Пылающие скалы - Парнов Еремей Иудович. Страница 74

Со двора долетало жалобное позвякивание колокольчика, чудом уцелевшего на змеином языке выгнутой крыши. Как зов погребённого прошлого, разбуженного порывом ошалелого ветра и вновь ускользавшего в свои недоступные грёзы.

Кирилл подобрал обломок руки. Изящно удлинённые пальцы из древней чёрно-зелёной бронзы соединялись в колечко.

— Что это? — спросил он, любуясь неповторимым совершенством.

— Колесо закона, — объяснил Лобсан. — Вечный круговорот бытия.

— Бодхисаттва? Будда?

— Кто теперь может узнать.

Они вышли наружу. Синея к горизонту, застыли подёрнутые медной окалиной волны. Барханы вплотную подступали к полуразрушенным стенам. Львы у восточных ворот по горло увязали в песке. Засохшие лиственницы колюче топорщились сучками, спутанными посеревшими клочьями паутины.

— Отчего засохли деревья?

— Перестали поливать, вот и засохли. Дедушка говорил, что в шорохе лиственниц слышно дыхание вечности. Она пролетела, как сон. Часы остановились.

— Что же здесь всё-таки приключилось? — Кириллу уже примерещились увлекательные истории, тайны, которые захотелось немедленно распутать.

— Ничего особенного, — равнодушно ответил Лобсан. — Люди перестали кормить лам, и они разбрелись. Тут неподалёку нашли овраг с человеческими костями. Мы их бульдозером засыпали. Раньше, знаешь, как хоронили умерших? Разрубали на части и скармливали хищным птицам. Остальное бродячие собаки доедали или волки.

— Не разыгрываешь? — усомнился Кирилл. — Зачем?

— Думали, что помогают душам скорее возвратиться в круговорот рождений. Ещё мой дед так думал. А теперь нет, никто уже не верит в эти сказки. Дикость сплошная.

— Он жив?

— Дедушка? — Лобсан озарился благодарной улыбкой. — Он у нас ещё крепкий. В прошлом году рысь подстрелил. Шапку мне сделал. Тёплая!

— Всего два поколения, — Кирилл вновь принялся разглядывать свою находку, — и такие перемены! Просто не верится. Колесо закона, круговорот бытия…

— Старикам казалось, что течение жизни неизменно, и всё повторяется, как циклы лунного календаря. Вон, гляди! — Лобсан показал на позолоченное колесо на черепичной кровле ворот, поразительно напоминавшее морской штурвал. — Век за веком, оборот за оборотом. Собственно, так оно и было до революции. Зато нынче! — Лобсан запрокинул голову в небо, где радужно кружилась редкая ледяная пудра. — Как ракета! Прямо в пустыню ток привезли. В мезозой врубаемся турбобуром. Что ни день, то открытие.

— Жаль пока, что не по нашей части.

— Да есть он здесь, газ, я стопроцентно уверен. Сейсмология определённо литологические ловушки зафиксировала. Думаю, в аномальности строения дело. Может, висячие залежи? Глубже надо бурить, до самого палеозоя. Так и Корват считает, и наш профессор. Лично я верю.

— Поживём — увидим. Не знаешь, почему буровики замедлили проходку?

— Твёрдые породы пошли, гранит. Ничего, прорвёмся. Ну что, засучим рукава?

— Ага, двинем. — Кирилл бережно упрятал осколок бронзы в карман ватника. — Керны, надо полагать, уже подтащили.

Он сам делал анализы, ограничившись для быстроты степенью восстановления. Наметившаяся закономерность — по простиранию и глубине — косвенно подтверждала слова Дугэрсурэна. Бурить следовало как можно глубже.

У вагончика их действительно поджидали ящики с образцами, заляпанными глинистым раствором.

— Граниты и есть, — подтвердил Лобсан, очищая рукавом шершавую матовую поверхность. — Гляди, как чёрные зёрна сверкают. Мусковит!

— Чего?

— Слюда. Ты что, минералогию совсем не сечёшь?

— Откуда? У нас на факультете и курса такого не было. А это белое что? — Кирилл подкинул на ладони увесистую болванку.

— Ну-ка покажь! — Лобсан попробовал поковырять ногтем. — Вроде похоже на диатомовый песчаник.

— На диатомовый, говоришь? — насторожился Кирилл. — Интересно. У тебя есть микроскоп?

— Должен быть. Тут одна ваша девушка споро-пыльцевым анализом занималась. Пошли поглядим? — Лобсан кивнул на соседний “балок”. — Только в диатомах навряд ли много железа. Ты особенно не надейся.

— Мне для другого, — нетерпеливо воспламеняясь, заторопился Кирилл. — Давай по-быстрому!

Футляр с микроскопом был замкнут на ключ, но с помощью перочинного ножика легко удалось открыть хлипкий замочек. Глядя на неловкие движения Кирилла, которому редко приходилось пользоваться прибором, Лобсан молча отстранил его и взялся за дело сам. Подключив микроскоп к сети, он соскрёб с керна тонкий меловой завиток и, загнав между стёклами, поместил на предметный столик.

— Теперь гляди, — сказал он, поймав увеличение. — Если понимаешь, конечно. Лично я, как сдал эту муть, так и забыл. И вряд ли здесь отыщется атлас.

— Что так? — незаинтересованно спросил Кирилл, приникая к окулярам.

— В полевых условиях всякие там диатомы ни к чему.

Кирилл никак не откликнулся на пренебрежительное замечание Дугэрсурэна и вообще вряд ли расслышал его слова. В ярком молочном поле предстала флотилия галактических кораблей, остывших до мёртвого холода в своём бесконечном полёте. Изысканные топологические конструкции, знакомые до мельчайшей клёпки пупырышков. Каприз случайности.

Жадный накат жизненного прибоя перекинул через пространство и время тонкую шелковинку, связавшую затонувший островок и пустыню, дно океана и недра земли. И здесь, и там когда-то сверкали под солнцем озера. Закончив свой цикл, они умерли на веки вечные, запечатлев своё странное сходство. Зачем? Почему? Не ответят мёртвые камни.

Кирилл не удивился, хотя и не знал, что толкнуло его на отчаянный поиск. Это не он искал — смешно бы было искать! — тень Атлантиды. Его руками и памятью владели иные руки, иная память. Другие, зелёные очи заглядывали в окуляр через его плечо. Если и была между ними та неразрывная связь, о которой он помнил эти долгие месяцы, то это она себя проявила. Как безошибочный инстинкт, ведущий птиц в заокеанском полёте. Как неумирающая надежда.

Непонятное пугающее молчание Светланы, обрывок разговора о ней и каком-то Гончаруке, случайно подслушанный Кириллом на кафедре, вызвали в нём противоречивую реакцию. Он замкнулся в себе, перестав бросать в белый свет телеграммы, почти уверясь, что больше не ждёт и ничего не желает. Но какая-то тайная глубина всё же не поддалась омертвлению. Она и прорвалась теперь благодарной нежностью всепрощения.

— Нашёл чего? — спросил Лобсан, нарушив долгое молчание.

— Так, ничего.

— Что-то всё-таки видишь, раз прикипел?

— Фотоаппарат есть? — Кирилл нехотя оторвался от микроскопа, тронув пальцами устало сомкнувшиеся глаза.

— Не видно, — Лобсан пошарил по полкам. — Наверное, увезла.

— Достать сможешь?

— Попробую у ребят поспрошать. Почти у каждого камера.

— Мне “Зенит” нужен, зеркалка.

— Это-то ясно.

— Поищешь?

— Если надо, могу.

— Очень надо, Лобсан.

Оставшись один, Кирилл присел на голые нары. Поискав глазами, поднял кем-то забытую книжку. Но не читалось. Растревоженные мысли мешали. Наползали одна на другую, громоздясь, как льдины, и тонули в непроницаемой быстрине половодья.

Вернулся торжествующий Дугэрсурэн, вертя на закрутившемся ремешке кожаным чёрным футляром.

— Принёс, — он положил аппарат рядом с микроскопом. — “Зенит 3?М”.

— То, что надо. Спасибо, отец!

— Плёнка двести единиц, но спускового тросика нет.

— Как-нибудь перебьёмся.

Кирилл сделал несколько снимков.

— Всё же зачем тебе? — Лобсана мучило любопытство. — Идея какая пришла?

— Это не для меня. Для одного человека. Проявить есть где?

— Сандыг и проявит. Его игрушка.

— Вертолёт не скоро ожидается?

— В начале недели должен быть. Последняя бочка солярки осталась. Начисто выжгли. Хочешь в Москву отправить?

— Как можно скорее. — Кирилл перемотал плёнку и вынул кассету.

— Дней десять будет идти, не меньше.

— Что делать? От нас не зависит. А холодно тут! — Кирилл спрятал в рукава озябшие руки. — Пойдём погреемся?