Муж и жена - Парсонс Тони. Страница 66

Она устало улыбнулась и дотронулась до моей руки.

— Спасибо за поддержку, Гаррй, — сказала она, и я почувствовал, что краснею от стыда.

— Ты всегда поддерживала меня, — ответил я. — Особенно, когда Пэт разбился. Помнишь?

С того момента прошло уже почти три года. Но до сих пор у меня перед глазами стоит картина, как мой сын падает в пустой бассейн и под его головой с копной светлых волос растекается темное пятно крови. Тогда-то я и понял. Именно тогда я осознал, что детей могут у нас отнять. И Сид была в то время рядом со мной. Джина находилась в Японии, пытаясь наверстать упущенное в жизни, или найти себя, или встретить свою любовь, или какого еще черта она там делала. Здесь же я был один, если не считать моих родителей, которые всегда поддерживали меня, и Сид, которая с успехом могла бы находиться в другом месте, где ей было бы гораздо проще.

— Кажется, что это было так давно, — сказала она.

— Пошли домой, Сид. Хотя бы на несколько часов. Тебя ведь ноги не держат.

Но она что-то собиралась мне сказать.

— Я знаю, Гарри, что ты хочешь быть свободным.

— Не сейчас. Давай не будем об этом говорить. Только не сейчас. Пожалуйста.

— Нет, послушай. Я знаю, что ты хочешь быть свободным. Потому что все мужчины хотят этого, но ты хочешь больше, чем другие. Может потому, что ты рано стал мужем и отцом. И когда ты был еще слишком молод, у тебя все сложилось не так. Я не знаю точно, почему тебе это так необходимо. Но знаю, что ты мечтаешь о свободе. Тебе интересно, как оно будет без жены, без детей, безо всякой ответственности. Но знаешь ли ты, что случится на самом деле, если ты получишь свободу?

— Сейчас же пошли домой.

Она победно улыбнулась:

— А я знаю, Гарри. Вот так. Я знаю, что случится, когда ты станешь свободным.

— Сид…

— Послушай меня. Вот что произойдет, Гарри. Тебе встретится какая-нибудь девушка. Замечательная, юная девушка, и ты в нее влюбишься. Ты будешь по ней сходить с ума. А закончится с ней все приблизительно так же, как и со мной, как было с Джиной и с каждой другой женщиной, которую ты любил. Разве ты не видишь этого, Гарри? Если ты способен любить кого-либо, то не может быть полной свободы. Ее просто не бывает. От свободы отказываются ради чего-то, что гораздо лучше.

Я взял пальто и помог ей его надеть. Мы оба долго смотрели на спящую Пегги, нам так не хотелось оставлять ее одну. Бледное детское личико почти сливалось по цвету с белой подушкой.

— Все это не было ловушкой для тебя, Гарри, — брак, обручальное кольцо, я, Пегги. Я знаю, что ты чувствовал, но это все было не так. Ты и я — это не было ловушкой для тебя.

— Пошли домой, ладно?

— Все это должно было сделать тебя свободным.

Я лежал в постели в темноте и прислушивался к шуму воды в душе. Потом я услышал шаги. Я не заметил, как она вошла в нашу комнату, пока не увидел ее стоящей у моей кровати. Ее черные волосы были мокрыми и блестящими, а длинные ноги чуть дрожали от ночного холода. На ней было то самое зеленое платье.

— Оно мне все еще впору, — произнесла она и в следующее мгновение оказалась в моих объятиях.

А потом, как это обычно случается, когда болезнь или смерть стоят у порога, жажда жизни превозмогла все. И мы любили друг друга так, как будто были последними людьми на Земле.

На свете существует только два вида секса. Брачный и внебрачный. Выполнение долга и страстное желание. Сочувствующий и страстный. Слегка теплый и горячий. Занятие любовью и траханье.

Как правило, со временем мы теряем один вид и приобретаем другой. Так случается. Но всегда есть возможность вернуть потерянное назад.

Как говорила моя мама.

Просто нужно снова влюбиться.

28

Мы простились на Примроуз-Хилл.

Я бы нисколько не удивился, если бы она решила никогда больше со мной не разговаривать. Но для нее было характерно проявление формальной щедрости. Может, это чисто японская черта, но именно она и заставила ее встретиться со мной в последний раз.

Выдался один из тех светлых, ясных летних дней, когда кажется, что Лондон простирается бесконечно во все стороны. С высоты Примроуз-Хилл можно было видеть весь город, и в то же время мягкий шум уличного движения казался очень отдаленным. Реальный мир находился далеко отсюда. Но я знал, что он приближается.

Стояло раннее утро. Повсюду выгуливали собак, и в парке по дорожкам бегали люди, следящие за своим здоровьем. Тут и там можно было видеть спешащих на работу служащих со стаканчиками капучино в руках. Над всем Примроуз-Хилл слабым светом горели старинные фонари, напоминающие другой Лондон, затерянный во времени.

— Ты останешься здесь или вернешься в Японию?

— Ты не можешь спрашивать меня об этом. У тебя нет такого права.

— Извини.

— Перестань это говорить. Больше не повторяй. Пожалуйста.

Она что-то протянула мне. Это был полароидный снимок, который мы с ней сделали, держа фотоаппарат на вытянутых руках. Тогда казалось, будто ничто никогда не изменится.

— Я раньше думала, что если сфотографируешь кого-нибудь, то никогда этого человека не потеряешь, — рассуждала Казуми. — Но теперь я понимаю, что все наоборот. Наши фотографии показывают нам все, что мы потеряли.

— С нами этого не произойдет. Когда люди друг другу небезразличны, то они не теряют друг друга.

— Это совершенное деримо! — воскликнула она с возбуждением. Я не смог сдержать улыбки. Она иногда немного искажала слова, отчего ее язык приобретал особенное очарование. — Совершенное деримо.

Я отрицательно покачал головой:

— Ты всегда будешь особенной для меня, Казуми. И я всегда буду о тебе помнить. Даже если ты встретишь другого мужчину. Как же могут два человека, которые любили друг друга, когда-нибудь друг друга потерять?

— Не знаю. Я не могу этого объяснить, но именно так и происходит.

— Я не хочу, чтобы ты уходила из моей жизни.

— Я тоже.

— В мире живут четыре миллиарда человек. Из них мне близка только горстка людей. Включая тебя. Особенно тебя. Поэтому не говори так, как будто мы бросаем друг друга.

— Хорошо, Гарри.

— Вместе и навсегда? Она улыбнулась:

— Вместе и навсегда, Гарри.

— Пока, Казуми.

— Пока.

Я смотрел ей вслед, пока она спускалась с холма по одной из тех дорожек, которые пересекали парк во всех направлениях. Эти тропы разбегались в разные стороны, напоминая все те невозможные варианты выбора, которые встают перед нами в жизни, выбора, который необходимо сделать, чтобы двигаться дальше.

Я стоял, пока она не скрылась из виду, зная, что никогда не перестану спрашивать себя, какой стала бы наша жизнь, если бы мы с ней были вместе, и никогда не перестану любить ее и думать о ней.

И как только она вышла из парка, исчезнув из поля зрения, что-то произошло. Хотя, может, мне и показалось. Мне привиделось, что все фонари над Примроуз-Хилл погасли.

Больше я ее никогда не видел.

Мама надела свой парик Долли Партон и пошла в магазин. Маленький магазинчик по соседству, в котором она делала покупки десятки лет, недавно закрылся, потому что его владелец вышел на пенсию, так что теперь ей приходится ездить в огромный гипермаркет, расположенный довольно далеко. «Гораздо больший выбор, дорогуша». — Но автобусы в этом районе ходили очень плохо, поэтому мы с Пэтом раз в неделю отвозили ее в магазин на машине.

Когда мы, везя тележку, направлялись в мясной отдел, вдруг столкнулись с пожилым мужчиной, у которого в плетеной корзинке лежала одинокая баночка кошачьих консервов. На обрюзгшем стариковском подбородке виднелась седая трехдневная щетина, а на плечах у него был надет вязаный жакет, хорошо побитый целым выводком моли. Приглядевшись к старику, я понял, что видел его раньше.

— Элизабет! — воскликнул он.

Это был Текс, хотя сегодня он выглядел скорее как Грэм.