Обаятельный плут - Патни Мэри Джо. Страница 52

— Пусть Жанна плакала, расставаясь с вами, но я уверена, что она обрела веру в свою женскую привлекательность, раз ею заинтересовался такой мужчина, как вы.

Робин хотел что-то сказать, но она положила палец ему на губы.

— Не надо мне говорить, что вы совершили предательство, я с этим не спорю. Но вы дали ей и счастье и позволили сохранить чувство самоуважения, а ведь это вы не были обязаны делать.

— Допустим, что я не проявлял бессмысленной жестокости, однако это не оправдывает моих проступков.. Макси попыталась поставить себя на его место.

— Шпиону, наверное, лучше не иметь моральных устоев. Человеку порядочному заниматься шпионажем, очевидно, невыносимо. Как вам удалось выдержать столько лет?

— Я старался отстраниться от своих самых страшных дел, притворялся, что их совершил кто-то другой. Долгое время мне удавалось не думать о них. Но когда кончилась война и мне больше не надо было рисковать жизнью, эта ограда стала рушиться.

— Отсюда и кошмары?

— Да.

Макси нежно гладила его по спине, вспоминая тот вечер, когда она пыталась научить его слушать ветер. Она опять ощущала, что в его характере сплетены в клубок разные нити, но теперь она понимала, что многие из них ссучены из боли. Его дух чересчур хрупок. Может быть, он не потерял душу, но на грани душевной катастрофы. Как странно думать, что под его смехом все время скрывался этот леденящий мрак.

Макси чувствовала себя обессиленной. Не так-то легко сопереживать страдающему человеку. Пожалуй, не надо больше ни о чем его расспрашивать. К утру Робин восстановит стену, которая до сих пор защищала его от безумия, и станет таким же внешне беспечным, как всегда.

Мать говорила Макси, что сны надо обсуждать, а кошмары выпускать на волю. Чтобы Робин восстановил свою цельность, нужно осветить мрачные глубины его души целебным светом.

Макси чувствовала себя беспомощной. Она не может помочь Робину, ему нужен кто-то сильнее и мудрее ее. Но у него есть только она. Пытаясь докопаться до корней его беды, она только причинит лишнюю боль и ему и себе. Но надо попытаться спасти его рассудок, даже если он потом станет ее презирать.

Макси открыла душу дождю и ветру, которые очистили ночное небо. И когда в нее влилась частица их силы, она открыла глаза и заговорила.

Глава 23

— Расскажите мне про все, что вас мучает, Робин. Он судорожно вздохнул.

— Я и так уже рассказал слишком много.

— Вы боитесь, что правда меня раздавит? Но я ведь не невинная английская барышня. Я достаточно повидала, чтобы понимать, как порой трудно сделать правильный выбор.

— Но вы же искренни, как солнечный свет. Как вы можете не презирать меня, зная, что я собой представляю.

"Потому что я люблю тебя!» Эти слова так ясно прозвучали у Макси в голове, что она чуть не произнесла их вслух, но удержалась. Робину меньше всего сейчас нужны признания в любви, на которую он не может ответить.

Вместо этого она сказала:

— У меня слабость к пройдохам, особенно благородным. За то время, что я вас знаю, вы сделали много хорошего и ничего дурного. Вы спасли Джонса Дафида от разъяренного быка. Вы помешали мне убить Симмонса и хорошо сделали — я это поняла, как только немного остыла. — Макси поцеловала Робина в висок и ощутила биение крови в жилке. — Расскажите мне, Робин, за что вы себя казните. Когда поделишься тяжелой ношей, делается легче.

— Много было всего, — прошептал Робин. — Бесконечная ложь. Мои осведомители попадались и умирали страшной смертью. Одного французского майора я убил сам, потому что он был опытный командир и смог бы бесконечно долго удерживать испанский город против осадивших его англичан.

— Но ведь ваши осведомители сами знали, на какой риск идут. Что касается убийства, — Макси старательно подбирала слова, — конечно, порядочный человек не может радоваться тому, что совершил такое, но осада — страшная вещь, и она часто заканчивается резней. Ваш поступок это предотвратил, не так ли?

— Когда защитники города узнали, что их командир мертв, они отступили без боя. Да, это спасло много жизней. Но это не оправдывает убийство честного человека, который выполнял свой долг. Я с ним был знаком и уважал его. — Покалеченные пальцы Робина судорожно царапали одеяло. — Я его уважал и все же всадил пулю ему в спину.

— Ах, Робин, Робин, — болея за него всей душой, сказала Макси. — Теперь я понимаю, почему вы сказали, что ратный труд чище. Для солдат все проще: по другую линию фронта — враги, и их положено убивать.

Ответственность за поступки солдат лежит на командирах. Ваш же труд был несравненно сложнее. Вам, наверное, часто приходилось выбирать из двух зол. В вашем мире не было белых и черных красок, все было серым. Вы никогда не знали, правильное ли приняли решение. Двенадцать лет такой жизни свели бы с ума кого угодно.

— Они меня почти свели.

Вдалеке раздался раскат грома, и по стеклу забарабанил дождь. Макси казалось, будто она пробирается через болото с завязанными глазами и в любую минуту может сделать неверный шаг.

— Скажите, это убийство… Вы его считаете самым худшим своим проступком?

Робина опять начало трясти. Он не отвечал.

— Расскажите мне, Робин, — настаивала Макси. — Может быть, раны в вашей душе будут меньше болеть, если вы со мной поделитесь.

— Нет!

Робин попытался вырваться из ее объятий, но Макси крепко прижимала его к себе, не давая опять уйти в себя.

— Говорите!

— Это произошло в Пруссии, — с трудом выдавил из себя Робин. — Мне удалось достать копию договора, который имел бы серьезнейшие последствия для Англии.

Макси постаралась вспомнить: наполеоновские войны — ах, да!

— Тильзитский мир? Секретный договор между Францией и Россией, имевший целью поставить Англию на колени?

Робин поднял голову и посмотрел на Макси.

— Для американки вы неплохо осведомлены об европейских делах.

— Этот вопрос интересовал отца, и мы вместе читали сообщения из Европы, — объяснила она. — Неужели вам удалось узнать содержание секретных статей договора?

— Да, уже через несколько часов после его подписания. Но узнать это было сравнительно легко. Гораздо труднее было переправить донесение в Англию. Французы скоро поняли, что происходит, и пустились за мной вдогонку. Я много дней ехал верхом по направлению к Копенгагену, используя все известные мне уловки, чтобы запутать следы. Наконец я убедился, что преследователи отстали. Мне надо было отдохнуть: конь едва держался на ногах, да и я сам был не лучше. Я знал в этом районе семью зажиточного фермера. Эти люди ненавидели французов и не раз мне помогали раньше.

Голос Робина дрогнул.

— Они обрадовались мне, как родному сыну. Я сказал, что за мной была погоня, но я от нее ушел, и им ничто не грозит. Я был в этом уверен. — На шее Робина лихорадочно билась жилка. — Но я ошибся — катастрофически ошибся.

— Французы вас выследили? Он кивнул.

— Я проспал двенадцать часов. На следующее утро господин Вернер разбудил меня и сообщил, что французские солдаты прочесывают окрестности. Я сказал, что немедленно уеду и пошел на конюшню, но моего коня не было на месте. Тогда я хватился Вилли, их младшего сына. Ему было шестнадцать лет, он был примерно одного со мной телосложения и тоже блондин. Он считал меня героем. Увидев, что нет ни коня, ни седла, я испугался за Вилли и побежал через лес к большаку в надежде его перехватить.

Робин закрыл глаза.

— Но я опоздал…

Все существо Макси отозвалось на его боль, но надо было заставить его закончить рассказ.

— Что же случилось?

— Вилли решил отвлечь французов. Я стоял на холме и видел, как он нарочно показался отряду французской кавалерии. Он ехал на моем коне, на нем был сюртук того же цвета, что и мой, и голову он оставил непокрытой, чтобы они увидели эти броские — черт бы их побрал! — светлые волосы. Французы пустились за ним. На моем резвом коне Вилли мог бы уйти от погони, но тут навстречу ему вылетел еще отряд французов. Поняв, что оказался в западне, Вилли свернул в лес, но преследователи были слишком близко. Его быстро догнали и даже не дали возможности сдаться — просто изрешетили пулями. Робин был весь в поту.