Муж и жена - Парсонс Тони. Страница 55

— Давай подождем и посмотрим, что будет, ладно? — сказала Сид, стеля себе постель в гостевой комнате.

Значит, подождем и посмотрим… Еще один муж и одна жена, у которых возникли трудности. Но печальнее всего было ощущение, что те отношения, которые установились у нас в настоящий момент, являлись недостаточно хорошими, чтобы ради них оставаться вместе, но и недостаточно плохими, чтобы расходиться.

Хотя секса с Сид у меня не было, не было его и на Примроуз-Хилл, в квартире, которую Казуми снимала вместе со шведской студенткой-второкурсницей Королевской музыкальной академии. Я думал, что наш поцелуй на холме, откуда был виден весь Лондон, открыл мне путь, но теперь я натолкнулся на запертые ворота.

Мы с Казуми лежали одетыми на ее односпальной кровати. Шторы были задернуты. В соседней комнате практиковалась в игре на виолончели соседка по квартире. Она так хорошо играла, что музыка, звучащая совсем близко, за стеной, совсем не мешала. Напротив, было удивительно приятно слушать, как мелодии Шопена или Гайдна проникали сквозь тонкую стену. Великолепные романтические мелодии страсти, которые почти невозможно постичь. Соседка исполняла такие произведения, которые были мне известны, но я сам не знал откуда. И еще она играла вещи, которые я никогда в жизни не слышал. Одну пьесу она повторяла снова и снова — готовилась к экзамену. Это оказалась «Песней без слов» Мендельсона.

Соседка могла изучать что угодно, от бухгалтерии до техники подстригания деревьев, но романтические отношения складываются из ряда случайных совпадений. И тот факт, что она исполняла самую прекрасную музыку, которая когда-либо была написана, в то время как Казуми целомудренно лежала в моих объятиях, казался предначертанным, освященным небесами и давал мне ощущение, что я нахожусь в нужном месте.

Такая музыка могла стать чудесным аккомпанементом к нескольким часам страсти. Но Казуми это было не нужно. Она не хотела спать со мной. Прямо, как моя жена.

— Не хочу становиться твоим маленьким грязным секретом, — сообщила Казуми. — Это никогда не срабатывает. Бояться, что нас вместе увидят, что мы случайно можем натолкнуться на общих знакомых. Ну, что это за жизнь? Ты можешь мне звонить, а я тебе — не могу. И всякие вопросы, которые мне надо тебе задавать, например, спишь ли ты со своей женой?

— На это я могу тебе ответить прямо сейчас.

— Нет. — Она приложила свой палеи к моим губам. — Потому что я не хочу, чтобы ты начинал мне лгать. И даже после того, как жен оставляют, все равно ничего не срабатывает. Не знаю почему. Наверное, слишком дорогой ценой это достается.

Я разрывался на части. Мне хотелось заботиться о них обеих. Любить их обеих. Казуми и Сид. И так, как они обе этого заслуживают. Но я знал, что это невозможно.

Можно любить двух женщин одновременно, но не так, как они того заслуживают.

Так что я постоянно искал выход, дергая одну дверь за другой, пытаясь выбраться из всего этого хаоса. И я делал это с Казуми так же, как и с Сид. В моменты, когда я был на пределе и музыка смолкала, я вдруг хотел, чтобы кто-нибудь из них — Сид, Казуми, одна из них, любая из них — проявила себя с какой-нибудь ужасной стороны. Мне пришлось бы уйти, тогда все, возможно, и урегулировалось бы само собой.

— Ты, кажется, знаешь много о сексе с женатым мужчиной, Казуми. Откуда у тебя такой опыт?

— Не имеет значения.

— Я хочу знать.

— Не мой опыт. Подруги.

— Подруги? Ну, конечно.

— Правда.

— И кто же эта таинственная подруга? Кто-нибудь отсюда?

— Нет. В Японии. Близкая подруга из Японии. И тут, наконец, до меня дошло.

— А как зовут эту подругу, которая имеет связь с женатым мужчиной?

За стеной звучала виолончель, это была грустная мелодия. Опять «Песня без слов». Должно быть, экзамен неумолимо приближался.

— Джина. Мою подругу зовут Джина, — открылась Казуми.

Мой врач считала, что у меня развился синдром белого халата.

— Как только перед вами возникает врач-а, — улыбалась она, говоря с очаровательным итальянским акцентом, добавляя ненужные гласные к концу некоторых слов, — ваше давление становится очень высоким-а.

Она по-своему права. Когда я заходил к ней в кабинет, мое верхнее давление доходило, как правило, до 180, а нижнее — до 95. Врач укладывала меня на кушетку и минут через десять опять измеряла давление. И всегда оно оказывалось гораздо ниже, примерно 150 на 90. Это было не блестяще, но все-таки означало, что в ближайшем будущем инсульт мне не грозит.

Синдром белого халата. Наверное, я думал, что это связано с моим сердцем. Но врач никогда не учитывала того обстоятельства, что я пришел к ней в кабинет прямо из дома. Поэтому, когда она измеряла мое давление, оно показывало мое отношение к ситуации в моей семье, с моей женой: блеклая, затхлая жизнь на разных кроватях, смешанные семьи и ее бывший муж, который на следующей неделе женится. Конечно, мое давление будет очень высоким. Каким же еще оно могло быть?

Когда я лежал на кушетке, прислушиваясь к приглушенному шуму машин на Харли-стрит, моя память вернула меня к более радостным временам моей жизни. Первое измерение давления показало то, что из себя представляет моя жизнь с Сид, а второе — моя тайная жизнь с Казуми.

Теперь я уже знал ее. Она не просто симпатичная девушка, которая привлекла мое внимание. Я узнал все о ее детстве, о ее отце, всю жизнь смиренно получавшем свой оклад. Отец регулярно напивался до беспамятства, приходя домой с работы, а мать Казуми отказалась от своей мечты — объездить весь мир — ради мужа, который ее не любил. Я узнал о распавшемся браке Казуми и о том, какого мужества ей стоило приехать в Лондон, чтобы начать все сначала. И еще я изучил ее лицо: иногда задумчивое, оно могло неожиданно озаряться радостью, как внезапно загораются старинные фонари на Примроуз-Хилл.

Я прекрасно понимал, что это не то же самое, что создание новой, реальной жизни с кем-то. Все это было далеко от вещей, которые могли сломаться или разрушиться, — стиральных машин, нагревательных приборов, автомобилей, семьи, брака. Но она все равно оставалась самым чудесным явлением в моей жизни и самым реальным из всего окружающего. Мы с Казуми много разговаривали. Разговаривали обо всем. Кроме моей жены, разумеется. Мы никогда не упоминали ее.

— Нам придется быть пожестче с вашим лечением, — констатировала мой врач.

Она подобрала мне соответствующие лекарства, изменив дозировку и количество таблеток.

Что же касается моего сердца — моего сумасшедшего любвеобильного сердца, — я чувствовал, что против моих теперешних тревог не помогут никакие таблетки.

Скольких девушек и женщин я приводил домой, чтобы познакомить их с мамой?

Не то чтобы я вел каждую встретившуюся девушку в кино, а каждую новую женщину укладывал в постель. Просто на настоящий момент, учитывая количество всех моих девушек и двух жен, их число давно перевалило за десяток. По мере того как мы с Казуми все больше углублялись в пригород и городской пейзаж уступал место летним лугам и полям, я осознал критерий, по которому отбирал девушек для того, чтобы представить их маме. Именно эта, особенная девушка станет последней, которую я привожу домой. И почему мы всегда такое большое значение придаем первой любви? Ведь на самом деле важнее всего последняя.

В настоящий момент мне хотелось избавить маму от всяких домашних неприятностей. Но все равно не имело смысла представлять Казуми просто как друга.

Мама прекрасно знала, что для мужчины, чей брак находится в опасности, такого понятия просто не существует.

Старый дом в воскресный полдень. Пэт открыл нам дверь, улыбаясь Казуми и не совсем понимая, что она здесь делает. Мама сидела на ковре в гостиной, делая вращательные движения плечами с крайне сосредоточенным выражением лица. Она поднялась на ноги, немного смутившись от того, что мы застали ее за этим занятием, но потом поцеловала Казуми, как будто знала ее всю жизнь.