Александр Невский - Пашуто Валерий Петрович. Страница 33

Мрачной рисовал Мефодий судьбу поверженных.

Все до странности похоже...

Неужели нет надежды на конечную победу над Ордой? Ведь не могли христиане не одолеть варваров. Но как? На кого надеяться?

На князей? Число княжений все растет, после нашествия оно удвоилось — тверское, стародубское, суздальское, костромское, городецкое, галичское, ярославское, белозерское, московское. Уже восемнадцать. Сколько их будет еще? Какой оставит Александр Русь? Кто ее защитит?

Князья все перессорятся на другой день после его смерти. Отец упорно, словно ничего не изменилось, оставался в опустошенном Владимире. Он, его сын и преемник, делал то же, хотя уже нет ни сил, ни средств восстановить былой блеск столицы. Годы власти не принесли богатства. Жизнь у всех трудная — милостыни и на Руси и на выкуп из татарской неволи роздано немало. Чтобы утолить корысть ханского двора, всего золота мира не хватит... И где взять денег? Издавна считается: «Мужи злато добудут, а златом мужей не добыти». А чем? Им землю подавай, а земля у бояр.

А что будет с семьей? Сейчас в доме покой, он всегда гостеприимно открыт и для своих и иностранцев, одолевающих дальние пути, чтобы решить с ним дела политики и торговли. Семья — это прежде всего сыновья, они растут достойными людьми и уже получили уделы: новгородский наместник Дмитрий — Переяславль, Андрей — Городец. Последнему, годовалому Даниилу, скоро постриги, и перейдет Москва. Василий? Горько думать о старшем. Но ведь в большой семье не без урода. Жена дала ому покой и счастье в семье. Родила пятерых детей... Пока жив, она в почете — княгиня, а умрет муж — место ей готово — Княгинин монастырь. Тут все просто: «Женам глава — мужи, а мужем князь, а князем — бог». Там и похоронят рядом с дочерью Евдокией.

Примерно так мог рассуждать Александр. Потому и в его «Житии» читаем отнюдь не обычные слова о том, что жил он, «не внимая богатьства и не презря кров праведничю», был «милостилюбець, а не златолюбець, благ домочадцемь своим и внешниим от стран приходящим кормитель».

Есть еще церковь, митрополия. Но «главный поп», как называют митрополита в Орде, получил свой ярлык. Проповедники красноречиво повествуют о бедствиях страны от «батога божьего» — Орды и зовут к покаянию.

Странное дело — татарское разорение и иго не умерили, а, напротив, усилили «несытость имения» — жажду стяжания, и вскоре сама церковь устами епископа Серапиона признает: «Акы зверье жадают погубити плоти, тако и мы жадаем и не перестанем, абы всех погубити, а горькое то именье и кровавое к собе пограбити. Зверье, едше насыщаються, мы же насытися не можем, — того добывше, другого желаем».

И уже среди церковников объявились рьяные ханские богомольцы. А ростовский епископ Кирилл II, когда вылечил в Орде сына хана Берке, так получил от него в дар годовые оброки, которые были взысканы... с ярославских князей. Конечно, Кирилл был (он умер в 1261 году) ловкий политик. Он сумел даже обратить в православие племянника хана Берке. Й теперь этот царевич Петр обретается на Руси. Надо иметь своих людей в Орде. Он, Александр, это понимал и потому с Ростовом в дружбе, и с Суздалем. На его средства достроили в Суздале женский монастырь, в котором погребли ростовскую княгиню Марию.

Сами церковники захватывают друг у друга земли, торгуют должностями; они «насилие деют» над церковными, нищими людьми, особенно «когда жатва или сено-сеча (сенокос)»; они же за мзду назначают наместников и сборщиков десятины; наконец, «скаредного деля прибытка» отлучают людей от церкви, вымогая деньги за возвращение в ее лоно. Усиленно «хитая (хватая) от чужих домов богатства», церковная знать становилась опасной и князю.

Конечно, все мы нагими предстанем на страшном суде, но пока... Грешные иереи отпускают наши грехи. С кого спросится?

...Ответ на эти роковые вопросы, мучившие Александра, дала жизнь. Ни разорение, ни иго, ни новые вторжения не смогли остановить развитие Руси. Крестьяне и ремесленники подняли из руин, укрепили Владимир, Москву, Тверь и десятки других городов; отстроены тысячи сел и слобод; расчищены и засеяны поля и выковано оружие для русских полков, отражающих натиск врагов на севере и западе. Исконные связи с Новгородско-Псковской и Полоцко-Минской землями, как они ни затруднены, помогают выносить тяготы ига, содействуют оживлению.

Трудовой люд на себе несет всю тяжесть ордынского ига, и господской кабалы, и княжеских усобиц, и нашествий врагов.

Барщина повсеместна и крайне тяжела. Ростовская крестьянка, проработав вместе с дочерью в поле все лето, получала за страду одну гривну. Гривну, Александр хорошо это помнил, в голодные годы стоила в Новгороде буханка хлеба. Барщина изнурительна, и работали на ней женщины даже беременные, на сносях и нередко преждевременно рожали прямо на полосе.

Конечно, много зла от слуг. Прислужники — тиуны, мечники, вирники — все жили одним: взыскивали с крестьян и «черных» людей дани, налоги, штрафы. Руководствовались они «Русской Правдой». Это суровый закон, идущий от прадедов — от Ярослава Мудрого и Владимира Мономаха, и не ему, Александру, его отменять. «Правда» строжайше охраняла имущество господ — земли, скот, ульи, ладьи, сети для ловли птиц. Чтобы посягнуть на жизнь этой касты, крестьяне должны были дойти поистине до горькой нужды. Конечно, крестьянин мог и жаловаться и жаловался ему, когда князь во время ежегодных объездов земли — «полюдья» чинил свой суд и проверял службу своих доверенных, но права мужика ничтожны.

Еще хуже холопам. Холопа не считали за человека, это говорящий скот, не более. И церковь в своем «Правосудии митрополичьем» одобряла этот порядок: «Аще ли убиет осподарь челядина полного, несть ему душегубства, но вина есть ему от бога».

Александр, как и другие князья, отлично знал, что творили его ставленники — тиуны, посадники, воеводы. Полоцкий князь, желая укорить своего тиуна, как-то спросил епископа: «Где быти тиуном нашим на оном свете?» Епископ хладнокровно ответил: «Там же, где и князь». К»язь «не полюби» ответ епископа и сказал: «Тиун неправо судит, мьзду емлет, зло деет а яз что дею?» Но епископ стоял на своем. Кто дает, власть тиуну над людьми? Князь. Значит, князь, в ад, и тиун с ним.

Надо ли удивляться, что народ ненавидит своих господ и в моменты смуты поднимается с оружием, чтобы уничтожить их. Но порядок мира сего освящен стариной и святой церковью, и он, Александр, на то и князь, чтобы охранять его.

Иное дело татарская власть. Она не от бога. Александр понимал, что лишь под угрозой силы подчинились люди «числу» и жили «в работе суще и в озлоблении зле», которое могло прорваться наружу в любой момент.

Особенно теперь, когда внук Чингисхана, великий хан Хубилай, передал сбор русской дани на откуп «бесерменам» — мусульманским ростовщикам. Они вносили хану деньги вперед, а потом собирали дань сторицей. Недавно, говорят, прибыл в Ярославль «зол» откупщик Титяк. Он руководит другими, которые «велику пагубу людям творили»; они же действуют и как ростовщики: дают деньги, может быть, тем, кому было нечем уплатить дань, а когда должники не погашают рост — проценты в срок, они «многи души крестьянскыя» уводят в рабство, в разные страны.

И народное озлобление действительно прорвалось.