Что осталось за кадром - Патни Мэри Джо. Страница 38

– Теперь я действительно чувствую себя виноватой.

– Думаю, я буду среди раненых, а не убитых.

– Это радует, – сухо сказала она. – Кстати, Грег как-то странно назвал меня. Я толком не поняла, а спросить забыла.

Он рассмеялся:

– Еще в Нью-Мексико вся команда за глаза называла тебя Умпик.

– И что же это значит? Удивительно милый постановщик?

– Нет, дорогая, Упрямый маленький птенчик. Она вспыхнула:

– А почему именно так?

– Ты получила это прозвище, когда уволила того парня, помнишь, помощника звукооператора?

– Он этого заслуживал, – оправдывалась Рейни. – Актерам меньше всего нужно, чтобы кто-нибудь из персонала ехидничал на их счет.

– Совершенно справедливо, твое прозвище – это комплимент в твой адрес. Группе всегда нравится, когда режиссер держит все под контролем.

Упрямый маленький птенчик. Надо же! Могло быть и хуже. Хорошее настроение Кензи испарилось.

– Ты видела фотографию в «Лондон инкуайер»? У нее сжалось сердце.

– Да.

– Дженни – только друг. Я зашел к ней поговорить о Найджеле Стоуне, и мы отправились пообедать.

Рейн перевела дух.

– Спасибо, что объяснил. Я знаю, это не мое дело, но будет… неприятно, если ты станешь крутить роман у меня под носом.

– Я понимаю. – Он коснулся ее руки. – Обещаю, пока идут съемки – никаких романов.

Как и Сара, она готова была вцепиться в его руку, чтобы не позволить ему уйти.

Но, будучи более взрослой, современной и почти разведенной женщиной, она этого не сделала.

Глава 18

В ожидании своей сцены Кензи прохаживался вдоль западной стены Морчард-Хауса. Как всегда в таких случаях, он почти жалел, что не курит. Возможно, трубка в руках помогла бы ему расслабиться. Чем ближе подходили самые трагические сцены, тем сильнее становилось его возбуждение. Иногда ему казалось, что Рандалл вселился в его душу, вытеснив его самого.

Слава Богу, что с тех пор, как съемочная группа покинула Лондон, папарацци оставили их в покое. Но лондонские газеты доставляли повсюду, и выпады Найджела Стоуна донимали Кензи и здесь. Каждый день репортер сообщал новые сведения о сенсационном прошлом Кензи Скотта. Однако до сих пор дело обстояло неплохо. Никто из людей, хорошо знавших Кензи, не проговорился. Стоуну так и не удалось найти ни крупицы информации о периоде, предшествующем учебе Кензи в академии. Хотя репортер представлял каждую деталь его жизни в самом худшем свете, откровенной лжи он не допускал. Очевидно, редактор газеты был неплохо знаком с законом.

Кензи поискал глазами Рейни. Она обсуждала с Грегом Марино длинную сложную сцену, требующую двух камер. Одетая в легкое белое платье, она выглядела как актриса-инженю, а не как режиссер, но чувствовала себя в режиссуре как рыба в воде. Ее хватка, четкое понимание того, что и как она хочет сказать этим фильмом, восхищали всю съемочную группу и вызывали уважение к ней. Она никогда не забывала, что съемки фильма – коллективный процесс. При других обстоятельствах он с удовольствием бы работал под ее руководством.

Он перевел взгляд на холмы Девона, покрытые пышной зеленью. Судя по снятому материалу, фильм будет полон щемящей красоты, ностальгических воспоминаний об исчезнувшей Англии, которая посылала своих сыновей завоевывать новые земли для империи и принимала их страдания и жертвы как должное. Публике это понравится. Но он был не в состоянии просматривать отснятый материал. Ему было невыносимо видеть себя в роли Рандалла.

Оставив главного оператора, Рейн подошла к Кензи. Она выглядела юной и невинной, как того требовала предстоящая сцена.

– Кензи, ты великолепен! У тебя даже походка офицера викторианской эпохи, – с улыбкой сообщила она. – Только, пожалуйста, смени место прогулок. Если ты вытопчешь эту чудесную зеленую травку, мне придется заплатить владельцу. Думаю, газон, который любовно возделывали в течение пятисот лет, не дешево стоит.

Ее шутка заставила его улыбнуться.

– Постараюсь не забыть, дорогая.

– Давай пройдемся вокруг дома. А Грег пока установит вторую камеру, чтобы снимать бельведер. – Взяв его за руку й тут же ощутив его напряжение, она тихо шепнула: – Нам придется привыкнуть прикасаться друг к другу перед камерой.

– Предстоящие сцены волнуют тебя так же, как и меня? – напрямую спросил он.

– Честно говоря, мне было бы проще играть любовные сцены с кем-то другим. – Она состроила гримасу. – Даже если мы постараемся не примешивать наши личные эмоции, зрители все равно будут видеть в этих сценах тебя и меня, а не наших героев. Мне неприятно об этом думать.

– Мне тоже.

Они обогнули здание и пошли вдоль северного фасада.

– Не считая нашей с тобой нервозности, работа идет так гладко, что меня это даже настораживает, – сказала она. —

Например, Морчард-Хаус. Кто бы мог подумать, что нам удастся отыскать дом с двумя столь разными фасадами и мы сможем снимать так, будто это два разных здания? Какая экономия времени и денег!

Старая часть дома была выстроена в стиле короля Якова I в начале семнадцатого века, новая относилась к временам короля Георга. Оставалось лишь правильно установить камеры. В здании было несколько красивых интерьеров, а вокруг раскинулись сады, луга, рощицы, поблескивала гладь прудов. Дом на две недели оказался в их полном распоряжении – владельцы на время съемок уехали отдохнуть во Францию.

Рейн, прикрыв глаза от солнца, всматривалась в даль:

– Второй режиссер говорил, что в отдаленном уголке сада есть лабиринт. Постараюсь побывать там, даже если времени будет в обрез.

– Ты имеешь в виду садовый лабиринт?

– Нет, те устраивают из сплошной стены подстриженных кустов для развлечения публики. А здесь на земле выложен сложный узор, в нем есть только один путь от входа к выходу. И суть состоит в том, чтобы, пройдя извилистой тропой, обрести себя, а не заблудиться.

Обрести себя? Кензи решил приложить все силы, чтобы держаться подальше от здешнего лабиринта.

– И как это происходит?

– Когда следишь за поворотами дорожки, то больше ни о чем не думаешь и расслабляешься. Полная сосредоточенность, никаких посторонних мыслей – своеобразный вид медитации. Подобный лабиринт есть у кафедрального собора в Сан-Франциско. Моя приятельница Кейт как-то после ужина отвезла меня туда. Чтобы доставить ей удовольствие, я пошла по дорожке и на полпути поймала себя на том, что отдохнула, как никогда. Теперь везде, где только можно, я не упускаю подобной возможности.

– Будь осторожна, в центре лабиринта может оказаться Минотавр.

Она улыбнулась:

– Если тут и есть какие-нибудь чудовища, они погружены в волшебный сон и совершенно безвредны.

Они снова повернули за угол и увидели съемочную площадку.

– Кажется, пора снимать сцену в саду, – напомнила Рейни. – Я думаю этими кадрами начать фильм. Как ты считаешь?

– Разумно. Это задаст тон фильму: и отношения героев, и

идеализированная картина Англии, которую Рандаллу предстоит вскоре потерять.

– Именно это я и имела в виду.

Когда они подошли к съемочной группе, Рейн задумчиво сказала:

– По возможности я старалась спланировать съемки в той последовательности, как развиваются события в сценарии. Интересно, это повлияет на накал эмоций?

– Не думаю. Любой профессиональный актер в состоянии с полной отдачей сыграть свои сцены, независимо от того, в каком порядке они идут.

– Мне нужно нечто большее, чем профессионализм. Мне нужно вдохновение.

– Упорный труд надежнее вдохновения, – сухо возразил Кензи. И безопаснее. Прилив вдохновения может прорвать шлюзы памяти, чего ему меньше всего хотелось. Это путь к безумию.

Сара Мастерсон, подхватив юбки, со смехом пустилась бежать по шелковистой траве. Бросив взгляд через плечо, она увидела, что капитан Рандалл догоняет ее. Его смех вторил ее веселью.

Их семьи жили по соседству, но раньше Джон смотрел на нее как на младшую сестру. С тех пор как они встречались в последний раз, она выросла, и Рандалл заметил это. Две недели назад он вернулся домой, и они виделись ежедневно. Когда позавчера на балу они вальсировали, она просто таяла в его объятиях. Полночи Сара терзалась сомнениями, не вообразила ли себе, что у него заблестели глаза. Но она не ошиблась. Он действительно заинтересовался Сарой Мастерсон.