Буря страсти - Паркер Лаура. Страница 67

Неаполь, январь 1816 года

Жизнь в Неаполе очень напоминает одну из опер-буфф, прославивших итальянских композиторов, думал Квинлан, разглядывая улицы из окна экипажа. За восемь лет правления Наполеона город сполна рассчитался с долгами, в нем установился беспрецедентный порядок, но ничто не могло подавить буйную натуру горожан. Квинлан, как большинство иностранцев, с готовностью окунулся в богатую зрелищами жизнь Неаполя. Сейчас он был одет для вечернего праздника — во фрак цвета кларета, кремовые бриджи, шелковые чулки и атласный жилет. Самым необычным в его наряде было то, что манжеты украшали серебряные кружева, а воротник — пышные оборки. К тому же он отказался от сапог и надел бальные туфли с бриллиантовыми пряжками.

Теплая для января погода способствовала бурной ночной жизни. Даже в девять часов вечера главная улица города, Толедская, была забита экипажами и людьми. Здесь, где крайняя нищета соседствует с роскошными дворцами, царила неподражаемая атмосфера древней демократии, которой так недостает в Лондоне. Неаполитанцы, от бедняков до аристократов, относились к самим себе с высочайшим почтением, и требовался незначительный предлог, чтобы началась словесная перепалка на повышенных тонах и на собеседника полился поток оскорблений. Везде, и среди аристократов, и среди привилегированной, как ни странно, бедноты, называемой 1агга-roni, главенствовал один и тот же жизненный принцип: никогда не работать ради средств к существованию, а только развлекаться.

Ради праздника украсили даже общественные экипажи-тройки. Лошади красовались пышными плюмажами, разноцветной сбруей и позвякивали колокольчиками. Рядом с экипажами аристократов и нетитулованного дворянства бежали сотни ливрейных лакеев, факелами освещая улицу и криками предостерегая прохожих. Эти относящиеся к временам старого режима огромные, тяжелые фаэтоны с резьбой и отделкой золотом предназначались вовсе не для быстрой езды. Они позволяли пассажирам демонстрировать свои лучшие наряды.

Горожане использовали любой повод, даже грустный, чтобы предстать во всем своем великолепии.

Квинлан с изумлением разглядывал похоронную процессию, пересекавшую площадь перед театром Сан-Карло. Усопший, которого несли в открытом гробу, был накрыт малиново-золотой парчой. За гробом следовали профессиональные плакальщицы в белых платьях и масках, а за ними — близкие и друзья покойного. Возглавляли процессию священник в черном одеянии и крестоносец. Однако ворвавшаяся в гущу веселья скорбь никак не подействовала на горожан.

Очаровательная куртизанка, чей экипаж застрял рядом с экипажем Квинлана, бросила на него кокетливый взгляд из-под черных ресниц. Улыбнувшись, он кивнул ей. Воодушевившись, она дважды прикоснулась украшенными драгоценными перстнями пальчиками к губам, затем дважды растопырила перед ним пятерню, а потом резанула воздух ладонью. Итак, привлекательная женщина приглашала его отужинать с ней в половине одиннадцатого.

Квинлан рассмеялся и покачал правой рукой, устремив на куртизанку указательный палец, что на итальянском языке жестов означало «нет». Она повела плечиками и вскинула голову, словно отстраняя его. В Италии подобная пантомима была довольно обычным явлением, но в Неаполе, как он узнал во время своего предыдущего визита, это искусство достигло совершенства. Если бы он согласился, она бы с лакеем передала ему свой адрес. Увы, искушение было велико, Неаполь славился в Европе своими умелыми и красивыми куртизанками, но сегодня вечером его ждали в другом месте.

Он провел в городе менее трех дней, но, к своему удивлению и радости, уже успел получить приглашение на nceulmenti, то есть на прием, который устраивал граф Паоло Франкапелли, самый знаменитый создатель опер со времен Никола Пуччинни.

Уже на подъезде к серому каменному дворцу, принадлежавшему графу Франкапелли, Квинлан решил пройтись пешком. Уж лучше окунуться в праздничную атмосферу улицы, чем полчаса медленно тащиться в длинной веренице экипажей, доставляющих своих пассажиров к дверям маэстро.

Квинлан не знал, как композитор разузнал о его приезде, но подозревал, что графа обычно извещают о появлении в городе любого английского аристократа. Он принял приглашение, намереваясь забыть о своих безрезультатных поисках и развлечься.

Он обыскал всю Италию, стремясь напасть на след рыжеволосой ирландки на сносях, но это было равносильно тому, чтобы искать иголку в стоге сена. Он провел по нескольку недель в Венеции, Флоренции и Риме, где встречался с рыжеволосыми — крашеными или естественными — беременными ирландками, познакомился даже с почтенной дамой шестидесяти семи лет по имени мисс Джеральдин. Он побывал в британских посольствах, посетил семьи эмигрантов, беседовал с предводителями местного дворянства — короче, в каждом городе обыскал все места, где может оказаться британский подданный. Он обследовал все города, кроме Неаполя, его последней надежды. Однако независимо от результатов его поисков здесь он вернется домой не позже конца месяца.

Даже после забитых веселящимися горожанами улиц Квинлана потрясла огромная толпа, заполнившая душные залы дворца графа. В помещении, предназначенном для приема семисот пятидесяти человек, разместилось в два раза больше гостей. Обезумевшие любители удовольствий в неимоверных количествах потребляли вино и орали во всю силу своих легких, напоминая стаю сорок. Однако одеты они были отнюдь не так скромно, как сороки. Дом кишел членами королевской семьи, придворными, знаменитыми иностранцами и самыми роскошными куртизанками города. Все были разодеты в шелка и бархат и усыпаны безумно дорогими бриллиантами и жемчугами.

На приеме властвовал дух всеобщего пьянства. Проталкиваясь сквозь толпу, Квинлан устремился к террасе в центре дворца, где, как он и ожидал, стоял длинный стол с вином и другими напитками»