Волна страсти - Патни Мэри Джо. Страница 11

Ситон фыркнул.

– Ничего похожего. Мой стиль гораздо выше. Давид – просто зазнавшийся французский ремесленник, да к тому же бунтовщик.

«От скромности Ситон не умрет», – подумал Кеннет и продолжил:

– Вся сила картины в композиции. Гораций держит меч под определенным углом, эта деталь поражает своей точностью, а картина выигрывает.

Ситон одобрительно кивнул.

– Мне приходилось видеть другое толкование этой темы. Там Гораций был изображен закаленным бойцом. На вашем же полотне он выглядит мальчиком, что придает особую остроту восприятия картины. Он никогда не участвовал в сражении и потому немного боится. По глазам видно, что ему жаль расставаться с жизнью, которую он еще не познал, однако каждый изгиб его тела, каждый его мускул говорит о том, что он будет стоять до конца, чего бы ему это ни стоило.

– Чудесно, капитан. – Сэр Энтони перевел взгляд с картины на Кеннета. – Каков скрытый смысл этой картины?

Экзамен был нетрудным.

– Гораций здесь является воплощением Британии, в одиночку противостоящей Франции. Обыкновенный художник просто бы придал ему черты Наполеона, однако вы поступили очень тонко, дав лишь слабый намек на Бонапарта, но в мыслях каждого, смотрящего на картину, невольно будет возникать образ француза.

– Мне сказали, что никогда еще репродукции картин на историческую тему не распродавались так хорошо, как моей. – Сэр Энтони задумчиво посмотрел на свою работу. – Картины на исторические темы являются вершиной искусства. Они воспитывают, поднимают дух нации, зовут на подвиг. Мне бы хотелось писать только такие полотна, но, увы, тогда бы мне пришлось умереть голодной смертью. – Ситон повернулся на каблуках и направился обратно в мастерскую. – Каждый англичанин среднего достатка считает своим долгом иметь у себя дома свой портрет или какой-нибудь пейзаж. Просто позор.

Ситон прошел в дальний конец мастерской и сдернул покрывало с одной из картин. Она была уже почти завершена и являла собой семейный портрет: мужчина с орлиным носом, его белокурая жена и между ними маленький мальчик, одна рука которого держит материнскую, а вторая вцепилась в шерсть спаниеля.

– Что вы думаете об этом, капитал Уилдинг? Я, художник милостью Божией, каких еще не рождала Англия, вынужден торговать своим талантом, создавая портреты герцогов и герцогинь, чтобы прокормить себя и свою дочь.

Несмотря на гневные слова, по всему было видно, что портрет Ситону нравится и он ждет похвалы.

– Вы обманщик, сэр Энтони, – рискнул сказать Кеннет.

У Ситона отвисла челюсть.

– Как вы смеете, сэр! – закричал он. Кеннет невозмутимо указал на портрет.

– Вы называете это ерундой, а написали его с любовью. Превосходны и композиция, и краски, но самое главное – вам удалось передать нежность, которая существует в отношениях между членами семьи; чувствуется, что мужчина готов на все ради жены и сына. Нельзя писать портрет с такой нежностью и силой воображения, если вы в действительности ненавидите это занятие. Я думаю, в душе вам нравится писать портреты, но вы не можете признаться в этом самому себе, и, кроме того, ваши друзья художники убедили вас, что только исторические темы – достойный предмет изображения.

Сэр Энтони выглядел так, как будто его огрели дубинкой по голове. Постепенно на его застывшем лице стала появляться слабая улыбка.

– Вы правильно подметили, заключил он. – Боюсь, что об этом не догадывается даже моя дочь. Вы прошли испытание, капитан. Ставлю вам хорошую оценку.

Кеннет чувствовал, что не ударил в грязь лицом, и его замечания были толковыми, но, увлекшись разговором об искусстве, который всегда доставлял ему удовольствие, он мог зайти слишком далеко и раскрыть себя.

– Простите, если оскорбил вас, сэр Энтони. Мне не следовало этого делать.

– Не разыгрывайте из себя скромника, капитан. Вам это не идет.

Будучи хорошим портретистом, сэр Энтони обладал прекрасным чутьем, и с ним следовало быть очень осторожным.

– Я отнюдь не скромник, – ответил Кеннет, – просто не в моей привычке быть грубым.

– В этом доме только мне разрешается быть грубым, – ответил Ситон. – Он снова завесил портрет. – Мне не нравится, когда в доме беспорядок – это мешает работе. Так как мне никогда не удается найти хорошего дворецкого или управляющего, мой секретарь, помимо своих обязанностей, должен выполнять и эту работу. Кроме того, вам придется объезжать мою лошадь, когда я сам буду очень занят. По всем перечисленным причинам вы должны поселиться в моем доме. Ваше жалованье будет составлять две сотни фунтов в год. Когда вы сможете приступить к работе?

Кеннет был несказанно рад, что так легко отделался.

– Как только заберу вещи из отеля, где я остановился, – ответил он.

– Пошлите за ними лакея. – Сэр Энтони дернул за шнур, на котором висел колокольчик. – Моя дочь Ребекка расскажет вам о ваших обязанностях. По всем вопросам обращайтесь к ней, а не ко мне. Правда, она тоже не любит, когда ее отвлекают от работы, поэтому постарайтесь как можно скорее вникнуть в свои обязанности. Один час каждое утро мы будем с вами заниматься делами и я буду диктовать вам письма. После этого я требую, чтобы меня не беспокоили до следующего утра. Вам это ясно?

– Куда уж больше, – ответил Кеннет, не в силах удержаться от иронии.

– Сегодня я в настроении выносить ваше остроумие, но не советую делать это впредь.

– Я думаю, у меня пропадет желание острить, когда я с головой окунусь в работу, – стараясь быть вежливым, ответил Кеннет.

– Вы совсем не похожи на моих прежних секретарей, капитан, – с улыбкой заметил сэр Энтони. – Думаю, мы подружимся, хотя не обещаю вам легких отношений.

Дверь открылась, и в мастерскую вихрем влетела маленького роста женщина. Одетая довольно небрежно, с копной темно-рыжих волос, наспех заколотых на затылке, с пятнами сажи на высоких скулах, она держалась с неподражаемой уверенностью. По всему было видно, что она в доме хозяйка.

– Ты звонил мне, отец? – спросила она.

– Да, моя дорогая. Познакомься с моим новым секретарем капитаном Уилдингом.

Ребекка Ситон повернулась к Кеннету и пристально осмотрела его с головы до ног. Ее пронизывающий взгляд так и сверлил его. Не красавица в привычном понимании этого слова, «старая дева, потерявшая девственность», с карими глазами, светившимися умом и энергией, она была личностью, которую не скоро забудешь.