Возвращение - Паолини Кристофер. Страница 117

Эрагон послонялся по комнатам, все разглядывая, но ни к чему не прикасаясь. Он наслаждался каждым глотком личной жизни Арьи, пытаясь как можно лучше понять, что составляет её интересы и увлечения. Рядом с её постелью висел хрустальный шар с искусно вделанным в него тёмным цветком «Утренней славы»; на её письменном столе аккуратными рядами расположились свитки явно делового предназначения. Эрагон прочитал несколько названий: «Осилон: отчёт о нынешнем урожае», «Действия противника», замеченные со сторожевой башни Гиллида». На подоконнике распахнутого окна стояли три миниатюрных деревца, выращенных в виде трех иероглифов древнего языка: «мир», «сила» и «мудрость». Рядом с деревцами лежал листок бумаги с недописанным стихотворением; многие слова были зачёркнуты, а сверху написаны другие; на полях также имелось множество пометок и исправлений, и Эрагон не сразу сумел разобрать текст:

Светлою звёздной ночью Озера гладь серебрится В чаще лесной потаённой. И темноствольные сосны В озеро молча глядятся.

И падает камень тяжёлый, Лунную гладь разбивая, И исчезает лик светлый И темноствольные сосны, Что в озеро молча гляделись.

Осколки и стрелы света Пронзают спокойные воды, В которых луна отражалась И темноствольные сосны, Что здесь на страже стояли.

Тревожно трепещут тени, И занавес ночи тяжёлый На озеро упадает…

Подойдя к маленькому столику у входа, Эрагон положил свой букет и уже повернулся, чтобы уйти, но вдруг замер: в дверях стояла Арья. Она явно была удивлена его появлением здесь, но, как всегда, постаралась скрыть свои чувства под обычной безучастно-спокойной маской.

Они молча смотрели друг на друга.

Эрагон снова взял в руки букет и робко протянул ей.

— Я, конечно, не умею выращивать новые цветы, как Фаолин, но эти цветы — самые настоящие и самые лучшие из тех, какие я сумел найти.

— Я не могу принять их, Эрагон.

— Но ведь это… совсем не такой подарок, как ты думаешь. — Он помолчал. — Я понимаю, оправдываться глупо, но ведь я тогда не понимал, что мой фэйртх может поставить тебя в такое сложное положение. И я от всей души прошу тебя: прости мою невольную ошибку. Я ведь просто хотел создать фэйртх, изобразить нечто прекрасное; у меня и в мыслях не было ничего иного. Я отлично понимаю, Арья, сколь важны мои занятия. Тебе не стоит опасаться, что я могу пренебречь ими, пытаясь за тобой ухаживать. — Эрагон покачнулся и опёрся о стену — от напряжения голова у него так кружилась, что он едва держался на ногах. — Собственно, это все, что я хотел сказать тебе.

Арья довольно долго смотрела на него, потом медленно протянула руку, взяла букет и поднесла к лицу, не сводя с него глаз.

— Это действительно настоящие цветы, — сказала она, оглядела его с некоторой тревогой с головы до ног и снова посмотрела ему прямо в глаза. — Ты был болен?

— Нет. Просто спина меня каждый день донимает.

— Я слышала, что ты нездоров, но не думала, что настолько…

Эрагон рывком отлепился от стены.

— Мне пора идти.

— Погоди.

Арья подвела его к распахнутому окну и предложила присесть на мягкую скамью, полукругом выступавшую из стены. Затем она достала из буфета две чашки, положила в них сушёные травы, наполнила чашки водой и приказала: «Кипи!» Через несколько мгновений ароматный чай был готов.

Арья подала одну чашку Эрагону, и он благодарно сжал её в руках, чувствуя странный озноб. В открытое окно было видно, как эльфы внизу прогуливаются по дорожкам королевского сада, беседуют и напевают песни. В сумеречном воздухе мелькали уже десятки светлячков.

— Как бы мне хотелось… — неуверенно начал Эрагон, — чтобы так было всегда! Здесь так тихо и так хорошо!

Арья молча помешивала чай. Потом спросила:

— А как поживает Сапфира?

— Хорошо. А ты как?

— Готовлюсь к возращению. Вардены меня, наверное, заждались.

Эрагон встревожился:

— Когда?

— После праздника Агэти Блёдрен. Я что-то слишком долго бездельничаю, хотя, если честно, уходить мне не хочется. Да и королева просила меня задержаться ещё… К тому же я никогда ещё не присутствовала на праздновании Клятвы Крови, хотя это один из самых важных наших ритуалов. — Арья опять очень внимательно посмотрела на Эрагона. — Неужели Оромис ничего не может сделать, чтобы облегчить твои страдания?

Эрагон осторожно пожал плечами:

— Насколько я знаю, он испробовал уже все средства.

Некоторое время оба молчали, прихлёбывая чай и глядя в окно на гулявших в саду эльфов.

— Но, несмотря на боли, занятия твои, кажется, идут успешно? — спросила Арья.

— Да, вполне. — Вновь последовало молчание. Потом Эрагон поднял лежавший на подоконнике листок с написанными её рукой стихами и сделал вид, что читает эти строки впервые. — Ты часто пишешь стихи?

Арья протянула руку, взяла у него листок и мгновенно свернула в трубку, чтобы не было видно написанного.

— У нас существует обычай: каждый, кто принимает участие в празднике Клятвы Крови, должен принести туда стихотворение, или песню, или ещё какое-нибудь произведение искусства, созданное им самим, и разделить его с присутствующими. Я ещё только начала работать над этой поэмой.

— По-моему, это очень красивые стихи.

— Если бы ты был лучше знаком с поэзией…

— А я уже неплохо с нею знаком и прочёл немало стихов.

Арья помолчала, потом, опустив голову, сказала:

— Ты прости меня. Ты уже совсем не тот, каким я впервые увидела тебя в Гиллиде.

— Это верно. Я… — Эрагон умолк, крутя в руках чашку и пытаясь подыскать нужные слова. — Арья… ты довольно скоро уезжаешь отсюда, и я вряд ли смогу избавиться от чувства стыда, если этот наш разговор все же станет последним. Разве мы не можем видеться хоть изредка, как раньше? Ты ведь ещё многое могла бы показать нам с Сапфирой…

— Это было бы неразумно, — сказала она ласково, но твёрдо.

Эрагон в отчаянии вскинул на неё глаза.

— Неужели за свою неосторожность мне придётся заплатить дружбой с тобой? Я ничего не могу поделать с теми чувствами, которые питаю к тебе, но лучше мне умереть от клинка Дурзыг чем позволить собственной глупости разрушить те замечательные отношения, что существовали меж нами. Я слишком высоко ценю твоё расположение и готов всем пожертвовать ради него.

Арья неторопливо допила чай и лишь после этого ответила:

— Хорошо. Только сперва подождём немного — посмотрим, что принесёт нам будущее. Я ничего не обещаю, ибо сейчас очень занята, и у меня может просто не хватить времени. Но я постараюсь, чтобы хватило.

Эрагон понимал: это почти примирение, которого он так хотел добиться, и был ей безумно благодарен.

— Разумеется, Арья Свиткона, я готов ждать, — сказал он и поклонился.

Они обменялись ещё несколькими ничего не значащими вежливыми фразами, но было ясно: сегодня Арья уже сказала ему все, что хотела. И Эрагон с возродившейся надеждой поспешил к Сапфире. «Ну что ж, — думал он, — теперь пусть за нас все решает судьба».

Вернувшись домой, он с лёгкой душой уселся читать последний из данных ему Оромисом свитков.

Сунув руку в висевший на поясе мешочек, Эрагон вытащил сделанный из мыльного камня флакон с нальгаском — смесью пчелиного воска и масла из лесных орехов — и смазал себе губы, чтобы защитить их от холодного ветра, бившего ему прямо в лицо. Затем убрал флакон в мешочек и снова крепко обхватил Сапфиру за шею, прикрывая лицо локтем от влажного прикосновения густого тумана. Они летели сквозь облака, и Эрагон слышал лишь неустанное хлопанье драконьих крыльев. Наконец Глаэдр взмыл выше облаков и полетел чуть быстрее; Сапфира тут же устремилась за ним.

Их путь лежал на юго-запад, и летели они уже с рассвета, а теперь давно миновал полдень. Впрочем, полет был весёлым: Сапфира и Глаэдр то и дело устраивали между собой шутливые поединки, во время которых Эрагону приходилось не только ноги, но и плечи крепить ремнями к седлу, чтобы не вылететь из него во время этих воздушных акробатических упражнений, вызывавших ёканье под ложечкой. Из-за влажного воздуха узлы на ремнях затягивались туго, и, чтобы освободить конечности, Эрагону приходилось развязывать их зубами.