Пробирная палата - Паркер К. Дж.. Страница 18

Глава 4

Ничего такого плохого, от чего не избавило бы Саммиру землетрясение, в городе не осталось, если не считать запаха.

На спуске с горы у кареты сломалось переднее колесо, и в город прибыли с опозданием, так что почтовая карета в Ап-Калик уже ушла. Следующая должна была быть ближе к вечеру, а до тех пор Бардасу предоставлялась возможность побродить по улицам, вдохнуть их атмосферу, уловить аромат.

– Спасибо, – ответил он на предложение прогуляться, высказанное начальницей местной почтовой станции. – А могу я просто посидеть здесь и подождать?

Начальница посмотрела на него:

– Нет.

– О! – Бардас прошелся взглядом по улице, туда и обратно. – Пожалуйста, позвольте мне выпить глоток воды?

– Там, вниз по улице, есть колодец, – ответила женщина.

Бардас нахмурился.

– Мы же пьем.

– Спасибо, но я лучше поищу молока или чего-нибудь еще.

Она равнодушно пожала плечами.

В Саммире хватало постоялых дворов и таверн. В большинстве случаев они представляли собой приспособленные для этих целей пещеры, как естественного, так и искусственного происхождения. На дверях почти каждого такого рода заведения имелась надпись «Не допускаются гуртовщики, коробейники и солдаты», а рядом стояли, прислонившись к двери, здоровяки, способные объяснить смысл надписи тем гуртовщикам, коробейникам и солдатам, которые не научились читать. В тавернах, под навесами, сидели старики на подушках, а в вагончиках, выстроенных по кругу на краю конской ярмарки, подавали выпивку, для чего желающий просовывал в вырезанное в стене окошечко деньги, а получал глиняный кувшин с какой-то жидкостью.

После недолгих размышлений Лордан выбрал средний вариант и отправился под навес, расположенный между будкой точильщика ножей и закутком лекаря. У задней стены сидела старуха. Закрыв глаза, она пела что-то, но Бардас, недостаточно знавший саммирскую музыку и поэзию, не мог определить, привлекала она посетителей или отпугивала их. Речь в песне шла об орлах, стервятниках и возвращении весны, но многие слова сливались в неразборчивое бормотание. Бардас особенно и не прислушивался. Он уселся в противоположном углу: старики замерли при его появлении, уставились на незнакомца, потом отвернулись. Из-за спины Бардаса возник маленький, лысый мужчина с длинной черной бородой и осведомился, что он будет пить.

– Не знаю. А что у вас есть?

Старик нахмурился.

– Эхин, – ответил он с таким видом, словно его спросили о цвете неба. – Так вы будете пить или нет?

Бардас кивнул:

– Давайте. Сколько?

– Не спрашивайте, – ответил старик. – Подставляйте чашку, фляжку или стакан. Решайте сами.

– Извините, я имею в виду, сколько платить?

– Что? А, полчетвертака за кувшин.

– Тогда я возьму кувшин.

Старик исчез, но быстро вернулся, ловко уклонившись как от искр из-под колеса точильщика, так и от капель крови, брызнувших из-под ножа лекаря.

– Вот.

Он поставил перед клиентом кувшин и небольшую деревянную чашку. Бардас отдал деньги, наполнил чашку наполовину и принюхался. Впрочем, жажда заставила его забыть об осторожности.

Эхин оказался горячим, сладким, жидким и черным: травяной настой, приправленный медом, корицей и мускатным орехом, ослабил эффект действия и самогона, который сам по себе, в чистом виде, наверное, мог бы убить. Впрочем, с жаждой он именно это и сделал. Бардас выпил одну чашку и опустился на табуретку, подождать, пока голова перестанет кружиться. Старуха замолкла. Никто не сдвинулся с места, никто ничего не сказал. Она снова запела. Бардасу показалось, что это та же самая песня, но клясться в этом он не стал бы.

Некоторое время спустя в палатку вошла большая группа людей, рассевшихся кружком в середине. Они были шумные, веселые, жизнерадостные, молодые и пожилые, от семнадцати до шестидесяти, не Сыновья Неба, но и не совсем непохожие на них, чисто выбритые, с длинными, заплетенными в косички волосами. Они носили длинные, почти до колен белые рубашки, но не утруждали себя обувью. Бардас предположил, что это и есть гуртовщики, объединенные в группу отверженных с коробейниками и солдатами, хотя никакого оружия он у них не заметил. Новые посетители пили эхин из большого котла, установленного в середине круга, не обращая внимания на поющую старуху.

Бардасу они показались вполне безобидными.

Потом – время здесь ползло медленно, но верно – появилась еще одна группа из пяти солдат. Эти тоже не были Сыновьями Неба; определить их принадлежность к тому или иному народу представлялось затруднительным: они носили выгоревшие серые комбинезоны под стандартными пехотными доспехами, казенные сапоги, отполированные до блеска пояса и маленькие шерстяные треуголки, на которые в боевых условиях надевался шлем. Четверо имели при себе мечи, пятый, капрал, старший этого полуотделения, был вооружен коротким палашом. Пройдя напрямик через круг сидевших гуртовщиков – которые уступили им дорогу, – солдаты направились в другую комнату, отделенную от первой пологом. Старуха перестала петь, открыла глаза и проворно удалилась.

Рядом с Бардасом сидел старик с остывающим в крошечной чашечке эхином.

– Проблемы? – спросил Бардас, наклоняясь к соседу. Тот пожал плечами:

– Солдаты.

– А…

За пологом что-то разбилось. Послышался громкий смех. Сидевшие кружком гуртовщики на мгновение замолкли, подняли головы, но потом снова заговорили. Еще двое или трое посетителей поднялись со своих мест и не оглядываясь вышли из заведения.

Из-за полога появились солдаты с кувшинами какого-то другого, не менее похожего на эхин напитка. Они остановились рядом с гуртовщиками, молча взирая на них сверху вниз. Разговор стих. Сосед Бардаса поспешил к выходу, а в комнату втиснулся человек, наливавший эхин. На его лице застыло трагическое выражение. Судя по всему, таверна вот-вот должна была превратиться в не самое лучшее для тихого времяпрепровождения место. Бардас, наверное, тоже ушел бы, но он еще не допил эхин.

«И сказал Пророк: не затевайте драки в пивных. Не вмешивайтесь в чужие драки».

В немногих словах большой смысл. Бардас всегда чтил свою веру. Когда потасовка началась, он поступил так, как поступал всегда: замер, осторожно, краем глаза наблюдая за происходящим, стараясь не поймать взгляд кого-либо из дерущихся. Заварушка, если рассматривать ее с точки зрения стороннего наблюдателя, была не лишена любопытных моментов. Гуртовщики имели численное преимущество, зато у солдат было оружие и здоровый дух, что тоже значило немало. Когда один из гуртовщиков упал и не поднялся, схватка прекратилась. Пятнадцать человек застыли с открытыми ртами, беспокойно поглядывая друг на друга и смущенно переминаясь с ноги на ногу. Какое-то время все молчали, потом капрал, который, собственно, и нанес смертельный удар, обвел комнату взглядом.

– Что?

Один из солдат неотрывно смотрел на Бардаса, точнее, на тускло поблескивающие бронзовые кружки на его воротнике. Их было четыре, что соответствовало званию старшего сержанта. Вообще-то плащ принадлежал не Бардасу, он подобрал его в шахтах (молодые такие небрежные). Но теперь все заметили металлические блестки и таращились на них с непонятным ему интересом.

Коротышка, приносивший вино, подошел поближе.

– Ну? – спросил он. – Что вы собираетесь делать?

Бардас взглянул на него:

– Я?

– Ну да, вы же сержант. Что вы собираетесь делать?

Конечно, он прав. Я же совсем забыл.

– Не знаю. А что вы предлагаете?

Коротышка посмотрел на него, как на сумасшедшего.

– Арестуйте их. Что же еще? Арестуйте и отправьте к префекту. Они уже убили человека.

И сказал Пророк: «Когда тебя просят арестовать пятерых вооруженных людей в пивной после драки, уходи сразу».

– Ладно.

Бардас медленно поднялся. Некоторое время он молча смотрел на солдат, потом перевел взгляд на капрала.

– Имена?

Солдаты назвали свои имена, которые он не запомнил и даже не расслышал, они были длинные, незнакомые и звучали на чужеземный лад.