Буря страсти - Паркер Лаура. Страница 80

— Меня переполняют не просто идеи, а приступы вдохновения, которые в тот момент кажутся ответом на все вопросы. — Кларетта вздохнула. — Но стоит мне тщательно обдумать их, они… ну… иногда теряют свою мудрость.

— Понятно. Могу ли я предположить, что мой племянник стал жертвой одной из таких идей?

— Да, мэм.

Леди Ормсби задумчиво кивнула:

— Любую хорошую идею очень часто сводят на нет эгоистические стремления. Ты научишься управлять ими.

— Да, мэм.

— Это не значит, что ты должна отказаться от них. Мне бы хотелось знать, когда у тебя в следующий раз появится подобная идея?

Кларетта улыбнулась:

— Недавно меня осенила одна из них.

— Вот как, детка? И в чем же она заключается?

— В том, что мне нужно сбежать и исчезнуть и избавить всех от тяжелой обязанности терпеть мое присутствие.

— Надеюсь, ты уже поняла свое заблуждение?

— Мой отец был бы безутешен. Сестра обвинила бы во всем себя, а я бы оказалась в еще большей беде, причем без поддержки семьи.

— Великолепная аргументация, детка. Когда ты научишься смотреть правде в лицо, как бы неприятна она ни была, ты избавишься от своих недостатков.

— Мне это безразлично, — сказала Кларетта, а мысленно добавила: «Теперь, когда Джейми ушел».

— Вспомним этот разговор через несколько месяцев. А сейчас дело прежде всего. Тебя предупредили, что мы отправляемся в путешествие?

— Да, мэм.

Трагичность ее тона говорила сама за себя. Без сомнения, девочка считает, что ей предстоит ссылка в глухую деревню. Леди Ормсби поморщилась и слегка повела плечом.

— Меня мучает ревматизм. Страны с более теплым климатом, чем Англия, пойдут мне на пользу. Через неделю, в понедельник, мы отплываем на Канары.

У Кларетты отвалилась челюсть:

— На Канары?

Леди Ормсби кивнула, предвкушая оживленный зимний сезон. Ее племянник-шалопай не единственный, кому требуется смена обстановки.

— Оттуда мы поедем в Италию.

— В Италию? — ошеломленно выдохнула Кларетта.

— Ты имеешь что-то против неаполитанцев?

— Нет, мэм. Я ничего о них не знаю.

— Узнаешь, детка. — Самодовольная улыбка. — Узнаешь!

Порто-Венере, январь 1816 года

— Два месяца! Проклятие.

Грохот разбившейся бутылки не произвел впечатления ни на кого из обитателей виллы Тоскана, так как подобное происходило практически ежедневно. Хозяин беспробудно пил. И чем глубже он погружался в дурное настроение, тем более терпимыми становились домочадцы. Однако мало кто осмеливался выходить из своей комнаты по вечерам, опасаясь встретиться с ним в длинном лабиринте коридоров, по которому он бродил как привидение.

Сегодня вечером он не скитался по вилле — лежал в пьяном оцепенении на своей кровати и боролся с приступами тошноты. Он задыхался под бинтами. Его сжигала внутренняя лихорадка. Глаза горели и слезились, как будто он долго смотрел на солнце.

Сравнение вызвало у него невеселый смех. Он бы с радостью подставил лицо солнцу и ощутил на себе действие его слепящих лучей, если бы мог видеть. Его разобрал кашель, сухой, лающий. Кашель появился недавно и свидетельствовал о болезни. Это заключение привело его в ярость. Неудивительно, что он болен. Его лишили спокойствия! Он не находит отдохновения даже на дне бутылки.

Делла все еще жила в доме. Два мучительных месяца. И все потому, что его жалкая совесть не позволила ему прогнать ее прочь.

Он не поверил своим ушам, когда через два дня после приезда она заявила экономке о том, что хочет некоторое время пожить в Италии. Более того, она попросила у него совета насчет виллы поблизости.

Взбешенный, он попытался отпугнуть ее: заставил экономку рассказывать ей страшные истории о разбойниках, которые бродят по холмам, и о пиратах, которые держат в страхе портовые городки вроде Порто-Венере. Слух об одинокой и, следовательно, беззащитной англичанке быстро распространится по побережью. Ее ограбят, изнасилуют или убьют.

Но Делла, как он понял к своему огромному неудовольствию, оказалась чрезвычайно упряма. Она письменно уведомила его о том, что останется в Италии, поможет он ей или нет. Она не принадлежит к храбрым путешественникам. К его сведению, она никогда не уезжала дальше фамильного поместья или Хиллфорд-Холла. Одному Богу известно, как ей удалось без происшествий добраться до Порто-Венере.

И он смирился, хотя и неохотно. Если она настолько глупа, что не поддается разумным доводам и отказывается возвращаться в Англию, пусть остается под его крышей сколько угодно. Тихо чертыхнувшись, Рейф взял с тумбочки уже открытую полную бутылку. Он сделал большой глоток и закашлялся, когда спиртное обожгло горло.

Он жестоко просчитался. Если бы он предполагал, чего ему будет стоить постоянное присутствие Деллы, он бы предпочел подвергнуться порке. Он превратился в пленника в собственном доме, приговоренного прятаться днем и красться закоулками ночью из страха, что она раскроет его тайну.

Она сделала невозможным его спокойное, почти монашеское существование. По утрам ее звонкий голос врывался в его мысли. Весь дом пропах ароматом ее духов, пробуждавшим страсть, которая, как он считал, давно умерла.

Из ночи в ночь он сходил с ума от желания, лишенный возможности когда-либо утолить его. Никто никогда не изобретал более изощренной пытки.

Вот поэтому он пил.

Он сделал еще один глоток. Пылая в огне, обливаясь потом и дрожа, он тщетно сражался с эмоциями, которые не должны жить в нем, и с грезами, которым нельзя давать волю. Возможно, лихорадка убьет его. Так будет лучше.

— И тогда наконец, — заплетающимся языком пробормотал он, — я обрету покой.

— О, миледи! Вот вы где! — воскликнула Сара, найдя Деллу в огороде. — Немедленно идите со мной!

Делла, на коленях поливавшая спаржу, подняла голову и сдвинула на затылок широкополую соломенную шляпу.

— В чем дело?

— В синьоре, миледи. — Сара покачала головой. — Он помешался, вот уж точно! Мечется по дому, круша все, что попадается под руку. Он пьян вдрызг, прошу прощения за выражение, миледи. Они пытаются остановить его, но очень недостойным образом.