назначении по крайней мере одного из ключей.– У меня как раз при мне мои собственные ключи, и один из них не уступает в размерах этим, поскольку моя квартира относится к началу семнадцатого века и замки сохранились с тех времен.– Я вынул из кармана свои ключи и положил их рядом с другими.– Ключи Бергойна даже больше.

– Хотел бы я знать, зачем ему понадобился этот второй комплект, – произнес доктор Локард, когда мы подошли к буфету, где стоял кофейник.

Мгновение все молчали. В первый раз в жизни я внезапно решился на смелый поступок, и мое сердце бешено забилось.

– Ну как, Роберт, ты раскрыл тайну? – спросила миссис Локард со своего кресла у камина, где она плела кружево.

Я оглянулся и, увидев, что ее муж наливает кофе, схватил связку ключей.

– Хотите еще чашку, доктор Куртин? – спросил доктор Локард.

Я обернулся к хозяину и хозяйке:

– Спасибо, нет. Я прекрасно провел вечер, но уже поздно, а завтра утром вас, наверное, ждет масса дел. Мне тоже предстоит долгое путешествие.

– Будьте добры, непременно зайдите ко мне перед отъездом. Мне очень хочется узнать, что вы решите. Я все утро, с половины девятого, буду в библиотеке. Хочется еще поработать над манускриптом.

– Уверен, там найдется еще много интересного.

Он улыбнулся:

– Надеюсь, мы сможем завтра обсудить условия его публикации.

Я молча наклонил голову.

– До свиданья, доктор Куртин, – сказала миссис Локард.

– Большое спасибо за приятный вечер, – отозвался я. Пожимая мне руку, она произнесла с улыбкой:

– Подозреваю, что в ближайшем будущем вы Турчестер не посетите?

– Поскольку суд отменяется, на это трудно рассчитывать. Но я надеюсь, мне выпадет удовольствие как-нибудь принять вас обоих в Кембридже.

– Мне бы этого очень хотелось. Роберт посещает Кембридж время от времени, и его можно уговорить, чтобы он взял и меня.

– Я провожу вас, доктор Куртин, – проговорил ее супруг.

– Очень надеюсь, что ваши личные дела уладятся, доктор Куртин, – вполголоса произнесла миссис Локард, когда ее муж вышел в холл.

– Наша беседа принесла мне большую пользу. Никогда ее не забуду.

У парадной двери доктор Локард взял мою руку и, не выпуская ее, сказал:

– Жду не дождусь, когда узнаю о вашем решении.

– Так или иначе, завтра узнаете.

Он отпустил мою руку, и я нырнул во мрак Соборной площади.

ПЯТНИЦА, НОЧЬ

Итак, Фиклинг все же остался без работы. Это было делом моих рук, но я не торжествовал. Так или иначе, я почти не сомневался, что в нужду он не впадет. Тут тоже, как ни странно, решение зависело от меня. Мне не приходилось винить себя в том, что с ним произошло, так как я наконец понял: он завлек меня в город якобы ради примирения, а на самом деле собирался мною воспользоваться. Он не ожидал того, что я встречусь с доктором Локардом и получу кое-какие сведения об обстановке в капитуле, ведь я должен был все время торчать на Вудбери-Даунс.

Я размышлял о словах миссис Локард. Мысли о женитьбе, возможной, если я буду свободен, приходили мне раз или два, и я подумывал о вдове одного моего сослуживца – женщине лет на десять моложе меня, оставшейся без мужа год назад с двумя маленькими детьми. Она отличалась добрым, мягким характером, и, как мне казалось, я ей нравился. Трудно было взять на себя такую ответственность при моих доходах. Профессорского жалованья хватило бы с избытком, но я знал, что, если издание манускрипта будет поручено Скаттарду, кафедра мне никак не светит. Тем или иным путем доктор Локард добьется, что я не буду признан даже как открыватель.

Я помедлил вблизи старой привратницкой, в том месте, где раньше, вероятно, стояла стена, огораживавшая сад за домом Гамбрилла. Я видел высокую черную фигуру каноника Бергойна; в незапамятные времена он стоял здесь ночь за ночью и думал о «тайном преступлении», которое привело его к смерти. Не каменщика он имел в виду – теперь мне это было известно. Даже если он знал об убийстве Роберта Лимбрика, не об этом преступлении он грозил поведать миру. Нет, скрытый отвратительный проступок, к разоблачению которого он себя подталкивал, был совершен – или только задуман – им самим. Я припомнил слова его проповеди: Ему одному ведомо, как он свернул со своего пути на греховную и чуждую тропинку, ведущую в гнилое болото.

Бергойн, должно быть, в эти недели сильно мучился, понуждая себя сойти с неправедного пути, на который его завела судьба. Он узнал, что от любви до ненависти один шаг, поскольку очень уж велика власть, которую получает любимый над любящим.

Много лет и я пребывал в таком же рабстве. Теперь я понял, что давно уже свободен. Мои чувства к жене превратились в привычку, пустую оболочку, содержимое которой со временем усохло, а я об этом не подозревал. Я идеализировал ее и раздувал потухшее пламя, отчасти чтобы избавить себя от хлопотной необходимости начинать новую жизнь. Миссис Ло-кард помогла мне это осознать, но решило дело замечание Фиклинга, нацеленное на то, чтобы меня уязвить. Повторив жестокие слова моей жены, что она вышла за меня с единственной целью избавиться от материнской власти, он раскрыл мне ее ограниченность. В своем воображении я возвел ее на пьедестал, но теперь понял: она обычная женщина с заурядным умом. Изгнание духа состоялось.

Мне предстояла теперь трудная задача признать, что я был ребячлив и сентиментален, и известить жену о своем согласии на развод. А затем открыть в своей жизни новую главу. Бергойн избрал другое средство освобождения. Он ненавидел не столько объект своей любви, сколько саму любовь – позорную и мерзостную, как ему казалось. Ему одному... ведомо, какая темень царит в потаенных глубинах его существа. В течение двух недель он принуждал себя обличать свои грехи публично, хотя и в завуалированной форме. На меньшее его совесть не соглашалась. На следующий день он должен был исполнить свое слово и открыть всю истину перед собранием горожан. Для отступления оставался лишь один путь. И Бергойн увидел выход. Среди ночи, пока бушевала буря, он явился сюда, к старой привратницкой, где помещался колледж, и с помощью своего ключа вошел внутрь. Ключ дал ему регент, и он мог ночами входить и выходить – что и проделывал уже, как я полагаю, множество раз.

Под раскаты грома и шум дождя он незамеченным прокрался по лестнице и на какие-то минуты или даже секунды поверил, что единственным решительным поступком может вернуть себе свободу. Гамбрилл показывал ему, при каких условиях может обрушиться крыша, и под прикрытием грозы ничто не мешало Бергойну пустить эти знания в ход. Он совершил деяние, страшнейшее, нежели все, что он делал раньше, хотя его больной совести это преступление представлялось наименьшим злом. И как же он поступил дальше?

Мне захотелось повторить его путь и воссоздать в воображении его мысли. Доктор Локард, подумалось мне, этого бы не одобрил. Что бы я увидел, если бы перенесся в ту ночь и спрятался в соборе? Я вошел в темное здание – незапертое, так как рабочие все еще трудились, дабы исправить ущерб, который сами же и нанесли. Как и в первую ночь после своего приезда, я застал их в соборе, только на этот раз в другом месте; при свете двух фонарей они врубались во внутренности древнего строения. Старый Газзард, как всегда, маячил поблизости, в тени; завидев меня, он не выказал ни удивления, ни радости.