Муж и жена - Парсонс Тони. Страница 2

Пегги и Пэт. Ее дочь и мой сын. Мой красивый мальчик.

Пэт держит за руку мою мать, а когда регистратор спрашивает о кольцах, я замечаю, что лицо моего сынишки начинает изменяться.

Мягкая детская округлость словно растворяется, уступая место более резким и угловатым чертам. Время идет вперед, проскальзывая мимо меня, когда я не обращаю на него внимания, и мой сын начинает выглядеть скорее по-мужски красивым, чем просто миловидным. Он растет, и это происходит каждый день.

Сид улыбается мне так, как будто мы — последние оставшиеся в живых на Земле любовники. И я теперь думаю, что никаких «но» не осталось. У меня нет ни малейших сомнений в этой женщине. Она — та самая, единственная. В печали и в радости, с сегодняшнего дня и навсегда. Она — единственная.

И у меня сразу же поднимается настроение, потому что сегодня я чувствую себя как бы обновленным. Как будто опять наступают самые счастливые времена. И хотя позади нас осталось много всего, в том числе печального и тягостного, впереди нас ожидаетеще столько интересного. Еще многое произойдет в нашей жизни, еще ко многому мы будем стремиться и достигать желаемого. Нас ждет впереди все только новое и неизведанное.

Я уверен в этой женщине. Я хочу провести с ней всю оставшуюся жизнь. В болезни и здравии. В бедности и богатстве. Отвергая всех остальных. Мне это подходит. Я хочу, чтобы ее лицо я видел последним, засыпая по ночам, и первым, что я увижу, просыпаясь утром. Я хочу наблюдать за тем, как с годами это лицо станет изменяться. Я хочу изучить все мельчайшие родинки у нее на теле, запомнить каждую веснушку на ее лице. Обладать и оберегать, пока смерть не разлучит нас. Я целиком и полностью «за». Все отлично. Все просто великолепно. Где я должен расписаться?

Осталось лишь одно малюсенькое, крошечное сомнение…

И я умышленно выбрасываю его из головы, попросту отказываясь признавать его существование. Но оно не уходит. Небольшое и такое далекое опасение, притаившееся в тайном уголке моего сердца, но я не могу отрицать, что оно там есть. Его даже не назовешь тучкой на ясном небе идеального дня. Так, скорее отдаленный раскат грома.

Видите ли, я сам знаю, что нахожусь в этой комнате по двум причинам. Разумеется, потому что я люблю ее. Я люблю свою невесту. Люблю свою Сид. Но еще и потому, что — как бы лучше выразиться? — я хочу заново построить свою семью.

Дело даже не только в том, что на этот — второй раз — я хочу стать правильным мужем…

Еще я хочу стать правильным отцом.

Для ее дочери. Для всех детей, которые у нас могут быть. И еще для моего мальчика. Я хочу, чтобы у него, как и у меня, была семья.

Еще одна попытка создания семьи… Я здесь из-за этой необыкновенной женщины. Но еще я здесь из-за своего сына.

Это ничего, нормально? Это простительно — находиться здесь сразу по двум причинам? Из-за двух людей? Это ничего, что история нашей любви является лишь частью всей истории?

Кто-то обращается к нам, и я пытаюсь отогнать от себя этот отзвук отдаленного раската грома. Регистратор спрашивает невесту, обещает ли она любить и беречь своего мужа.

— Да, — отвечает моя жена.

Я делаю очень глубокий вдох.

И вслед за ней тоже отвечаю: «Да».

1

У моего сына новый отец.

Он вообше-то не стал называть этого парня папой. Конечно, нет, мой сын так со мной не поступит. Но я все равно не должен обманывать себя. Этот парень — Ричард, чертов Ричард — заменил меня во всех важных делах.

Ричард находится с моим сыном, когда тот завтракает. (Шоколадные кукурузные хлопья, да? Вот видишь, Пэт, я все еще помню твое любимое лакомство.) Ричард находится там, когда мой мальчик тихонько возится со своими игрушками — героями из «Звездных войн» (он старается не шуметь, потому что Ричарду больше нравится Гарри Поттср, и он совсем не разбирается в Звездах Смерти, световых мечах и рыцарях-джедаях).

Ричард находится там и ночью, в постели матери моего сына.

Это тоже приходится учитывать.

— Ну, и как ты поживаешь?

Я задаю сыну один и тот же вопрос каждое воскресенье, когда мы устраиваемся за столиком с коробками «Хэппи Мил» в местной закусочной «Бургер Кинг». Со стороны мы смотримся точно так же, как и множество других «воскресных» пап с маленькими мальчиками и девочками. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду.

— Хорошо, — отвечает он.

Только и всего. Хорошо? Просто хорошо? Смешно и немного грустно, потому что, когда он был маленьким, он ни секунды не молчал, так и засыпал меня вопросами.

«Откуда тебе известно, когда надо просыпаться утром? Куда я отправляюсь, когда засыпаю? Как я расту? Почему небо не падает на Землю? Ты ведь никогда не умрешь, правда? Конечно же, мы с тобой никогда не умрем, да? А Звезда Смерти больше Луны?»

Так вот, раньше его было совершенно невозможно остановить.

— В школе все в порядке? Ты со всеми в классе дружишь? У тебя все хорошо, дорогой?

Я никогда не спрашиваю его о Ричарде.

— Все нормально, — повторяет он, вытягивая лицо, одним этим словом как бы накидывая невидимую вуаль на свою жизнь. Он хватает гамбургер обеими руками, как маленький бельчонок. Он просто обожает эту дешевую еду. А я наблюдаю, как он ест, и неожиданно для себя замечаю, что на нем одежда, которую я еще не видел. Скорее всего ее приобрели, когда в выходной всей семьей отправились за покупками. И почему я раньше не заметил его новой одежды? У меня столько к нему вопросов, но я не могу заставить себя задать их. — Тебе нравится ваша учительница? Он кивает и при этом набивает себе рот угощением так, что я сразу понимаю, говорить он теперь уже не в состоянии. Все это повторяется каждые выходные в течение двух лет, с тех самых пор, когда он стал жить со своей мамой.

Я расспрашиваю его о школе, о друзьях, о доме. Он отвечает мне с такой же четкостью, с какой военнопленный сообщил бы свои имя и фамилию, звание и личный номер. Но не более того.

В то время он был все тем же милым мальчуганом, каким я его помнил, со светлыми спутанными волосами, который ездил на велосипеде, называвшемся «Колокольчик». Мальчик, который в свои два года был таким очаровашкой, что прохожие заглядывались на него, а когда ему исполнилось три, он уверял нас в том, что на самом деле его зовут Люк Скайуокер. А в четыре года он уже пытался проявить мужество, когда его мать ушла от меня и весь наш мир начал рушиться.

Но он все еще оставался моим Пэтом. Хотя он больше не открывал мне своего сердца, как всегда делал это раньше, не рассказывал о том, что пугает его, а что радует, что ему снится по ночам, а что до сих пор остается непонятным, например, почему небо не падает на Землю.

Когда дети идут в школу, многое меняется. Вернее, меняется буквально все. Вот тогда-то мы их и теряем, и назад они уже не возвращаются. Ноу нас это были не только перемены, связанные со школой.

Между нами образовалась некая дистанция, через которую, несмотря на все мои попытки, я никак не мог «перебросить мостик». Между нами выросли стены, причем это были стены его нового дома. Теперь, кстати, уже и не такого нового. Пройдет еще несколько лет и получится, что он проведет большую часть своей жизни вдали от меня.

— Как тебе твой «Хэппи Мил», Пэт? Вкусно? На что хотя бы это похоже?

Он закатывает глаза к потолку:

— Ты что, сам никогда не ел «Хэппи Мил»?

— Вот он, передо мной лежит.

— Ну, тогда вот на это он и похож.

Моему сыну семь лет. Иногда я его раздражаю, и я сам прекрасно понимаю это.

Но все равно мы замечательно проводим время вместе. Когда я перестаю приставать к нему со своими глупыми и неуместными расспросами, мы начинаем веселиться. Точно так же, как это бывало и раньше. С Пэтом приятно общаться. У него легкий, «солнечный» характер, и он всегда готов смеяться. Но теперь, когда наше совместное время ограничено, все уже стало по-другому. В нашей сегодняшней встрече чувствуется оттенок отчаяния, потому что я не могу видеть его грустным или чем-то расстроенным. Малейшая неприятность, — даже временная, мучает меня с такой силой, о которой я и не подозревал, когда мы с ним жили в одном доме.