Дорогая Массимина - Паркс Тим. Страница 13

Но как влиться в эту толпу? Моррису, который никогда никуда не вливался, который сомневался в том, что такое вообще возможно. Каждый человек – остров…

Однако желание раствориться в людской толпе было невыносимым, постыдно жгучим. И как раз сила этого желания, размышлял Моррис, подтверждает недостижимость цели.

Грегорио тем временем рассуждал о своих планах на лето. Он собирался пожить на Сардинии, где у них прекрасная вилла, прийти в себя после всех этих мучений, через которые пришлось пройти, готовясь к университету. Если, конечно, он сдаст экзамены.

Они сидели под палящим солнцем, потягивая вино.

– А вы?

– Я еще не решил, Грегорио. Все зависит от того, сколько будет работы.

– Не собираетесь в одно из ваших долгих путешествий на край земли?

Грегорио улыбнулся мягко, почти женственно. Моррису подумалось, что у юноши довольно странная манера смотреть на людей. Слишком пристально. Словно ты действительно ему интересен. Возможно, именно поэтому парнишка ему нравится. Под этим заинтересованным взглядом чувствуешь себя польщенным.

– Подумываю поехать с компанией в Турцию. Хочешь с нами, Грегорио?

Приглашай, чтобы пригласили тебя. Недурственная мысль.

– Я бы с удовольствием, – вздохнул Грегорио. – Если б только проклятые предки отпустили. Но они никогда не раскошелятся на такую поездку. – Еще одна теплая улыбка.

– Правда, есть сложности. (Это еще мягко говоря.) Я сам пока не определился. Мои приятели собираются путешествовать в автофургоне, да и компания, боюсь, не ахти…

Долгая, опустошающая бокал пауза.

– Тогда, может, поедете со мной, а? Места в машине много. Хотя бы на несколько недель! Предки приедут на Сардинию не раньше августа, а я собираюсь рвануть туда в ближайшие дни. Скорее всего, в субботу. Мы могли бы неплохо провести время.

Моррис затаил дыхание. Грегорио, словно доверчивый зверек, попался в ловушку, стоило ее только расставить. Часто ли его куда-либо приглашали? Чтобы пересчитать, хватит пальцев одной руки.

– Если бы все зависело от меня, с удовольствием прошвырнулся бы с тобой на Сардинию. Но, понимаешь, Грегорио, я не знаю, как будет с работой. Есть пара предложений, требуются переводчики на конференции.

– Поступайте, как вам удобно, но там так здорово поплавать! К тому же есть с кем познакомиться, – юноша лукаво улыбнулся, – да и на катерах можно погонять.

Что может быть лучше? Умудрившись не подпрыгнуть от радости в первый момент, Моррис собрался ответить твердым согласием, что было бы несколько преждевременно, поскольку уже завтра парень мог с той же легкостью все отменить, и тогда бы он выглядел круглым дураком. Только Моррис открыл рот, чтобы сдержанно принять приглашение, как над площадью разнесся пронзительный крик. Он вздрогнул, разобрав свое имя.

– Morrees! Eccoti qua! Che meraviglioso! [32] О, Морри, я должна с тобой поговорить. – Девушка была вся в слезах: то ли радости, то ли боли. – Я видела твое письмо, Морри-и!

Моррис во все глаза смотрел на Массимину. Вид у нее был ужасен. Размазанная по лицу тушь, спутанные волосы, мешковатый спортивный костюм, отчего фигура казалась бесформенной. Да в придачу едва дышит – ноздри ходят ходуном, глаза опухли. Жуть да и только.

И как раз тогда, когда он почти договорился с Грегорио! Моррис и не подумал встать.

– Морри-и, – снова затянула Массимина, – слава богу, я тебя нашла, слава богу, если бы ты знал, если бы только знал… – Она замолчала, не в силах продолжать, и разразилась слезами.

Вскочивший Грегорио смотрел на девушку в замешательстве, приправленном любопытством. Глаза его метнулись к Моррису, длинные тонкие пальцы нырнули в карман за бумажником.

– Нет, нет, Грегорио, не беспокойся, – торопливо сказал Моррис. – А по поводу Сардинии я тебе позвоню, хорошо?

Грегорио снова перевел взгляд на Массимину, явно ожидая, что его представят, но Моррис сделал вид, что ничего не заметил.

Познакомишь друзей – а они, глядь, уже вовсю встречаются за твоей спиной. И вовсю судачат о тебе.

– Вы уверены, что я могу идти? – спросил Грегорио.

– Да, да, я заплачу, – и Моррис подмигнул парнишке с точно отмеренной двусмысленностью.

– Ну тогда я вас покидаю, – весело улыбнулся Грегорио, кивнув заплаканной девушке. Судя по всему, он решил отнестись к происходящему с юмором.

Стройная фигура юноши в белых бермудах и ярко-синей футболке двинулась через площадь.

Массимина рухнула на стул и достала носовой платок. Тренировочный костюм был ярко-алого цвета с белыми вставками на рукавах. Черные волосы рассыпались спутанными прядями. Что ж, придется пустить в ход сочувствие (в конце концов, он же предлагал этой девчонке руку и сердце). Моррис ласково коснулся запястья девушки.

– Расскажи мне все, хорошо? И улыбнись, люди ведь смотрят.

Моррис сделал знак официанту, хотя две порции мартини грозили сделать его банкротом. Глаза его обшарили девушку с ног до головы: ни сумочки, ни кошелька.

– Ну давай же, милая, расскажи все.

И Массимина мало-помалу, хлюпая мартини и ожесточенно растирая покрасневшие глаза то одной ладонью, то другой, рассказала. С того вечера в доме всё переменилось, просто всё-всё-всё.

Вот как? Нога Морриса отбивала дробь по каменным плиткам тротуара. После мартини на него снизошли спокойствие и отстраненность, словно он наблюдал за Массиминой с другого конца площади.

Бабушка заболела, всхлипывала девушка, с этого начались все несчастья. У бедной бабули прихватило сердце, по-настоящему прихватило, а все вокруг вели себя мерзко, так мерзко, твердили, что все к лучшему, пусть уж побыстрее умрет, чем станет изводить домочадцев старческими капризами, решили отправить бедняжку в больницу. А сама Массимина провалила годовые экзамены, все до единого, и теперь до конца лета ей придется корпеть над учебниками, чтобы снова попытаться сдать экзамены в сентябре. Но это так несправедливо, какой смысл в этой зубрежке, в этой учебе, у нее ведь нет никакой склонности к наукам.

– Да, – охотно согласился Моррис.

А потом она нашла его письмо, которое мама спрятала, и теперь она знает, что Морри любит ее, а в своих-то чувствах она никогда не сомневалась, и противно слушать, как мама говорит все эти гадости о нем. Паола среди ночи велела ей сбегать за таблетками для бабушки, таблетки лежали в маминой сумочке, и она случайно наткнулась на письмо. Поэтому после обеда она надела спортивный костюм и сказала, что хочет немного пробежаться, и она побежала, и всю дорогу до города бежала, бежала, так хотела найти его, и вообще она никогда-никогда не вернется домой.

Моррис смотрел на разноцветные платья, плывшие через площадь в косых солнечных лучах. Если мамаша не хотела, чтобы Массимина увидела письмо, почему она его просто не уничтожила? Так было бы куда разумнее.

– И что же ты намерена делать?

– Я не вернусь назад, вот и все. Не стану все лето готовиться к глупым экзаменам, и мама больше не сможет мне пить кровь, запрещая встречаться с кем хочу. Не нужны мне экзамены!

Через пять минут она передумает, решил Моррис. В конце концов, Массимина никогда не спала отдельно от матери. Он молчал, наблюдая, как девушка размазывает слезы по круглому лицу, забрызганному веснушками. Постепенно на щеки девушки вернулся нежный румянец. Кожа у нее была необычайно гладкой, куда шелковистее на вид, чем, скажем, у юного Грегорио. Да, ни один мальчишка старше пятнадцати лет не сможет соперничать гладкостью кожи с Массиминой… Именно эту шелковистую нежность Моррис искал в девушках и не уставал поражаться, когда находил. Его изумляло, что обычная человеческая кожа может быть такой тонкой, такой нежной, а жизнь – казаться такой свежей…

– Для чего же ты тогда создана?

Справедливый вопрос. И не такой уж циничный.

Массимина подняла на него доверчивые глаза, губы дрогнули в улыбке, на персиковых щеках обозначились мягкие ямочки.