Мальтийский жезл [Александрийская гемма] - Парнов Еремей Иудович. Страница 20

— Как теперь, Вера Петровна? — Он с трудом заставил себя промедлить несколько тактов. — Похоже?

— Теперь правильно, — вполне уверенно подтвердила она.

— Ах, какие же вы обе молодцы! — благодарно просиял Люсин. — Даже не представляете себе, как это важно. Собственно, все и делалось лишь для того, чтобы вы могли вспомнить.

— Неужели кто проследил? — догадливо поцокала языком Марина. — Это же надо… Какого человека!

— Неужели убили?! — ужаснулась Вера Петровна.

— Пока ничего неизвестно, — чистосердечно вздохнул Люсин. — Ну что, Борис Платонович, побредем?

Они перебежали к машине, вдоволь зачерпнув ботинками холодной воды. Промокший, невзирая на дождевик с капюшоном, участковый поспешно нырнул следом. Предупредительно захлопнув за московским начальством заднюю дверцу, он осторожно подсел к шоферу.

— Мне показалось, что вы хотели задержаться, — сказал Люсин, отряхиваясь. — Извините, если поторопился.

— Н-нет, ничего, — протянул Гуров и, наклонясь к участковому, поинтересовался: — Вам куда, лейтенант?

— Мне рядом. — Он ткнул пальцем в непроницаемый туман" за стеклом. — Пообедаю, раз такое дело… Может, погостите у нас?

— Спасибо за приглашение, — Люсин переглянулся с Гуровым, — но как-нибудь в другой раз.

Подбросив участкового до самого дома, шофер осторожно свернул на раскисший проселок и бросил опасно рыскавшую машину в «слепой полет». Глинистые колдобины угрожающе отдавались в рессорах. Надсадно рычали шестеренки. Заливая стекло, обрушивались тяжелые слоистые каскады.

— А я еще намеревался прогуляться до станции, — посетовал Люсин.

— Бесполезное дело, — махнул рукой Гуров. — В двух шагах ни черта не видать. Мы хоть правильно едем?

— Довезу вас, Борис Платонович, не сомневайтесь, — весело откликнулся Коля Самуся, ловя тусклый просвет между уныло скребущими дворниками.

— Не понравилось мне это «срочно» ее, Владимир Константинович, — крутнул головой Гуров, ожесточенно раскуривая отсыревшую сигарету. — В первый раз она мне такого не говорила.

— И что из этого следует?

— Может, и не следует ничего, а проверить не мешает. Исключить возможность наводки, чтобы не думалось.

— Наводка? — Люсин с сомнением оттопырил губу. — Зачем тогда было про дверь вспоминать? Ведь все и составилось у нас из-за этого стука.

— Так про то другая вспомнила, Вера Петровна…

— Значит, вы полагаете…

— Ничего я не полагаю, Владимир Константинович. Только оно дорого стоит, это крохотное уточнение.

— Ваша правда, — признал Люсин.

— Догадываюсь, что не очень вы меня, старого сухаря, одобряете и размолвку с Натальей Андриановной все никак простить не желаете, но ничего с собой поделать не могу. Так уж устроен.

— Себя ломать — последнее дело, — задумчиво усмехнулся Люсин. — У каждого свой стиль, Борис Платонович, и ничего тут не попишешь. Хотя как-то приноравливаться все-таки не мешает.

— Спасибо за намек. — Гуров старательно выдувал дым в узкую, как лезвие, щель, но дождь ломал тонкую струйку и гнал обратно.

— Ради бога, Борис Платонович. Никаких намеков. Не смею, да и не нахожу оснований, как на духу говорю, в чем-либо вас упрекнуть. По-моему, мы неплохо работаем в паре… Пока.

— Значит, не упрекаете? И на том спасибо…

— Я бы не стал так ставить вопрос.

— Поторопился я с Натальей, пережал. С кем не бывает?.. Тем более что знахарочку вашу я за три версты обхожу. Уговор помню… Вы из нее, кстати, ничего не выжали?

— Человек не виноград, Борис Платонович, — чувствуя, что вот-вот сорвется, процедил Люсин. — Я, извините, не приемлю такую терминологию… Но давайте лучше о деле, коль уж вы затронули. Я навел кое-какие справки. Аглая Степановна действительно ездила на свадьбу к своей крестнице Галине. Молодой она привезла в подарок финские сапоги, а жениху — чайный сервиз, так сказать, на обзаведение. Что же касается ее лесных походов и ваших сомнений, вполне резонных, и насчет осеннего сбора, то тут у меня душа спокойна. Хотите знать почему?

— Интересно послушать.

— Аглая Степановна не скрыла от меня, что и с какой целью искала. Даже урожай свой продемонстрировала, хоть я в таких материях, мягко говоря, слабо ориентируюсь.

— Я тем более. И это наша общая беда.

— Но я все же проконсультировался со специалистами, даже литературу кое-какую полистал. Вот краткие заключения насчет собранного Аглаей Степановной растительного сырья. — Люсин раскрыл записную книжку.—

Шерошница душистая, или ясменник пахучий, — Асперула одората, — он со вкусом подчеркнул латинское звучание, — их собирают после цветения… Прошу обратить внимание: после. Применяется для общего улучшения обмена веществ, действует на печень и мочевой пузырь, хорошо зарекомендовала себя при лечении камней. Подходит?

— Пока согласуется.

— Пойдем дальше. Буквица лекарственная — Бетоника оффициналис. Собирают ее весь период цветения, который продолжается с июня до сентября, она влияет на печень. Наконец, третье — жеруха.

— Приблатненное, однако, названьице. Жеруха — жируха — житуха.

— Это уж как взглянуть, Борис Платонович. Это уж дело вкуса… Если не нравится, называйте по-латыни: Настуртиум. Цветет она с мая до конца сентября. Употребляется исключительно в свежем виде, поскольку при сушке теряются лечебные свойства. Особенно показана при нарушениях функции печени и желчно-каменной болезни… Вас устраивает? Диагноз, поди, не забыли?

— Почти все сходится, — признал Гуров. — Если, конечно, исключить возможность заранее заготовленной легенды.

— Такого подарка нам с вами никто не приготовил. Можете сомневаться сколько угодно, но, извините, про себя.

— Это я понимаю! — кисло улыбнулся Гуров. — И чту священный принцип презумпции невиновности во всей его… Не знаю, чего… Вы, кстати, что кончали?

— Юридический факультет МГУ, заочно.

— Узнаю изысканную латынь. Школа! Альма-матер!

— Отчасти.

— А насчет этой Марины я все-таки наведу справки. Не возражаете?

— Ваше полное право. Следствие ведете вы.

— Вы бы, конечно, не стали?

— Почему? Если бы вдруг возникло сомнение, не замедлил бы.

— Вдруг? Вдруг, дорогой мой Владимир Константинович, ничего не случается. На все есть своя невидимая причина… Ничего у меня, кроме благодарности, к этой девчушке нет. Ни боже мой! Но резануло словечко, не скрою. Уж больно кстати припомнила!

— Кстати, если учесть последующие события. Едва ли она ожидала, что Вера Петровна скажет про дверь.

— Явно не ожидала. Даже вскинулась сперва, что тоже наводит на размышления.

— По-моему, нормальная реакция, — заметил Люсин.

— Эх, времени жалко! Я же и так знал, что все просто в подлунном мире. Сложности — не для наших клиентов, они вьют круги, запутывают след, но в основе всего — примитив. Да и чего ждать? Если ты способен убить человека из-за… словом, из-за бумажек, то грош тебе цена как мыслящей личности. Ты уже не гомо сапиенс и вообще никакой не гомо. Чего делать-то будем?

— Первым делом пройду я этим путем, до станции. Как только погода позволит.

— А пока?

— Продолжу расшифровку. Мне эта кабалистика солитовская покоя не дает. По ночам снится вместе с дурманом и белладонной.

— Неужели вас все еще волнуют эти чудачества, чепуха, можно сказать, на постном масле? Уж теперь-то мы знаем, что к чему!

— Знаем? Не слишком ли сильно сказано?.. Кстати, Борис Платонович, утром меня снова затребовали на ковер.

— Что, торопит любимое начальство? Так ведь и меня, грешного, теребят.

— К тому, что торопят, я привык. На то и щука в реке, чтоб карась не дремал. Не первый год служу и наловчился выслушивать понукания. Но одна фраза, скажу вам по чести, меня проняла.

— Что же это за фраза такая особенная? Уж не намекнули ли вам на понижение в должности? — Гуров сочувственно рассмеялся.

— Понижение мне не грозит, — непроизвольной улыбкой ответил Люсин, — как, впрочем, и повышение. Просто мне напомнили, что патенты Солитова принесли миллионы в валюте. Миллионы!