Город и ветер - Парфенова Анастасия Геннадьевна. Страница 48

Тэйон, которого с младых ногтей готовили к роли повелителя соколов, считался одним из самых опасных мастеров зе-нарри за всю историю царства. Не умелым, не непобедимым, а именно опасным. Он не очень уверенно себя чувствовал в отвлечённых вариантах игры, предпочитая для упражнения абстрактного мышления усложнённые формы нершеса. Однако, когда дело доходило до конкретной партии Игры Игр, завязанной на опасной для жизни и клана ситуации, Тэйон вер Алория всякий раз оказывался куда более тонким игроком, нежели предполагали его противники. И куда как безжалостным.

В родовом замке соколиного клана под непроницаемыми хрустальными колпаками столетиями хранились оставшиеся с прошлого легендарные позиции: фигуры, навечно застывшие на своих уникальных, строго выверенных местах, дабы служить назиданием для будущих поколений. Ну и, разумеется, прилагающиеся к ним толстые тома написанных от руки замечаний и пояснений. В своё время Тэйон провёл не один час, воссоздавая мысленно политические и военные ситуации, в которых жили его предки, удивляясь найденным ими решениям и пытаясь понять, как бы повёл себя в сходных обстоятельствах он сам. Как минимум два накрытых хрусталём стола из той молчаливой, но от этого не менее выразительной коллекции навечно запечатлели битвы, что вёл лэрд Тэйон вер Алория. «По крайней мере должны запечатывать, — сухо подумал бывший сокол. — Если, конечно, Терр не разбил их, стремясь уничтожить саму память о постигшем клан позоре».

Воспоминания о прошлом были сейчас неуместны. Перед ним, сосредоточенно прищурив серо-зелёные глаза и отбросив с лица выбившиеся из строгой причёски тёмные пряди, сидело будущее. И сейчас пришло время узнать, что это будущее собой представляет.

Тэйон назвал последнюю из фигур позиции и откинулся на спинку кресла. Переплёл пальцы, с терпеливым, таинственным и невозмутимым видом ожидая, что она сделает дальше.

Девушка протянула руку и решительно, но осторожно передвинула круглый кусочек янтаря вплотную к старинной чернильнице, меняя тем самым весь узор, весь смысл партии.

Магистр подавил разочарование, когда первым же своим ходом юная королева показала, что совершенно не понимает этой игры. Она видела в зе-нарри то же, что и все новички, — способ анализировать и изменять окружающую действительность. И не понимала, не могла понять, что Игра Игр с реальностью связана лишь косвенно, что реальное поле битвы — собственный разум играющего. Ни один настоящий мастер зе-нарри не притронулся бы к фигуре, изображавшей себя самого. Хотя бы потому, что отличие мастера от простого игрока и заключалось в том, что мастер воспринимал как фигуру на доске прежде всего самого себя и, если ему требовалось изменить свою позицию на поле, менял собственное восприятие этого поля и свои мысли о нём. Шаэтанна этого не знала, да и откуда? Чудо уже то, что она вообще слышала об Игре Игр. Было бы слишком требовать от четырнадцатилетней девочки разбираться в тонкостях, доступных понимаю не каждого седобородого патриарха клана.

Что ж, партии, которая бросила бы ему настоящий вызов, не получится. Зато первоочередной своей цели — узнать, что представляет собой юная властительница великого города, — он сможет достигнуть в полной мере. Даже смертельная опасность не раскрывала внутреннюю суть человека так, как игра в зе-нарри с мастером, знающим, на что следует обращать внимание. Сделав первый ход, девушка фактически обнажила собственные мысли, весь их спутанный, пропитанный страхом, решимостью и злостью клубок. И магистр не был настолько благороден, чтобы вежливо отвести взгляд в сторону.

Первое, что бросилось ему в глаза, — жест, которым Шаэтанна ди Лаэссэ передвинула свою фигуру. Всей ладонью накрыла кусочек янтаря, переместила его по поверхности стола, прикрывая пальцами от взгляда мага, и лишь в самый последний момент, после едва заметного колебания, раскрыла ладонь. Будто выпуская на волю птицу, будто поднимая занавес, будто вручая ему нечто бесконечно дорогое и бесконечно хрупкое. Жест, полный неуверенности и вместе с тем почему-то говорящий о робком доверии. Она подняла руку, вновь откидываясь в кресле, такая же невозмутимая, устремив на него взгляд настороженный и испытующий.

У магистра ветров возникло впечатление, что ему пытаются что-то сказать. Что-то столь важное, что сама мысль об этом сводила тренированную руку юной фехтовальщицы непроизвольной судорогой. Тэйон устремил взгляд на свой стол, пытаясь понять, почему же такое простое на первый взгляд перемещение одной фигуры полностью изменило его восприятие позиции в целом. Откуда пришло бьющее по глазам ощущение угрозы.

Янтарь теперь стоял возле чернильницы, почти подпирая её. Ближе к Академии, к стихии воды, ближе почему-то к знаку Юри. Но именно ближе, а не с ними — это было важно. Изменилась позиция относительно крылатой статуэтки, относительно воздуха и руны, обозначавшей порядок, — уже не с ними. Сама по себе. На своём месте. Это тоже было важно. Но не это заставило волну холода прокатиться по его позвоночнику.

Несколько секунд Тэйон никак не мог ухватить… А потом переместил кресло, меняя угол зрения, и наконец увидел. Когда он расставлял фигуры, то попытался, пусть и схематично, отразить неустойчивость, которую ощущал в воздухе все последние месяцы. В картине должны были найти своё место все элементы его восприятия ситуации, и, если магия утратила стабильность, это тоже требовалось как-то отметить. В конце концов магистр воздуха не придумал ничего лучше, чем подложить под один из углов чернильницы карандаш как символ «наклонённого», неустойчивого состояния.

Только вот теперь в воздух было поднято уже два угла, и второй поддерживался именно куском янтаря. Лишённый твёрдой опоры, сосуд опасно кренился, и ясно было, что, стоит только шевельнуть округлый камень, как он опрокинется.

Заливая чернилами и стол, и все расставленные на нём фигуры.

Затопляя Лаэссэ дикой магией.

Аналогия была грубой и, пожалуй, излишне наглядной для столь утончённой игры, но смысл того, что ею хотели передать, был предельно ясен.

Тэйон перевёл взгляд на свою собеседницу. Возможно, она и не понимала, что такое зе-нарри, но партия, похоже, всё равно будет интересной. И познавательной.

Для обеих сторон.

Он поднял руку, чтобы переместить камень с руной «сила, влияние» между Академией и чернильницей.

Через десять ходов янтарный камушек оказался в позиции, когда все его возможные движения контролировались той или иной фигурой на доске. Шаэтанна сосредоточенно изучала позицию, пытаясь сообразить, что ещё она может сделать, но, кажется, ей остался лишь один выход — опрокинуть чернильницу. И то, что девушка этого не сделала, то, что ей, судя по всему, и в голову не пришла подобная мысль, тоже служило пищей для размышлений.

За всё время партии они не произнесли ни слова. Но за эти полчаса королева узнала о происходящем в её городе больше, чем за предыдущие несколько месяцев. А Тэйон узнал ещё больше о королеве.

И для обоих это стало немалым шоком.

Магистр Алория без всякого энтузиазма подумал, что, вероятно, должен будет извиниться перед своей супругой. Госпожа адмирал, по выработанной за полторы сотни лет привычке неплохо знала, что делала. А он действительно вместе со всеми остальными лаэссэйцами, игравшими в большую политику, поспешил списать со счёта наследную принцессу.

Зря.

О, Шаэ вовсе не была такой благовоспитанной, какой пыталась сейчас казаться. Она не отличалась ни добрым нравом, ни особенной выдержкой, ни терпением, необходимым, чтобы тщательно продумывать свои шаги. Под показным самоконтролем скрывался темперамент, которому могли позавидовать иные вулканы.

Но все те качества, коих ей пока что не хватало, королева могла бы выработать в себе, будь у неё время и должная мотивация. И если задаткам, которые он чуял в этом ядовитом существе, позволить развиться в полной мере, то из неё могла получиться вполне сносная королева. А может быть, и более чем сносная.