Кратер Эршота - Пальман Вячеслав Иванович. Страница 33

— Сколько потеряно времени! Ведь мы давно уже должны были бы быть на базе. Нас ждут, волнуются. — А мы молчим! Скоро, вероятно, начнутся поиски, полёты… А дома-то как тревожатся!.. Усков тяжело вздохнул.

— Вот что, — сказал Любимов. — Не разделиться ли нам опять на две группы? Одна пойдёт по ходу часовой стрелки, другая — против. Экономия времени. Как ты думаешь? В кратере мы не заблудимся. Хватай-Муха останется с Орочко.

Но Усков почему-то не согласился:

— Место новое, необычное. Мало ли что… Уж лучше всем вместе…

— Ладно, вместе так вместе, — согласился Любимов. — Ты, я вижу, стал очень осторожным. Ожегшись на молоке, дуешь на воду. Так, что ли?

Начальник партии и проводник перекинулись ещё несколькими словами, подложили сухих дров в костёр и замолчали.

Тихая ночь окутала лес. На небе по-зимнему сияли крупные и яркие звезды. На вершинах скал белели шапки снега, искрился синий лёд в распадках головы Эршота, но здесь, у опушки леса, зимы не чувствовалось. От земли исходило тепло, пахло осенней сыростью, тем грустным запахом осени, прелых листьев и намокшей земли, какой присущ нашим лесам в октябре или ноябре.

Лагерь спал. Люди расположились на хвойной подстилке вокруг костра и укрылись полушубками — этой незаменимой в походе одеждой, которая служит и постелью и палаткой. Чуть похрапывал Лука Лукич. Борис что-то пробормотал во сне, поднял голову, посмотрел, не видя, на Ускова и тут же снова заснул. Орочко редко-редко постанывал — видно, бок все ещё болел. Обе. собаки лежали рядом, свернувшись в кольцо. Уши Туя стояли торчком. Он и во сне прислушивался, не очень-то доверяя этому тёплому лесному уголку.

Один Усков не мог заснуть. Он лежал на спине и смотрел на холодное звёздное небо. Где-то прошуршали падающие с кручи камни. Треснула ветка в лесу — видно, её придавил сорвавшийся сверху обломок. И опять тихо-тихо… Великая северная тишина.

Геолог посмотрел на часы. Три. До утра ещё далеко. Он поправил костёр и снова лёг поближе к огню. Усков уже засыпал, когда в тихом воздухе возник какой-то новый звук, будто где-то далеко-далеко протрубили в большой рог. Звук был низкий, грубый и сильный. Но геолог уже не услышал его. Зато Туй сразу проснулся, поднял голову и повёл мокрым носом. Все было по-прежнему тихо, ничего подозрительного. Туй поворочался немного и улёгся. Неизъяснимая тревога заставила его подвинуться ближе к людям.

Ранним утром Лука Лукич небрежно перекинул за плечо ружьё, крутнул вверх усы, свистнул Каву и ушёл в лес, по направлению к озеру. Через час, когда остальные разведчики только что проснулись, завхоз уже вернулся с уловом.

— Те же прыгунцы, — сказал он Пете, показывая ему брезентовое ведро, в котором лениво шевелились десятка три хариусов. — Дюже их там богато! Хоть руками бери, прямо так и лезут…

— Далеко это?

— Ни… километра не будет.

— Глубокое озеро, Лука Лукич? — поинтересовался Усков.

— Дна не бачил. Мабуть глубокое, потому как вода дюже чёрная… А тёплая, ну прямо молочко. Умел бы плавать, так искупался бы!

После завтрака Усков, Любимов и Борис с Петей на-легке, захватив только ружья, тронулись в лес, решив за день тщательно исследовать стены кратера. Весь путь, по расчётам Любимова, составлял километров девять — десять. На прощание Усков сказал завхозу:

— Орочко на твоём попечении, смотри в оба! Сумеешь подстрелить что-нибудь на обед — будет недурно.

Мы вернёмся до заката. Двое остались у костра. Четверо скрылись в лесу.

Собаки ушли с разведчиками.

Вот что потом произошло в лагере.

Лука Лукич почистил своё ружьё, опоясался патронташем и, наказав агроному лежать спокойно и не подыматься, отправился на охоту.

Орочко остался один. Он лежал около костра, наслаждаясь покоем и теплом, но вскоре ему сделалось не по себе. Что же это получается? Все заняты делом, у каждого какие-то обязанности, а он лежит сущим бездельником и не приносит никакой пользы, когда весь их маленький коллектив терпит бедствие?! Эта мысль не давала ему покоя. Ну хорошо, он пока не может быть полезен — разведка требует сил, выносливости. Не удастся ему и поохотиться

— это тоже очевидно. Но кто сказал, что партия прекратила свою научную работу? Разве он не может заняться, например, своим гербарием и сделать рекогносцировку если не в глубь кратера, то хотя бы по опушке леса? Ведь какая здесь своеобразная природа!..

С этими думами, высказанными для убедительности вслух, агроном сперва сел на своей постели, потом, передохнув, встал, но принуждён был лечь снова. Буркнув что-то насчёт того, что привычка лежать пагубна, Орочко вытащил из костра надёжный сук и повторил попытку. Теперь она удалась. Он оправил полушубок, прошёлся, опираясь на палку, вокруг костра и, почувствовав себя достаточно крепко, заковылял вдоль опушки, чтобы хоть «вприглядку» ознакомиться с местной флорой. А если повезёт — добыть несколько интересных экземпляров для пустующей гербарной сетки, с которой он не расставался. Ружьё агроном с собой не взял — оно было ещё тяжеловатым для него.

Пройдя две — три сотни метров, Орочко утомился и присел у подножия высокого толстого дерева. При дру-гих обстоятельствах он пытливо обследовал бы и дерево, и всю растительность вокруг него, но в теперешнем своём состоянии даже не обратил на него внимания.

Хорошо отдыхать вот так, в лесу… Смолистый запах насыщает тихий застойный воздух; земля покрыта толстым слоем старой хвои, сквозь которую пробивается трава. Багряные широкие листья рябины скрывают тяжёлые гроздья крупной северной ягоды, румяной, полной, уже тронутой морозом и потому, наверное, необыкновенно вкусной. А вот совсем рядом стоят широкие кусты сизо-зеленого можжевельника. Его мелкие веточки усыпаны матово-чёрными ягодами. Чуть поодаль свесила уже оголившиеся ветки невысокая, печально поникшая берёзка. Одна, другая, третья… Ого, да их тут целая семейка! Стройные белые красавицы чётко выделяются на темно-зеленом фоне хвойного леса.