Дорогая Массимина - Паркс Тим. Страница 20

– Нет, и даже не разговаривал.

Моррис почувствовал, как задергалось веко. Инспектор снова зашептался с помощником.

– Синьора, я хотел бы поговорить с синьором Даквортом наедине. Синьор Дакворт, вы не возражаете, если мы ненадолго выйдем в сад? Там мы сможем спокойно побеседовать.

– Ничуть.

Но, вставая, Моррис почувствовал, как внутри у него все заледенело. Получается, они все-таки знают, что он виделся с Массиминой в пятницу. Стэн вспомнил. Или Грегорио. Да и кто бы забыл эти алые тряпки, в которые вырядилась Массимина? Как ему вообще могло прийти в голову, что они забудут? Так, прежде всего спокойствие. Всегда можно сказать, будто он испугался, что его сочтут причастным к исчезновению девчонки… Черт побери, ну надо же было отмочить такую глупость и отправить это дурацкое письмо до того, как пришел сюда! Если бы не письмо, если бы как-нибудь его перехватить, то у них по-прежнему не было бы никаких улик. Разве что маленькая ложь, которую он себе позволил. Но когда придет письмо…

– Синьор Дакворт. – Они сели за нелепый крохотный столик с мраморной столешницей, прятавшийся под сплетениями глицинии: такое ощущение, будто находишься в зеленом аквариуме, тихом и прохладном. – Должен вас предупредить, синьора Тревизан сообщила нам, что вы неоднократно лгали ей, рассказывая о себе, и она считает, что вам нельзя доверять. Бобо, то есть синьор Позенато, придерживается того же мнения.

Моррис едва сдержал вздох облегчения. Он на мгновение запустил пятерню в светлые волосы, чтобы скрыть лицо, и попытался изобразить раздраженное смирение.

– Совершенно верно, инспектор. Я солгал им по поводу своей работы, своих перспектив и положения, которое занимает мой отец.

– Могу я спросить почему?

По толстому лицу инспектора скользнула быстрая усмешка. От цепких глаз Морриса она не укрылась, он сумел углядеть ее меж этих блестящих от пота жировых складок.

– Они богаты. Я полагал, что родственники Массимины встретят меня в штыки, если я расскажу о своих стесненных обстоятельствах. Вот и пришлось слегка приврать. Я надеялся, что к тому времени, когда наши отношения выльются во что-то действительно серьезное, мое положение улучшится.

Инспектор хмыкнул, маленький помощник, продолжая строчить в блокноте, быстро наклонил голову, чтобы скрыть улыбку.

– Я понятия не имел, что синьора Тревизан и ее домочадцы настолько подозрительны, что станут перепроверять мои слова. Мне казалось…

– Все понятно. Синьор Дакворт, я хотел бы задать вам еще пару вопросов, после чего вы можете быть свободны.

Все как по маслу!

– Прошу вас.

– Синьорина Массимина, случаем, не беременна?

Моррис искренне удивился, а потому вздрогнул вполне натурально.

– Ни в коем случае! Об этом не может быть и речи.

– Прошу прощения, синьор Дакворт, но профессия порой вынуждает меня задавать неприятные вопросы.

Марангони достал платок и задумчиво вытер круглое лицо цвета старого воска. Инспектор явно страдал. Он мечтал о своем чудесном прохладном кабинете с кондиционером. Боже, до чего ж у бедняги отвратительные зубы. Будь у Морриса такие зубы, он бегом бы помчался к дантисту и выложил любые деньги, сколько бы тот ни запросил.

– Значит, вы не занимались с ней сексом?

– Нет-нет. Честно говоря, Массимина набожнее самого Папы Римского. Она даже слышать об этом не хотела. Считала, что мы должны сначала пожениться.

– Что ж, понятно. Тогда второй вопрос: нет ли у вас причин считать, что синьорина наложила на себя руки?

Моррис энергично затряс головой:

– Никаких! Она разумная и уравновешенная девушка.

– И все-таки попытайтесь вспомнить, синьор Дакворт, может, в последнее время произошло нечто такое, что сильно расстроило девушку?

Моррис старательно изобразил мучительный мыслительный процесс.

– Ну… ее очень удручало фиаско на школьных экзаменах, а также болезнь бабушки. Знаете, инспектор, у меня сложилось впечатление, что бабушка была ее единственным настоящим другом, тогда как остальные члены семьи считали Массимину дурочкой и постоянно шпыняли бедняжку.

До Морриса внезапно дошло, что если он не разговаривал с девушкой целый месяц, то откуда ему знать о проваленных экзаменах и болезни бабки… Но слово не воробей, и он храбро продолжал:

– У нее был еще один повод для расстройства: мы ведь с ней больше не виделись. Она даже написала мне пару отчаянных писем. И все же я не думаю, чтобы…

– Вы не могли бы показать мне эти письма, синьор Дакворт? В таких делах даже самая незначительная деталь может оказаться зацепкой.

– Э-э… по-моему, одно письмо у меня сохранилось. (Проклятье, оно же написано еще до экзаменов!) Постараюсь сегодня днем принести его вам в квестуру.

Куда, черт возьми, он его подевал? И какого хрена помянул про два письма? Ради бога, говори только правду, когда есть такая возможность! Не то сам себе выроешь могилу.

– Был бы очень признателен, синьор Дакворт. И последний вопрос. Где, по-вашему, сейчас находится Массимина?

Моррис пожал плечами, поджал губы, провел рукой по волосам, всем своим видом демонстрируя растерянность и сомнение.

– Не знаю… Боюсь даже предполагать…

– И чего именно вы боитесь?

– Ну… – Моррис помешкал, – убийства на сексуальной почве… А вы разве не боитесь этого?

Последовало долгое молчание.

– Вы не считаете, что Массимину могли похитить?

Моррис задумался.

– Что ж, и такое возможно. – Он смущенно глянул на инспектора. – Они действительно так богаты?

– Думаю, да, – усмехнулся Марангони.

Инспектор поинтересовался, как в случае необходимости связаться с Моррисом. Тот объяснил, что с этим могут возникнуть сложности. Учебный год закончился, и он собирался поехать с друзьями в Турцию. С минуту Марангони обдумывал его ответ, после чего объявил, что у него нет законных оснований препятствовать поездке, но если Моррис каждые несколько дней станет связываться с ним по телефону, чтобы полиция могла вызвать его в Верону в случае необходимости, он был бы очень признателен. Обычный порядок, пояснил инспектор. В случае затруднений с деньгами пусть Моррис не стесняется звонить за счет вызываемого абонента.

Прекрасно, согласился Моррис, он непременно будет звонить, а как же иначе. Правда, он еще точно не знает, уедет ли из Вероны, когда происходит такой ужас. Хоть он и не видел Массимину больше месяца и почти оставил надежду когда-либо увидеть ее снова, но она по-прежнему дорога ему. Так что он теперь в затруднении, ехать или нет. В любом случае сегодня днем он зайдет в квестуру и передаст письмо Массимины, тогда и сообщит о своих дальнейших планах.

Марангони и его помощник, казалось, вполне этим удовлетворились и вернулись в дом, чтобы переговорить с синьорой Тревизан.

Странно, думал Моррис, провожая их взглядом, что никто, похоже, не знает о том, что Массимина сняла со счета все свои деньги. Казалось бы, это первое, что полиция должна была проверить. Если, разумеется, девчонка ему не наврала…

Поначалу Моррис тактично отклонил приглашение мамаши Тревизан пообедать с ними, но после довольно кислых уговоров милостиво согласился (с Массиминой-то нормально не поешь). Они сели за стол, где уже красовались две жареные курицы – наверняка от щедрот его куриного высочества Бобо, – и в полной тишине принялись за еду; время от времени кто-нибудь произносил вежливые, ничего не значащие слова (по крайней мере болтовня не мешала как следует насладиться пищей).

И лишь когда Моррис собрался уходить, синьора Тревизан сказала, что хотела бы извиниться, если обидела его чем-то. Моррис в ответ возразил: нет-нет, это он должен принести извинения, и добавил: если нужна его помощь, то он всецело к их услугам. Ему на мгновение подумалось, что они могли бы хоть из вежливости попросить его наведываться, чтобы узнать новости и вместе поплакать. В конце концов, он же как-никак влюблен в Массимину. Но домочадцы чопорно отвергли его любезное предложение, и Моррис поспешил откланяться.