Муж и жена - Парсонс Тони. Страница 24

Он произвел на меня впечатление, и я был польщен.

— Эймон Фиш, — подхватил один из лизоблюдов, — здорово работает.

— Да, — подтвердил Люк Мур. — Но в его стиле есть что-то второсортное.

Я улыбался, прикусив язык. Почему всегда о второсортности говорят только те, кто сам относится к третьему или даже четвертому сорту?

— К тому же, — охотно продолжал Люк Мур, — в наркоманах есть нечто притягательное. Никогда не знаешь, что они выдадут в следующий раз.

— Он не наркоман, — произнес я. — У него нервное переутомление-.

Но Люк Мур уже закончил со мной. Он слегка наклонился вперед, поднес руку Сид к губам и в присутствии всех поцеловал ее.

Меня чуть не стошнило.

— Мне всегда требуются хорошие люди, — проговорил он. — Моему бизнесу нужная такая женщина, как вы, Сид. Мы наверняка должны что-нибудь вместе придумать.

— Мне бы тоже этого хотелось, — ответила моя жена. Потом они обменялись визитными карточками, и я был уверен, что это не только из вежливости.

Эти двое очень скоро встретятся снова.

— Может, тебе стоит отправлять Люка Мура вместе с Пегги в супермаркет за покупками? — фыркнул я, когда мы ехали домой в такси. Вечер был ужасным. Я напился, жутко ревновал и очень устал оттого, что на меня смотрели как на слугу, случайно затесавшегося среди гостей. — Может быть, этому чертовому Люку удастся объяснить ей, что нельзя получить «Фростиз», когда бы она ни захотела. Может, он сможет найти причину того, почему этот мерзавец, отец Пегги, появляется только тогда, когда хочет. Может, старина Люк Мур…

— Гарри, — заворковала Сид, беря меня за руку, — успокойся, милый. Люк Мур не собирается на мне жениться. Он не собирается заботиться обо мне, читать Пегги на ночь сказки и помогать нам готовить рождественский обед. — Она с прежней лаской погладила меня по лицу. — Ему просто хочется трахнуть меня.

— Да? — проговорил я трезвея.

— Ты представляешь себе, сколько раз в день женщине приходится видеть такой взгляд?

— Ну, раз или два. Она усмехнулась:

— Может, и больше. Но я — замужняя женщина. Так что замолчи и поцелуй меня, глупый.

Я поцеловал ее, чувствуя себя одновременно и глупым, и благодарным, и везучим, и влюбленным больше, чем когда-либо. Никто не сможет отобрать у меня эту необыкновенную женшину. Ни Люк Мур, ни кто-либо другой. Ни за что, только если я сам не совершу какую-нибудь невероятную глупость.

Но зачем же мне делать это?

10

Поперек щита «Продается», который висел перед домом Джины, было наклеено «Продано». Когда она открыла дверь, я увидел ряды коробок и ящиков, выстроившихся вдоль стен коридора. Все это происходило на самом деле.

Сегодня мне хотелось провести с Пэтом время как-нибудь по-особенному. Обычный воскресный «набор» — кино, парк и пицца — показался мне недостаточным. Я хотел, чтобы он отвел душу, чтобы его лицо светилось от радости, чтобы он запомнил сегодняшний день навсегда.

Итак, мы поехали кусадьбе Сомерсет на Стрэнде. Это великолепное и очень интересное здание музея, но внутрь мы не пошли. Мы приехали сюда из-за фонтанов.

Нам выдали разноцветные зонтики. Мы направились во внутренний дворик и начали перебегать от одного фонтана к другому под дождем брызг. Мой сын визжал от восторга, когда струи воды попадали на его зонтик.

Я подумал о Джине Келли в мюзикле «Поющие под дождем». Песни и танцы под дождем.

Вначале внутренний дворик был полон народа, но через некоторое время большинство детей и их родителей перешли на более сухое место к более спокойным развлечениям. Но Пэт никакие мог наиграться с мини-фонтанами, которые какой-то гений установил во внутреннем дворе этой прекрасной усадьбы. Поэтому мы провели целый день, бегая с разноцветными зонтиками над головами под струями воды. Промокшие насквозь, но готовые лопнуть от счастья.

Когда уже начало темнеть, мы поехали к моей маме. Потом все втроем отправились гулять в парк. Моя мама, мой сын и я — мы бродили у озера в осенних сумерках. В парке было безлюдно. Все разошлись по домам. Под ногами шуршали последние желтые листья, а в воздухе пахло холодом и туманом. Ускользал очередной год.

Я вспомнил еще один день в этом парке. Тогда мы впервые сняли страхующие колесики с велосипеда Пэта, который назывался «Колокольчик». Мой отец бежал за «Колокольчиком», а внутри него уже развивался рак, о котором никто еще не подозревал. Он бежал и повторял одно и то же слово снова и снова: «Поймал. Поймал. Поймал».

Когда совсем стемнело, я отвез Пэта домой к его матери. Я подвел его к двери и присел перед ним на корточки — так, чтобы мы с ним оказались вровень.

Поцеловал его, просил слушаться и обхватил его руками, как будто не хотел больше отпускать.

А на следующее утро Пэт, его мать и ее новый муж, все вместе, сели в самолет, чтобы начать новую жизнь в другой стране.

Эймон так и не появился.

Помощник, готовящий зрителей, пришел и ушел, аудитория устала ждать. Их настроение падало с каждой минутой. Они пришли сюда, чтобы повеселиться, и, как говорит моя мама, готовы были смеяться, покажи им только палец. Но ожидание появления знаменитости стало действовать им на нервы: Операторы скучали. Суфлерша у монитора достала вязание. Дежурный администратор снял наушники и говорил что-то режиссеру на галерее. Тот взглянул на меня и пожал плечами.

— Я разыщу его, — тут же пообещал я.

Гримерная оказалась закрыта. Я начал стучать в дверь и звать Эймона. Никакого ответа. Я забарабанил сильнее, обозвал его дерьмом и приказал немедленно открыть. Тишина. А потом, наконец, за дверью раздались шаги.

Эймон открыл и, пока я входил, опустился на колени и стал что-то искать под гримерным столом.

Я обругал его, полагая, что он потерял несколько гранул кокаина, но ошибся.

— Она где-то здесь, — сказал Эймон. — Я знаю, что здесь. Ага!

Он выпрямился, сжимая в руке несколько клочков бумаги. Потом начал расправлять их на столике и складывать вместе, как мозаику для малолетних. Это была фотография девушки. Восточно-азиатской внешности. Темноволосой, красивой, которую я уже где-то видел.

— Мем, — произнес он, — моя прекрасная Мем. О, как ты можешь быть такой жестокой? Я так любил тебя. Ты, чертова стерва!

Я наблюдал, как он складывает кусочки фотографии, которую, очевидно, только что сам же разорвал. Это был один из тех любительских полароидных снимков, которые делают туристы, осматривая достопримечательности. На ней были изображены мужчина и женщина, смотрящие прямо в объектив летним днем у входа в Нотр-Дам. Эймон и его Мем в Париже.

— Что случилось, Эймон?

— Она замужем. Выяснилось, что она, черт побери, замужем.

— Мем вышла замуж? — Я вспомнил, как Мем сбрасывала с себя платье в одном из стриптиз-клубов, где она работала. — Но она всегда казалось такой… незамужней.

— У нее муж и ребенок в Бангкоке. Маленький мальчик. Ровесник Пэта. Оказалось, что она все это время посылала им туда деньги.

— Боже мой! — Я обнял его за плечи. — Мне очень жаль, Эймон.

— Мы встретились. Чтобы обсудить возможность снова быть вместе. Казалось, она хочет этого, говорила, что тосковала по мне. Я купил для нее кольцо. Обручальное кольцо от Тиффани. Настоящее. Ну, не смешно ли? Когда она пошла в туалет, чтобы там что-то поправить, я решил спрятать кольцо в ее кошелек. Хотел сделать сюрприз. Тут-то я и обнаружил ее фотографию с мужем и маленьким ребенком. Стерва. А я-то думал, что она правда хотела вернуться ко мне, Гарри. Но меня просто использовали как машину для печатания денег.

Мы с ним уставились на разорванную фотографию.

— Как ты думаешь, Гарри, если я склею ее скотчем, то будет ничего? Как ты считаешь? Или лучше попробовать суперклеем?

— Послушай, Эймон, этим займешься потом. Сейчас в студии тебя и «Фиш по пятницам» ждут несколько сотен человек.