Обрекающие на Жизнь - Парфенова Анастасия Геннадьевна. Страница 14

Я задумалась над заданным самой себе вопросом.

Какой смысл тратить долгие три десятилетия на скрупулёзное обучение той, которая никогда не сможет использовать это искусство по назначению? Той, которая вообще не сможет его использовать? Мои дни были сочтены, я это знала, и все вокруг прекрасно это понимали. Я читала это знание в глазах окружающих, в песне ветров, в глазах своего мужа. Время пришло. Пора платить долги. Ту-истощение подбиралось неуловимо, но оно слишком долго обходило меня стороной. Последние тридцать пять лет я жила взаймы, и теперь заём подходил к концу. И тогда я решилась сама назначить дату выплаты.

Всё, чему меня учили, всё, что в меня вкладывали, всё, что мне отдавали за шестьдесят пять лет моей бестолковой жизни, уйдёт. Уйдёт от тех, кто учил, кто давал, вкладывал. Смерть — самый умелый из воров. Я не смогу им больше ничего вернуть. Так какой же смысл?

Ладно, попробуем сформулировать по-другому. Почему, северд-ин продолжают меня учить — это ведомо одним северд-ин. Но вот почему я, вчера назначившая окончательную дату, сегодня, как всегда, покорно согласилась на тренировку? Почему выложилась до конца, сражаясь с заведомо превосходящими в искусстве наставниками?

Почему именно сегодня смогла одержать пусть и сомнительную, но победу?

Улыбнулась. «Мышление аналитика эль-ин оперирует вопросами, которые более информативны, нежели ответы». Ты всегда был мастером таких вот вопросов, любимый.

И тем не менее…

Я устала. Я ждала этого, ждала долгие и долгие годы, я всегда знала, что когда-нибудь всё кончится. Что смогу наконец отдохнуть, забыть… А сейчас, ощущая напрягшиеся пальцы Аррека на своей спине, не могла не думать о нём. О том, какая это невероятная трусость — бросить его одного, оставить справляться со всем этим кошмаром в одиночестве лишь потому, что я устала.

Дата назначена.

Любимый, ты, конечно, сделаешь всё, чтобы стать чудовищно неудобной помехой.

Я уткнулась носом в его плечо, зажмурилась, молча прося прощения. Авансом.

Слова не нужны, как не нужны и сен-образы. Мы слишком хорошо знали, о чём ведётся этот молчаливый спор.

Кожа моя коротко полыхнула перламутром — верный признак того, что Аррек опустил свои щиты, позволив тканям моего тела измениться по его образу и подобию.

А вот это уже из области запрещённых ударов!

Я отстранилась, упираясь руками в его грудь.

— Всё будет хорошо, Антея. Обещаю.

Конечно. Разве кто-нибудь сомневается?

Просто удивительно, сколько разнообразных трактовок может быть у слова «хорошо» в зависимости от того, кто и как его употребляет!

Я встала, сверху вниз глядя на коленопреклонённого мужа. Такой красивый. Такой любимый. И такой несчастный. Глядя на такого, хочется вопрошать: «О Ауте, что же я за чудовище, если причиняю такую боль тем, кого люблю?»

Как… драматично!

Придушить бы его немного… разнесчастного моего!

Аррек ухмыльнулся, легко и по-мальчишески вызывающе. Попробуй придуши!

Наклонилась и поцеловала его — медленно, с чувством. У обоих перехватило дыхание. И попробую.

Затем отвернулась, направилась к личным покоям. День шёл своим чередом, и пора было приниматься за дело.

Первую схватку в начавшейся партии Аррек выиграл.

Ритмично переступающие босые ступни. Лёгкое покачивание. Кастаньеты и флейты — музыка, слышная только мне. Танец изменений.

Сегодняшний день я проживу in tempolibero — в свободном темпе.

Настроение лёгкое и чуть-чуть ироничное.

Стащила с себя простую тунику со штанами, в которых обычно тренировалась, бросила их на пол. До шкафа сами доползут, чай, в магическом замке живу, хотя такое наименование онн всё ещё ставило меня в тупик. Тоже мне замок!..

Ванна. Точнее, бассейн, но кто обращает внимание на подобные мелочи? Я без всплеска нырнула в изумрудно-зелёную воду, мощными гребками проталкивая тело сквозь прозрачные толщи. Выскочила на поверхность, ладонями зацепилась за поребрик и выбросила себя наружу, тут же призывая тёплый ветер, мгновенно осушивший кожу и спускающуюся до лопаток гриву волос. Я давно уже отчаялась научиться приводить безобразие, творящееся на моей голове (не будем упоминать всуе то, что творилось внутри неё), хоть в какой-то порядок. Расчёсывать эти лохмы было занятием крайне утомительным и абсолютно бесполезным. Так что я выпросила у отца специальное заклинание, вплетённое в изящный маленький гребень, и сейчас, стоило мне воткнуть заколку в волосы, как те сами собой расчесались и уложились в красивом, эффектно выглядевшем беспорядке.

А ещё говорят, что лень непродуктивна. Да это самый главный двигатель магического прогресса!

Теперь — одежда. Сегодня, кажется, ничего особо торжественного не намечается, так что макияж можно опустить, официально-помпезные наряды пусть остаются на своём месте в шкафу. Так, бельё — инкрустированное металлическими пластинами, каждая из которых холодила кожу защитными заклинаниями. Пара амулетов того же назначения. Ручные ножны для аакры, созданные так, чтобы скрытый рукавом кинжал выскальзывал в ладонь, повинуясь едва заметному напряжению мускулов.

Теперь белая сорочка — тонкий шёлк и никаких кружев. Светло-золотистые, бледные штанишки до колен и того же тона пиджак с высоким воротником-стойкой и длинными рукавами. Низенькие полусапожки. Ну, разумеется, пояс с вложенным в ножны Сергеем. Вроде, всё.

Я повернулась к зеркалу — ещё одна причуда Аррека, предпочитавшего постоянную мебель создаваемым лишь на несколько мгновений для конкретных целей конструктам — и окинула себя придирчивым взглядом. Хороша, нечего сказать. Пугало в золоте, тощее, чем-то неуловимым — то ли рваной грацией движений, то ли огромными, лишёнными белков глазами, — напоминающее насекомого. Когтями провела по свободно падающим на плечи волосам, хмыкнула и отвернулась.

Тоже мне, королева эльфов.

Мягко пружиня по откликающемуся на каждый шаг игривым толчком полу, прошла в оранжерею-столовую.

После трёх десятков лет присутствия здесь человека мой онн не слишком напоминал жилище уважающей себя эль-ин. Аррек был отнюдь не против небольших трудностей, которые приходится терпеть, скажем в походе, но дома он предпочитал окружать себя изысканно-аскетичным комфортом. Поэтому, хотя живые стены онн изгибались всё с той же грациозной простотой, что свойственна всем местам обитания эль-ин, а основным украшением комнат по-прежнему оставались блики света и причудливые тени, всё это дополнялось естественно вплетённой в рисунок помещений мебелью. А если прищуриться — можно было увидеть вязь сен-образов, окутывающую эти странные предметы обстановки аурой таинственности, свойственной любому тщательно отобранному антиквариату. У каждого предмета была своя история, свой характер, свой эмпатический рисунок, а вместе они создавали удивительно гармоничную симфонию мыслей и воспоминаний. До сих пор не понимаю, как Арреку удалось сотворить подобное, совмещая, как мне казалось, несовместимое.

Войдя в оранжерею, я не могла в тысячный раз не подивиться на полностью сервированный стол с тремя придвинутыми к нему удобными стульями, красиво вписывающимися в сплетения ветвей и цветов.

Минутку. Тремя стульями? Разве у нас сегодня гости?

Безнадёжно покачала ушами. Могли бы и предупредить.

Стремительно подошла к столу, подняла огромное пустое блюдо. И начала готовить завтрак. То есть это только так называется — «готовить». На самом деле весь процесс заключался в сборе уже созревших фруктов с оплетающих всё вокруг ветвей. Причём «фрукты» — довольно приблизительное определение. В своё время к ним тоже приложил свои умелые ручки Аррек. С обычным сногсшибательным результатом.

Едва освоившись с жизнью в онн и осознав, что кушать тут можно лишь то, что растёт неподалёку, дарай-князь скорчил мученическую рожу и взялся за дело. Для начала — установил контакт с сознанием онн (по общепринятому мнению, сознания как такового у онн не существует, но для Аррека это такая мелочь!). Затем потянулись долгие переговоры между моим летающим домом и моим новообретённым супругом. Велись споры. Вырабатывались компромиссы, и достигались соглашения. И претворялись в жизнь изменения. Так что сейчас я вполне могла сорвать с ветки тушёную с яблоками перепёлку. Или кальмара в пряном соусе. Или бутылку хорошо выдержанного вина — непременно того сорта, которого в этот момент хотелось Арреку.