Безрассудная девственница - Парнелл Андреа. Страница 15

Когда с едой было покончено и огонь в камине поутих, Моди-Лэр налила три чаши лучшего своего вина. Разговор крутился вокруг ничего не значащих вещей. Все трое хранили про себя свои тайны, которыми еще не были готовы поделиться с остальными. Выпив вина, Моди-Лэр не замедлила объявить, что ужин закончен и пора спать. Женщины поднялись наверх, а Куэйд Уилд остался выкурить трубку.

— Спокойной ночи, — пожелал он им, когда они ступили на лестницу.

Мать и дочь ушли, а он погасил все свечи и стал смотреть на тлеющие угли и изредка вспыхивающие язычки пламени. Прошло больше часа и выкуренная трубка уже лежала на столе, когда он вдруг опомнился и решил все же лечь и попытаться заснуть.

Поднимаясь по узкой деревянной лестнице, он опять ощутил страх. Время шло, а он никак не мог ни на что решиться. Тогда он решил прожить здесь полтора месяца и посмотреть, что из этого выйдет. Если он захочет остаться, то попросит Глорию Уоррен выйти за него замуж. А если решит уйти, то убежит от Сили-Гроув, от дома Уорренов, от Глории и никогда больше не вернется.

На верхней площадке лестницы он помедлил. Налево была его комната. Направо — Глории. Дверь была отворена, чтобы кошка могла свободно ходить туда и обратно, когда ей вздумается. В свете луны Куэйд разглядел кровать и очертания тела под одеялом. Он бесшумно пересек коридор и широко распахнул дверь.

У него сбилось дыхание, когда он увидел голые руки поверх простыни. Одна лежала на груди, другая была вытянута вдоль тела. Ночной чепчик съехал с головы, открыв его глазам разметавшиеся черные волосы. Бледный серебряный свет луны падал на щеки и лоб девушки. Она тихо дышала, и Куэйду безумно захотелось прижаться губами к ее губам, чтобы еще раз ощутить сладость ее губ и языка.

Однако он подавил в себе желание пересечь темную комнату и заключить Глорию в свои объятия. Не в силах дольше испытывать свою стойкость, он в то же время не мог сдвинуться с места, ужасаясь своему тяжелому дыханию и куда более очевидным признакам охватившего его вожделения. В конце концов он отвел взгляд своих черных глаз и, выйдя из комнаты, закрыл дверь ровно настолько, насколько она была прикрыта до его вторжения. Интересно, есть у него еще выбор, или судьба все решила за него?

Глава 5

В субботу на скамьях в молитвенном доме Сили-Гроув не было ни одного пустого места. В квадратном зале не было никого, кто бы не слышал витиеватую вязь слов Джосии Беллингема, призывавшего свою паству к сдержанности и снисходительности.

Все сидели серьезные, напряженно вслушиваясь в жалобу госпожи Уайт» на злоязычную соседку госпожу Генри. Это была уже вторая жалоба, и госпожа Генри переносила обвинения, сыпавшиеся на ее голову, гораздо легче, чем это было в первый раз.

— Не убивайте душу ближнего злыми словами, — гремел Беллингем, — как разбойник убивает плоть своего врага! Пусть ваши дела и слова славят Господа и бесславят сатану!

При этих словах госпожа Генри вздрогнула, а госпожа Уайт, сидевшая за ее спиной, злорадно ухмыльнулась.

Беллингем до тех пор осуждал и возносил, пока словно ураганом не прошелся по душам всех собравшихся. Сара Колльер не пропустила ни одного слова. Да, собственно, все считали себя счастливчиками, что им удалось заполучить в свой маленький приход такого ученого и благочестивого пастыря, и мало кто подозревал о двоедушии своего наставника на жизненном пути.

Сам же Джосия Беллингем считал свое назначение в крошечный, хотя и процветающий городок Сили-Гроув временной неудачей. Он метил гораздо выше. Вот Бостон его бы устроил, но, чтобы туда попасть, надо иметь звучное имя или полный кошелек.

Он же был восьмым из оставшихся в живых детей, которому отец мало что мог дать, потому что наследство досталось старшему сыну. Несмотря на то что он был умнее и красивее своих братьев и сестер, в его жизни это ничего не меняло. В Гарварде он учился, потому что сумел получить стипендию, но все равно испытал много лишений, потому что благополучие семьи было подорвано тяжелой душевной болезнью матери, которой требовалась постоянная сиделка.

Не имея ничего, что бы он мог предложить жене, он был вынужден взять за себя бедную девушку и утешался тем, что Господь, испытуя его в молодости, рано или поздно воздаст ему по заслугам, Джосия Беллингем прекрасно знал, что надо предпринять для возвышения. Дорога была известной, как та, что привела Моисея на вершину горы. Величие — вот его судьба. Тем не менее, заметив темноволосого незнакомца рядом с матерью и дочерью Уоррен, он подумал, что не сатана ли решил помешать его честолюбивым планам. Голос его гремел, но рвение его было скорее личного свойства, чем пастырского.

Однако никто об этом не догадывался. Никто даже не кашлянул, боясь прервать рассуждения преподобного Беллингема, ставшие уже традиционными, о недавних событиях в Салеме.

— Господь осудил ведьму и поразил ее своей десницей, — сказал он о недавно умершей госпоже Осборн, которая была одной из первых обвинена в колдовстве. Она не дождалась суда, потому что была старой и немощной. — Но сатана послал еще десять вместо одной, — напомнил он, пока никому не пришло в голову, что Господь не требует от человека вершить его суд. — Сатана не дремлет. Он распространяет по земле зло, словно сорную траву, и его ведьмы известны уже в Марблхеде и в Эмсбери, и в Глостере, и даже в Бостоне! — крикнул он так громко, что не один прихожанин резко откинул голову и стукнулся о высокую спинку скамьи. — Ради ближнего! Ради вас самих! Господь не допустит дьявола в Сили-Гроув!

Беллингем торопливо прошел мимо своих прихожан, поглощенных разговорами о страшной участи тех мест, где поселились ведьмы. То там, то здесь слышались хвалы Господу, не допустившему их в Сили-Гроув. Тем не менее нашлись и такие, которые посмели размышлять, почему именно Сили-Гроув так полюбился Всевышнему. Беллингем не стал задерживаться и объяснять своим прихожанам смысл господнего благоволения, ибо ему во что бы то ни стало надо было познакомиться с чужаком. Однако по обрывкам долетавших до него фраз он лишний раз убедился в бараньей глупости людей, врученных ему Богом и властями. Ему ничего не стоило всего несколькими словами направить их размышления куда ему заблагорассудится.

Однако эта мысль мгновенно испарилась из его головы, когда он разыскал наконец Куэйда Уилда, занятого беседой со старыми друзьями Нобла Уоррена. Он подошел поближе, желая узнать, насколько тот опасен для него.

— Вы тут человек новый? — спросил он и протянул Куэйду руку, отмечая про себя, что тот чуть ли не единственный в городке выше его ростом.

Куэйд крепко пожал его руку, так что даже слегка помял нежные пальцы священника, и взгляд его не дрогнул, встретившись с праведным взглядом пастыря, который с облегчением вздохнул, обратив внимание на его одежду, выдававшую в нем охотника. Собственная одежда священника стоила ему немалых денег и была из лучшего английского сукна. Он еще не дошел до того, чтобы пользоваться услугами местных портных.

Куэйд с самого начала отнесся к Беллингему по-доброму, хотя и не находил в нем ничего такого, что возвышало бы того в его глазах. Он был очень похож на другого священника, который предал его, когда он один-единственный раз пришел в церковь просить защиты от жестокого хозяина. Слова, которые он произнес, тоже не пришлись ему по душе, поэтому он пожал плечами и ответил уклончиво:

— Я уже бывал здесь раньше.

Беллингем удивленно поднял белесые брови.

— Наверно, это было до меня, — проговорил он. — Я не помню вашего лица.

— И я вашего, — сказал Куэйд, поддаваясь настойчивости священника. Нельзя судить всех по поступкам одного. В конце концов он не в лесу, где надо остерегаться всех и вся, поэтому, пренебрегая первым впечатлением, он постарался быть по возможности вежливым. — Меня зовут Куэйд Уилд, — слегка поклонился он. — Я друг Нобла Уоррена и его вдовы. У меня к ней дело. Наверно, я не задержусь в городе.