Розы любви - Патни Мэри Джо. Страница 25

— Вовсе не довольно, но ничего — завтра будет новый день. — Когда Никлас отпустил ее запястье, он тоже учащенно дышал. — Доброй ночи, Клариссима.

Она посмотрела на него широко раскрытыми застывшими глазами, точь-в-точь как затравленный олень, потом так же, как прошлым вечером, схватила подсвечник и бросилась вон из комнаты.

Никлас взял со стола свою салфетку и принялся рассеянно складывать се. Клер была непохожа ни на одну из женщин, которых он знал; и, уж конечно, совершенно непохожа на Кэролайн…

Он совсем забыл о портрете, вернее, выбросил из головы мысль о его существовании. Сходство, черт бы его побрал, было разительным, и, внезапно увидев портрет, он испытал почти такой же шок, как если бы увидел саму Кэролайн.

Глупо было думать, что он сможет забыть ее, живя в этом доме.

Обнаружив, что бессознательно свил из салфетки петлю, Никлас с досадой швырнул ее на стол. Лучше думать о Клер и ее милой женственности, чем о прошлом. Когда они начали игру с поцелуями, он понимал, что ему, возможно, не удастся соблазнить ее, но теперь такой исход стал для него неприемлем. Эту игру он непременно должен выиграть. А сейчас он займется тем, что всегда давало ему утешение. Встав, он отправился в самую дальнюю часть дома.

Добравшись до своей спальни, Клер распахнула окно и глубоко вдохнула прохладный сырой воздух. На дворе шел весенний дождик, и его ровный шум помог ей успокоить нервы. Никто в Пенрите не узнал бы в ней сейчас ту спокойную, сдержанную учительницу, которой они доверяли своих детей, уныло подумала она.

Клер начинало казаться, что Никлас и впрямь сам дьявол; во всяком случае, он умел гениально искушать. Хуже всего то, что она реагирует на него не разумом, а чувствами. Это надо исправить, надо использовать разум и полагаться только на него. Тогда она сможет противостоять Никласу.

Легко так говорить, когда его нет рядом. Оставив окно открытым, Клер переоделась в ночную рубашку и легла в широкую кровать. Ей не сразу удалось расслабиться, но а конце концов успокаивающий шум дождя начал ее убаюкивать.

Но, когда она погрузилась в состояние полусна-полубодрствования, в ритм дождевых капель вплелась тихая-тихая музыка. Вначале Клер просто слушала ее и наслаждалась.

Потом осознание невероятности этих прозрачных, чистых звуков заставило ее очнуться. Откуда взяться музыке в середине ночи в почти пустом доме? Да еще такой музыке — нежной и прихотливой мелодии, похожей на песню эльфов?

Клер, хоть она и не верила в привидения, попыталась припомнить, нет ли в Эбердэре призраков.

Выскользнув из кровати, она подошла к раскрытому окну и насторожилась. Вначале девушка не услышала ничего, кроме шороха дождя и далекого блеяния овцы. Но затем до ее слуха долетела музыкальная фраза, и это была явно валлийская музыка, такая же валлийская, как каменистые холмы, что охраняли долину. Было очевидно, что играют где-то в доме.

Хотя завтра в Эбердэр переедет много молодых слуг и служанок, сегодня в доме спали только шесть человек. Может быть, это Уильямс? Но он вырос в деревне, и она никогда не слышала, чтобы он проявлял какую-то особую склонность к музыке.

Вздохнув, Клер зажгла свечу и надела туфли и свой старый шерстяной халат Любопытство вес равно не даст ей заснуть, так что имеет смысл попытаться найти источник этих звуков.

Держа в руке свечу, она отперла дверь и вышла в коридор. Пламя свечи колебалось под действием сквозняков; из-за пляшущих на стенах теней и барабанящего по крыше дождя.

Клер казалось, что она попала в сцену из готического романа. Может быть, разбудить Никласа? Нет, не стоит. Граф-демон, лежащий нагишом в постели, наверняка окажется куда опаснее любого призрака. И Клер, неслышно ступая, отправилась на поиски одна.

Эти поиски привели се в комнату, расположенную в самом дальнем угу первого этажа. Из-под закрытой двери сочился свет, и это успокаивало: ведь призраки не нуждаются в лампах.

Клер осторожно повернула дверную ручку — и, когда дверь наполовину открылась, застыла в изумлении. Обитатель комнаты не был привидением.

Но будь он самым настоящим призраком, она бы удивилась не меньше.

Глава 8

В тени виднелись очертания покрытого чехлом рояля, и Клер решила, что попала в музыкальную комнату. Здесь, возле вспыхивающего и опадающего в камине пламени сидел на стуле Никлас; на лице его застыло мечтательное выражение, а к левому плечу он прижимал маленькую валлийскую арфу. В противоположность неподвижному лицу его пальцы проворно перебирали металлические струны, выводя мелодию, звонкую, как пение колоколов.

Хотя Клер узнала бы его везде, выражение его лица было так необычно, что он казался незнакомцем. Перед ней был не легкомысленный аристократ, не грозный искуситель, а человек, чей дар и печали далеко превосходят таланты и печали обыкновенных людей, живое воплощение кельтского барда.

Внутренний голос шепнул Клер: «Смотри, какая уязвимость написана сейчас на его лице. Возможно, ты и он не так уж отличаетесь друг от друга». Но это была опасная мысль.

Никлас запел по-валлийски, и комнату наполнил его красивый звучный баритон.

Май, прекрасное время года,

Как сладко ноют птицы, как зелены рощи…

Но через две строки радостный напев оборвался, сменившись минорной жалобой.

Когда кукушки кукуют высоко в вершинах деревьев,

Еще горше становится мне.

Дым ест глаза, и не спрятать мне горя,

Ибо моих родичей больше нет.

Никлас тихо повторил последнюю строку, и в его голосе, казалось, звучала вся скорбь мира.

Хотя мелодия была ей незнакома, Клер узнала слова: это было стихотворение из средневековой «Черной книги Кэрмартена», одного из самых древних валлийских текстов. На глаза ей навернулись слезы, ибо знакомые слова никогда еще не трогали ее за душу так, как теперь.

Когда затихли последние ноты, она вздохнула, горюя обо всем том, что потеряно, и обо всем том, чего у нее никогда не будет.

Услышав этот звук, Никлас резко вскинул голову, и уязвимость на его лице мгновенно сменилась враждебностью.

— Вам давно пора спать, Клариссима.

— Вам тоже. — Она вошла в комнату и затворила за собою дверь. — А почему вы меня так называете?

— Клер значит ясная, яркая, прямая [5]. А Клариссима — это превосходная степень по-итальянски. Самая ясная, самая прямая. Это вам очень подходит.

— А я и не знала, что вы так хорошо играете и поете:

— Об этом мало кто знает, — сухо сказал он. — В старину валлийский дворянин должен был уметь искусно играть на арфе, лишь тогда он считался достойным своего звания, но в наше варварское время все изменилось. Теперь это можно считать моим тайным пороком.

— Музыка не порок, а одна из величайших радостей жизни, — весело сказала Клер. — Если таков образчик ваших пороков, то поневоле задумаешься: а вправду ли вы тот погибший человек, каким вас почитает свет.

— Все мои пороки носят публичный характер. И поскольку в игре на арфе есть что-то напоминающее об ангелах небесных, я держу это умение в секрете, чтобы не разрушить свою репутацию. — Он наиграл короткий разудалый мотивчик. — Мы с вами оба знаем, как важна для человека его репутация.

— Ваше объяснение довольно забавно, но тем не менее оно — чистый вздор. Кстати… Почему, заметив мое присутствие, вы бросили на меня такой испепеляющий взгляд? — задумчиво спросила Клер.

Тишина и уединенность ночи располагали к доверительности, и на сей раз вместо того, чтобы отделаться шуткой, он дал правдивый ответ:

— Джентльмен должен уметь наслаждаться музыкой, так же как живописью или архитектурой, но ему не подобает тратить время на музицирование. Если же он, упаси Боже, все-таки желает играть на каком-либо из музыкальных инструментов, то это должны быть непременно скрипка или рояль И уж конечно, истинный джентльмен ни в коем случае не должен уделять свое драгоценное внимание чему-то плебейскому, например валлийской арфе.