Кэсткиллский орел - Паркер Роберт Б.. Страница 3

Я понятия не имел, что нужно бормотать, поэтому принялся перечислять звездный состав бейсбольной команды «Ред Соке» образца шестьдесят седьмого года.

— Рико Петрочелли, — бубнил я, — Карл Ястржемски, Джерри Одер...

Потом уселся на ступени лестницы библиотеки и сделал основательный «глоток» из бутылки, заткнув горлышко языком так, чтобы не проглотить ни капли. Вряд ли алкоголь облегчит мою задачу. Парочка школьниц в вязаных гольфах и с повязками на волосах шарахнулись от меня и, обойдя, поспешили в библиотеку.

— Дэлтон Джоун, — буркнул я и сделал вид, что отхлебнул из бутылки.

Миловидная женщина в бледно-голубом спортивном костюме, белых «найках» и лавандовой налобной повязке припарковала коричневый «мерседес» перед самой библиотекой и вылезла, держа в руках пять или шесть книг. Проходя мимо меня, она демонстративно смотрела в противоположную сторону.

— Джордж Скотт, — пробормотал я и, привстав, хорошенько шлепнул ее по заду.

Она резко рванула вперед и скрылась в библиотеке. Я взял в рот немного мускателя, позволил вину свободно вылиться на подбородок и облить куртку. За дверью послышались возбужденные голоса.

— Майкл Эндрюс... Реджи Смитт... — Я высморкался в ладонь и вытер ее о рубашку. — Хоук Хэндерсон... Тони Си. — И, повысив голос, прорычал: — Хосе, мать его, Тартабулл!

Со стоянки возле мэрии вырулила черно-белая полицейская машина и медленно направилась в сторону библиотеки.

Я встал и грохнул бутылку о ступени лестницы.

— Джо Фой, — проговорил я с холодной яростью. Затем расстегнул ширинку и стал деловито мочиться на газон. Я их провоцировал.

Патрульный автомобиль остановился рядом, не дав мне закончить дело, и из него вылез миллриверский коп в красивой коричневой униформе. Он носил свою шляпу надвинутой прямо на переносицу, как морской пехотинец времен вьетнамской войны.

— Стоять и не двигаться!

— А я им и не двигаю, офицер. — Я хихикнул, слегка покачнулся и рыгнул. Коп стоял прямо передо мной.

— Застегнись, — рявкнул он, — тут женщины и дети.

— Для женщин и детей — все что угодно, — пробормотал я, наполовину застегнув ширинку.

— Какие-нибудь документы есть? — спросил коп.

Я пошарил вначале в одном заднем кармане, затем в другом, затем в передних карманах джинсов. Прищурившись и стараясь внятно рассмотреть полицейского, пожал плечами.

— Хочу заявить о пропаже бумажника, — сказал я, как можно тщательнее выговаривая слова, словно человек, который изо всех сил старается не казаться пьяным.

— Хорошо, — проговорил коп. — Иди к машине. — Он взял меня под руку. — Руки на крышу. Ноги врозь. Ты, наверное, не раз такое проделывал.

Он ботинком постучал по внутренней стороне моей здоровой лодыжки, чтобы я пошире расставил ноги, а затем быстро обыскал.

— Как зовут? — спросил он, закончив.

— Что, так и стоять? — Я положил голову на крышу машины.

— Можешь выпрямиться.

Я остался в положении «голова-на-крыше» и ничего не ответил.

— Я спросил, как зовут, — повторил коп.

— Требую адвоката, — сказал я.

— А кто твой адвокат?

Я перекатился по крыше автомобиля и встал к копу лицом. Ему было лет двадцать пять. Красивый загар, чистые голубые глаза. Я нахмурился.

— Спать хочу, — заявил я и стал сползать по крыше машины на землю.

Коп подхватил меня под мышки.

— Нет, — сказал он. — Не здесь. Пошли. Проведешь ночку с нами, а наутро поглядим...

Я позволил сунуть себя в машину и отвезти в участок. Без двадцати минут пять я стоял перед камерой в милл-риверской тюрьме. Задержан за пьянство и мочеиспускание в общественном месте. Записан под именем Джона Доу [3]. В углу камеры находился фаянсовый унитаз без стульчака, раковина, а рядом — бетонная койка с матрасом, без подушки и со скатанным военным одеялом в ногах. Арестовавший меня офицер отворил дверь второй камеры. Первая была пуста. Дальше находились еще две.

— Минутку, — попросил я. — Хочу увидеть остальных гостей.

Я рванулся дальше и увидел в четвертой камере Хоука, лежащего на спине, закинув руки за голову.

— Эй, дядя Том! — рявкнул я. — Не сыграешь ли на своей гармонике что-нибудь для нашего миляги надзирателя?

Хоук безо всякого выражения осмотрел меня.

— Может, и поиграю, только не на гармонике, а на твоей башке, белопузый, — ответил он.

— Идем, идем, — сказал молодой коп. Он схватил меня за воротник рубашки и втолкнул в камеру. — Проспись. И не смей заводить ниггера!

Он вышел и запер камеру, оставив меня в одиночестве. Ну, кто это утверждал, что меня невозможно арестовать?

Глава 4

Мне полагалось быть пьяным в стельку, к тому же я не спал два дня, а мой грандиозный план побега мог осуществиться только после полуночи, поэтому я соорудил из одеяла подобие подушки и заснул.

Проснувшись, я понял, что сейчас глубокая ночь. Наручных часов у меня не было, да и настенных было не видно, но вокруг царила такая гнетущая тишина, которая бывает лишь в два часа ночи. Каков бы ни был час, время подошло.

Я потихоньку снял гипс и вытащил из-под пятки пистолет. Встал и почувствовал, насколько неудобно ходить в одном ботинке. Поэтому не колеблясь скинул второй и босым пересек камеру. Выпустив рубашку наружу, я заткнул за пояс джинсов пистолет, прильнул к прутьям решетки и громко произнес:

— Эй, дядя Том!

Через две камеры раздался голос Хоука:

— Это ты мне, козел?

— А здесь еще есть кто-то, — сказал я, — кого бы звали, как тебя?

— Кроме нас, здесь никого нет, белый.

— Хорошо, а сколько времени?

— Ты меня разбудил, чтобы узнать, который час?

— Неужто ниггеры спят? — изумился я.

— Когда ты заснешь, я доберусь до твоей белой задницы, козел.

— Неужели ты хочешь спать, дядя Том?

Я взял ботинок и принялся громыхать им по прутьям решетки, точно так же, как детишки проводят, палкой по заборам.

— Как тебе мой там-там? Немного африканских ритмов не помешает?

— Я на тебе отыграюсь, белый ублюдок, — сказал Хоук.

Я принялся лупить по прутьям каблуком и очень громко напевать:

— Бонго, бонго, бонго, я не покину Конго. Нет, нет, нет! Бунги, бунги, бунги, как хорошо мне в джунглях! Так хорошо мне в джунглях, что не покину их!

Тогда Хоук принялся орать, чтобы я заткнулся. Тут зажглись лампы под потолком, и из кабинета вышел круглолицый коп с короткой стрижкой.

— Что здесь происходит? — рявкнул он.

— Колыбельную ниггеру пою, — ухмыльнулся я.

— Этот придурок совсем чокнутый, — сказал Хоук.

Я принялся напевать еще громче. Круглолицый направился ко мне. В правом кармане форменных брюк у него лежала обтянутая кожей битка, которую он и вытащил на ходу.

— Ты, — обратился он ко мне, — заткни рот. Сейчас же.

— И в камере грязной, сырой и холодной явился, как тень, очень черный старик! — Я неуклюже изобразил подобие мелодии, ударяя башмаком по стене. Вернее, половину мелодии, ведь башмак был один.

Круглолицый обернулся и крикнул:

— Эй, Мори, иди сюда.

Появился второй коп, несколько повыше Мордатого, с удивленным выражением простофили-деревенщины на лице. Его волосы были зализаны назад и разделены посередине пробором. Я продолжал орать. Хоук замолк. Мордатый кивнул на меня, Мори щелкнул замком, и дверь в мою камеру открылась. Мордатый вошел, постукивая себя по ноге биткой. Мори миновал коридор и вошел следом. Он снимал с пояса наручники.

— Что это вы, ребята, задумали? — спросил я.

— Хотим показать, как нужно затыкаться, — ответил Мордатый.

Я сунул руку под рубашку и нервно почесал брюхо:

— Я просто хотел подразнить черномазого.

— Повернись спиной, — сказал Мордатый, — и заведи руки назад.

Я вытащил из-под рубашки пистолет и наставил дуло на эту парочку.

— Попробуйте только пикнуть, — предупредил я, — пристрелю.