Лето страха - Паркер Т. Джефферсон. Страница 12

Мартин Пэриш выглядел еще хуже моего. От него пахло джином. На нем были трусы и — больше ничего.

— Прекрасная одежда, — сказал я.

— Ты арестован за... за... за...

— За что, Марти? Опусти пистолет.

— За взлом чужого жилища и...

Я протянул руку. Подчиняясь исключительно интуиции, отвел дуло револьвера от своего лица и, обойдя Марти, вернулся в спальню. Оттуда я взглянул на Марти и не узнал его: он по-прежнему стоял перед зеркалом, плечи его поникли, руки повисли вдоль тела, а на лице застыло выражение полнейшего замешательства.

— Разговоры о взломе и ограблении — чистое дерьмо, — сказал я. — Если уж ты действительно собираешься арестовать меня, то не иначе как за убийство Эмбер. Но в таком случае тебе придется объяснить, что ты делал здесь сегодняшней ночью и — прошлой тоже. Я видел тебя, Марти.

Пэриш повернулся и прямо посмотрел мне в лицо. У него был взгляд человека, который видит не далее чем на фут перед собой.

— Все это не так, как ты представляешь себе. Ты не осознаешь того, что видишь.

Я не смог удержать улыбку.

— И что же такое, черт побери, я вижу, Марти?

— Я не делал этого. Клянусь Богом, не делал.

— Кто же тогда сделал это?

— Клянусь Богом, не знаю. — Он поднял револьвер — «магнум» сорок четвертого калибра с двухдюймовым дулом, который я всегда считал до нелепости громоздким оружием, — и принялся изучать дульный срез.

В какую-то долю секунды у меня в голове промелькнула мысль — он собирается покончить с собой! — но он тут же уронил руку вдоль тела.

В жизни найдется не так уж много ситуаций, подобных этой, которые могли бы так сильно испугать, как пьяный мужик в трусах и с револьвером в руке.

— Марти, где твоя одежда?

— Под кроватью.

— Под кроватью?..

— Да, я был...

В наступившей короткой паузе перед моим мысленным взором замельтешила вереница столь странных предположений, что я едва успевал удерживать их в себе.

— Ну так одевайся и пошли отсюда. Думаю, мы оба нуждаемся в разговоре.

Пока Марти одевался, я проверил душ и ванну: за последние несколько часов ими явно никто не пользовался, если, конечно, после пользования их основательно не вычистили. Персикового цвета полотенца Эмбер были совершенно сухи. И раковина — тоже. И под трубой не оказалось даже следов влаги.

Я вернулся в спальню, оторвал от кончика кисти нового половика пару ниток и засунул их в бумажник между двумя банкнотами. Потом подошел к стене и потрогал свежий слой краски, скрывшей надписи прошлой ночи. Чемоданы Эмбер все так же стояли у порога. Я просмотрел их содержимое. Самые необходимые вещи, какие обычно люди берут в дорогу! Но куда она собралась ехать?

Заправляя рубашку, Марти искоса наблюдал за моими действиями. Снедаемый любопытством, я встал на колени и заглянул под кровать. Ничего не увидел, кроме маленького плоского квадратного предмета, который лежал в нескольких дюймах от моего носа. Взяв его за уголок, я понес его в ванную. Оказалось, это то самое, что я и предполагал: склеенные воедино три эластичные завязки, которые вы получаете вместе с мешками для мусора. Их я тоже спрятал в бумажник. Внезапно меня словно окатило сильным ветром. Пошарив руками по ковру рядом с тем местом, где лежала Эмбер, я на ощупь обнаружил то, чего никогда не разглядел бы глазами. Это был крохотный винтик, вроде тех, которыми пользуются ювелиры и часовщики и который зарылся в волокна берберовского ковра. Кончиками пальцев я извлек его, осмотрел покрытие из красноватой меди и — опустил в футляр для ручки, с которой не расстаюсь. Там у меня хранится уже целая коллекция аналогичных винтиков-шпунтиков, поскольку мои собственные очки то и дело разваливаются и мне частенько требуются запчасти.

Мы спустились с холма и вошли в один из пляжных баров. Он стоит прямо на песке, и из него можно любоваться белой водой, темным горизонтом, чистым, искрящимся звездами небом. Вода, правда, совсем не белая, а бледно-фиолетовая и словно светится изнутри.

Я был под хмельком и протрезвел в тот самый миг, когда припарковал машину у дома Эмбер. Но Марти оставался основательно пьяным и не хотел останавливаться на достигнутом. Он заказал себе двойной бренди. Я предпочел кофе.

— Сначала ты говори, — сказал я. — Как ты оказался там прошлой ночью?

Марти одним глотком опорожнил половину бокала.

— Она никогда не выходила у меня из головы, — сказал он. — Я так и не выбросил ее из своей жизни, — повторил он то же самое, но другими словами. — Он смотрел на меня и держал в поднятой руке бокал. На его большом пальце красовалась нашлепка из пластыря. Бритвенный порез оставался на прежнем месте — косая корочка проходила прямо по кадыку. — Поэтому я позвонил ей, но услышал лишь голос на автоответчике. И тогда я решил послать все к черту и поехать к ней. В последнее время мы с Джо Энн что-то не в ладах. Я привык любить ее, но сейчас не знаю, люблю ли. Извелся весь, постоянно думаю о том, что с нами будет.

«Хорошо, что Марти пьян», — неожиданно подумал я.

— И это через пятнадцать лет после того, как у тебя с Эмбер все закончилось? — спросил я.

— Да. А для тебя и вовсе все двадцать. Признаюсь, Монро, крепко я тебя тогда ненавидел.

— Я знаю. Но замуж-то она все равно вышла не за меня, а за тебя.

— Да. Один счастливый год. А потом она ушла.

— Такова Эмбер.

Марти допил остатки бренди и сделал знак барменше повторить. Он ждал, когда она принесет.

— Прошлой ночью я подъехал к ее дому и некоторое время просидел в машине. Там была еще одна машина, которая стояла прямо перед калиткой, — открытый «порше». Красный.

— Номер ее записал?

— Зачем мне записывать какой-то номер. Это машина Грейс.

«Грейс, — подумал я. — Милая, неконтролируемая, нераскаявшаяся Грейс — подлинное дитя своей матери, начиная от безупречной, оливкового цвета кожи и вплоть до грешной души».

— Где-то в половине двенадцатого она вышла из дома, села в машину и укатила.

— Боже правый, Марти! Значит, она видела то, что видели мы?!

Мартин снова отхлебнул из бокала и стал шарить по карманам в поисках сигарет. Я дал ему прикурить.

— Должна была видеть. Она явно спешила. Проходя через калитку, она резко оглянулась назад — ну как она всегда делала, — после чего направилась прямо к машине. Пару секунд постояла, доставая ключи. Я не хочу верить в то, что она могла убить ее, но — она была там! Была и никому не сообщила об увиденном.

— Ты тоже там был и тоже никому не сообщил.

— Как, кстати, и ты. Может, ты хотя бы мне скажешь почему?

Во многом мой рассказ дублировал рассказ Марти, отчего могло показаться, что я передразниваю его. Чем дальше я рассказывал, тем мое влечение к Эмбер представлялось мне все более ребяческим, сентиментальным и — вероломным... Внезапно мне сделалось стыдно, что я мог поддаться соблазнам, созданным мною самим. На какое-то мгновение я как бы увидел нас со стороны, Марти Пэриша и себя, — двух бывших любовников красивой женщины, лелеявших свои маленькие обиды, холивших свои крохотные надежды, разжигавших старые факелы, выволакивавших на свет Божий каждый потерянный миг идеализировавшегося нами нашего прошлого лишь для того, чтобы мы смогли вспомнить, как же хорошо было жить с сердцем, разбитым Эмбер Мэй! Это показалось мне отвратительным. К концу своего рассказа я возненавидел себя.

— А может, Эмбер и подцепила нас лишь потому, что знала, как мы будем тосковать по ней? — сказал Марти.

— А может, Эмбер была просто эгоистичной стервой, от которой нам нужно было держаться подальше?

Марти пьяно кивнул.

— Смешно все же, что ты говоришь это тогда, когда ее уже нет в живых.

— Марти, скажи, что за чертовщина происходит? Получается, ее кто-то увез?

— Отчистил ковер. Постелил новый половик.

— Покрасил стены.

— Отмыл зеркало.

— Закрыл стеклянную и сетчатую двери.

— Увез ее.

«В мешке для мусора», — подумал я, а вслух сказал: