Посланец старейшин - Папелл Стен. Страница 48

Христенко уже должен был бы появиться у себя в офисе, но заранее позвонил и сообщил, что его сегодня не будет. У него, мол, простуда и он плохо себя чувствует. Сидя за кухонным столом, генерал налил себе водки и бросил взгляд на здание напротив, освещенное послеполуденным солнцем. Сегодня для разнообразия дождя не было, хотя, впрочем, Геннадию Игоревичу на это было наплевать. Проклятый кашель, вот что действительно доставало его. Даже два часа, проведенные сегодня утром в парилке, не помогли. Снова зазвонил телефон, уже не в первый раз, но он не стал брать трубку.

Генерал снял крышку с тарелки с колбасой и солеными огурцами, выпил, закусил, потом опрокинул еще рюмку «Столичной», припомнив, как ему не давали пить в госпитале, когда он в прошлый раз лечился от туберкулеза. Но болезнь вроде бы отступила.

Господи, как же ему чудесно жилось в прежние времена, когда он был молодым и здоровым. Тогда он чувствовал себя таким живым, таким полезным Родине, а теперь стал стариком, время которого неумолимо истекает… Как истекло оно и для всего Советского Союза.

Христенко был свидетелем перемен, видел глубокие политические перемены, инициатором которых стал Горбачев. Да, начать-то он начал, но попросту не представлял, что делать дальше. Своим бездействием и невмешательством во внутреннюю политическую жизнь других соцстран он развалил Варшавский договор. Это и явилось окончательным падением мировой социалистической системы. Ирония заключалась в том, что сам Горбачев ничего такого не предполагал.

Советский народ десятилетиями удерживали вместе исключительно угрозой силы. Лишь оружие гарантировало, что молдаване, латыши, таджики и прочие народы будут послушно следовать в кильватере Москвы. Они любили коммунистов еще меньше, чем их предки любили царей.

И поэтому, когда Горбачев сломал хребет партии, он тем самым лишил себя возможности контролировать народ, не будучи в состоянии предложить ему ничего взамен. Люди, которые на протяжении семидесяти лет осуществляли план построения светлого завтра, внезапно лишились перспектив. Поэтому все последующие политические маневры Горбачева в конечном итоге оказались неэффективными.

Американцы, не менее глупые, чем советское партийное руководство, были застигнуты врасплох событиями в Грузии и Прибалтике и практически игнорировали войну, уже начавшуюся в южных республиках. При выводе войск из Афганистана пропало более полумиллиона единиц оружия, и Советская армия ничего не могла с этим поделать. Неужели американцы не понимали, что в один прекрасный день Шалтай-Болтай все-таки грохнется со стены? Любому было ясно, что последствия этого будут ужасны. Горбачеву не хватало дара политического предвидения, он так ничего и не смог придумать.

Союз был обречен развалиться. Конец его был предрешен.

Беря руками колбасу, Христенко вспоминал позднейшую историю. Он отломил кусочек черного хлеба, положил в рот и с удовольствием разжевал. Довольно, напомнил он себе, и отправился в туалет мыть руки. В девяноста девяти процентах российскиx домов туалет и ванная комната представляли собой отдельные помещения, но его квартира была построена во времена Хрущева. Никита посетил Америку и оценил там, насколько удобно сходить по-большому, а потом тут же помыть руки без необходимости идти в соседнее помещение.

Христенко отвернул кран и вымыл руки, потом вытер их грязным полотенцем. Потом у него снова начался приступ кашля, и только после этого генерал взглянул на себя в зеркало и подмигнул стоящему там старому приятелю.

Геннадий Игоревич вышел из туалета, уселся за маленький стол и посмотрел на фотографию своего покойного внука, получившего пулю в Афганистане, и его жены Сони с трехлетним правнуком Сергеем. Выцветшей фотографии, спрятанной за стеклом, было много лет, уголки ее истрепались. Все, что было у него в жизни, осталось позади, впереди уже не было ничего.

На войне, по крайней мере, всегда знаешь, кто твой враг. Сегодня корпорации сулят озолотить страну, хотя на самом деле лишь набивают карманы. Христенко знал, что это так, поскольку входил в одну из них и ненавидел все это – взятки, коррупцию, подкуп, необходимый для получения права на ведение бизнеса. Душа Родины давно исчезла, осталось лишь гниющее тело.

Генерал с трудом облачился в форму и собрался уходить. Но сначала он вытащил из почтового ящика газету «Москоу Таймс» и отнес ее на кухню. Потом вышел и запер за собой дверь. Водитель сидел за рулем служебного автомобиля, но Христенко махнул ему, давая понять, что хочет пройтись.

Стоял чудесный день, дождь вымыл московские улицы. Так что сегодня люди могли дышать чистым воздухом, в котором не было сажи, летящей из высоких заводских труб.

Генерал зашел в почтовое отделение, находящееся в квартале от его дома, и подошел к телефонам-автоматам. Он достал карточку и набрал междугородный номер. Послышался голос оператора:

– Гранд-отель «Европа». Чем могу помочь?

– Мне нужен один из ваших гостей, Михаил Филиппов.

– Один момент, – последовала короткая пауза. – Прошу прощения, но у нас нет никого, зарегистрировавшегося под этим именем.

– Извините. Попробуйте разыскать Алексея Иванова.

В номере Алекса зазвонил телефон.

– Алло?

– Это Геннадий Игоревич.

– Куда вы пропали? Я уже два дня не могу с вами связаться.

– Алексей, слушай внимательно. За мной следят. Не знаю почему. Мой телефон прослушивается, а в квартире установлены камеры.

– Что случилось?

– Елену арестовала ФСБ. Я не видел ее с самого кремлевского приема, но слухи такие ходят. Вполне возможно, что меня подозревают, но она ничего не может им рассказать, кроме того, что я передал ей диск. Поскольку они не знают, что именно записано на диске – ведь у них его нет, – у них нет и доказательств того, что я в чем-то замешан. Им ничего не известно о «Глоба-Линк», поэтому не к чему меня привязать. А то, что Елена помогала французам, тоже никоим образом не вовлекает меня в эту историю. Они установят за ней хвост, чтобы выйти на тебя. Отдан приказ не брать тебя живым, хотя это может быть и подстава.

– Диск был отправлен в мою нью-йоркскую квартиру.

– Отлично. Что удалось узнать в Архангельске?

Алекс рассказал генералу об огромных пластиковых отливках неизвестного назначения и о том, что он только что вернулся из города Ижоры, расположенного километрах в двадцати к юго-востоку от Санкт-Петербурга, где происходила сборка элементов, поступающих из Архангельска, из которых монтировались огромные поверхности совершенно непонятного назначения.

– Алексей, все ответы в Калвер-сити. Очень важно, чтобы ты все выяснил до встречи в Женеве. В противном случае у нас не будет достаточных доказательств, которые можно было бы предъявить средствам массовой информации.

– Понимаю, и сейчас как раз занимаюсь людьми, связанными с проектом. Меня ждет Владимир Румянцев. Собираюсь подыграть ему, поскольку он хочет переубедить меня по поводу голосования или убить, поскольку Робеспьерр его уже предупредил.

– Слушай, а как по-твоему, почему убили посла Фармера?

– Потому же, почему и Анатоля Боннарда. Должно быть, они что-то узнали. Кстати, когда я следил за Робеспьерром от «Шереметьево-1», то видел, как его машина сворачивает к американскому посольству. Значит, там кто-то работает на них, – теперь уже в основном говорил Алексей, а не Алекс. – Возможно, Холлингсуорт, поверенный в делах. Во всяком случае, так предполагает Форсайт, который занимается этим делом со своего конца.

– В общем, делай все, что считаешь нужным, но старайся не высовываться. Интерпол тоже получил приказ насчет тебя.

– Ничего, я справлюсь.

Христенко бросил взгляд в окно почтового отделения и увидел то, чего и следовало ожидать.

– Наружка на другой стороне улицы. Я сейчас куплю почтовых марок и пойду.