Возвращение - Паолини Кристофер. Страница 146
Собственный непростой опыт, можно сказать, уже подтолкнул его к тому, что рассуждения Оромиса показались ему по большей части справедливыми. Труднее всего было примириться с тем, что если эльфы действительно правы, то большая часть людей и почти все гномы попросту заблуждаются в своих воззрениях. Но ведь не могут же целых два народа, два великих народа ошибаться?
Когда Эрагон спросил об этом Сапфиру, она ответила:
«Для меня это не имеет особого значения. Драконы в богов никогда не верили. Да и зачем нам боги, если олени и прочая дичь считают богами нас? (Эрагон засмеялся.) Ты, главное, не забывай о реальной действительности, не позволяй мечтам о будущей лучшей жизни тебя убаюкать, ибо, если ты это допустишь, другим ничего не будет стоить обмануть тебя».
В ту ночь сомнения Эрагона привели к тому, что он без конца просыпался и видел очень странные сны; эти сны метались, как раненые звери, вызывая из памяти какие-то разрозненные видения и перемешивая их самым невероятным образом. То Эрагону казалось, что он снова оказался в гуще битвы при Фартхен Дуре; то он видел мёртвого Гэрроу в доме Хорста, то мёртвого Брома в уединённой пещере под хрустальным надгробием. Потом перед ним вдруг возникло лицо травницы Анжелы, которая шептала: «Берегись предательства, Аргетлам! Истоки его — в твоей собственной семье!»
Потом перед глазами его возникло кроваво-красное небо, которое словно раскололось, и перед Эрагоном предстали те же две армии, что являлись ему в вещем сне в Беорских горах. Отряды воинов сошлись в жестокой схватке на жёлто-оранжевом поле; хрипло кричали вороны, жаждущие крови; свистели чёрные стрелы; казалось, горела сама земля — зеленые языки пламени вырывались из её ран с обожжёнными краями; и пламя быстро пожирало изуродованные трупы, оставленные страшным сражением…. А вдали слышался рёв гигантского чудовища, которое, похоже, быстро приближалось…
Эрагон вскочил с постели, судорожно нащупывая амулет, подаренный Ганнелом, — серебряный молот горел огнём, обжигая кожу, и Эрагону пришлось обмотать руку рубашкой, чтобы снять амулет с шеи. Некоторое время он сидел неподвижно, уставившись в темноту и чувствуя, как тяжко, у самого горла, бьётся сердце, как стремительно убывают силы — их забирал амулет Ганнела, чтобы отогнать того, кто пытался прочесть мысли его и Сапфиры. «А что, если это сам Гальбаторикс? — вдруг подумал Эрагон. — Или кто-то из его ближайших подручных?»
Хмурясь, он выпустил из рук ожерелье — металл уже почти остыл. Нет, что-то тут было не так! Он давно уже это чувствовал, дай Сапфира тоже. Эрагон был слишком встревожен, чтобы снова попытаться заснуть; к тому же он опасался, что опять погрузится в это странное полуобморочное состояние, теперь заменявшее ему сон, и его окружат новые, не менее страшные видения. Он тихонько выбрался из спальни, стараясь не разбудить Сапфиру, и по винтовой лестнице поднялся в кабинет. Там он уселся за стол, зажёг лампу и, чтобы успокоиться, до самого рассвета читал одну из эпических поэм, созданных Анализией.
Когда Эрагон, наконец, отложил свиток, в открытое окно влетел, хлопая крыльями, белый королевский ворон Благден, уселся на край письменного стола и, уставившись бусинками глаз на Эрагона, крикнул пронзительно:
— Вирда!
Эрагон поклонился:
— Да хранят тебя звезды, мастер Благден.
Ворон, переваливаясь, придвинулся ближе, склонил голову набок, прокашлялся и хрипло прокаркал:
Мой клюв, и кости, И камень в горсти Зрят всех воров И всех плутов! Рекою кровь!
— И что это должно означать? — спросил Эрагон. Благден пожал плечами и повторил ещё раз. А когда
Эрагон снова попросил объяснить, ворон рассердился, взъерошил перья и прокаркал:
— И сын, и отец — оба, похоже, слепы, как нетопыри!
— Погоди! — воскликнул Эрагон, вскакивая. — Ты знаешь моего отца? Кто он?
Благден захлебнулся хриплым каркающим смехом:
Если двое вещи две берут И один из них наверняка не плут, Во втором ведь могут жить и двое. Говори-ка, что это такое?
— Имя, Благден! Назови его имя! — Но ворон не ответил, и Эрагон попытался проникнуть к нему в память и силой выяснить то, что ему нужно.
Однако и Благден оказался непрост: он мгновенно установил мысленный барьер и, торжествующе крикнув «Вирда!», сорвался с места, прихватив с собой яркую стеклянную крышку с чернильницы, и полетел прочь, крепко зажав свой трофей в клюве.
Эрагону стало не по себе. Он изо всех сил пытался понять смысл загадок Благдена. Кроме того, он никак не ожидал, что услышит упоминания о своём отце именно здесь, в Эллесмере. Он решил непременно разыскать потом этого Благдена и хотя бы даже и силой вытянуть из него всю правду. А пока… пока он заставил себя просто не обращать внимания на грозные намёки, что чудились ему в пророчествах ворона. Эрагон вскочил, быстро спустился в спальню, разбудил Сапфиру и рассказал ей о своих снах. Потом снова сходил в ванную комнату за зеркалом и уселся между передних лап Сапфиры, чтобы и она могла видеть все то, что он сам в этом зеркале увидит.
«Арье может не понравиться, что мы лезем в её жизнь», — предупредила Сапфира.
«Мне надо убедиться, что с ней все в порядке».
Возражать Сапфира не стала, но спросила:
«Как же ты проникнешь в её мысли? Ты сам говорил, что после пребывания в тюрьме она окружила свою память такими сторожами, которые, как и подаренное тебе гномами ожерелье, никого внутрь не пропускают».
«Если я смогу читать мысли тех, с кем она общается, то, наверное, смогу и догадаться, каково ей там».
Сконцентрировавшись на образе Насуады, Эрагон провёл рукой над поверхностью зеркала и прошептал слова необходимого заклинания.
Зеркало замерцало, потом потемнело, и в центре его появилось изображение девятерых людей, сидящих, видимо, за столом, которого видно не было. Эрагон узнал Насуаду и членов Совета Старейшин, однако лицо странной девочки в чёрном плаще с капюшоном, прятавшейся позади Насуады, было ему незнакомо. Странно, подумал он, ведь в магическом кристалле или зеркале маг может видеть только то, что уже видел однажды, а эта девчонка ему явно даже на глаза никогда не попадалась. Впрочем, Эрагон тут же забыл о ней, заметив, что все члены Совета и даже сама Насуада полностью вооружены и готовы к бою.
«Послушаем, что они говорят», — предложила ему Сапфира.
Эрагон произнёс ещё несколько магических слов, и из зеркала донёсся голос Насуады:
— Неразбериха нас погубит. У нашего войска должен быть один командир, так что, Оррин, давай побыстрей решать, кто именно им станет! — В ответ послышался чей-то тяжёлый вздох:
— Как пожелаешь. Тебе решать.
— Но, государь, мы же не могли пока проверить её… — решительно возразил кто-то ещё.
— Хватит, Ирвин, — оборвал говорившего король Оррин. — У Насуады боевого опыта больше, чем у любого из воинов Сурды. Кроме того, пока что лишь варденам удалось разгромить армию Гальбаторикса, причём одну из мощнейших. Если бы Насуада действительно была одним из наших генералов — что, признаюсь, и впрямь выглядело бы забавно, — ты бы не стал колебаться, назначать её на пост главнокомандующего или нет, верно? Я бы предпочёл решать все вопросы субординации, если уж таковые возникнут, потом, когда все уже будет позади. Это будет означать, что я сам ещё на ногах, а не в могиле. Наш нынешний противник настолько превосходит нас численностью, что мы, боюсь, обречены, если только Хротгар со своим войском не успеет добраться сюда ещё до конца этой недели. Так, а теперь вернёмся к этому проклятому списку поставок продовольствия и прочих припасов… Кстати, где же он? Спасибо, Арья. Значит, ещё три дня без…
И речь зашла о том, что необходимы тетивы для луков и многое другое, но это Эрагону было уже не интересно, и он отключился. В зеркале тут же появилось его собственное озадаченное лицо.
— Она жива, — прошептал он, успокаиваясь, но радости особой после услышанного все же не испытывал.
«Я думаю, мы очень нужны им сейчас», — услышал он голос Сапфиры.