Волна страсти - Патни Мэри Джо. Страница 59

– Ты не должна постоянно жить с мыслью о смерти Элен. Эта рана должна постепенно затянуться.

Ребекка прикусила губу: Лавиния прекрасно ее понимала. Она задумалась над предложением леди Клэкстон надеть одно из вечерних платьев матери и решила, что это даже хорошо: таким образом она как бы будет чувствовать ее поддержку.

– Я… я согласна. Давай поднимемся на чердак. Там в сундуках лежат все ее платья. – Ребекка встала. – Без тебя мне не справиться. Я не имею ни малейшего представления, что мне идет.

– Подходи к своей внешности так же, как ты подходишь к внешности человека, портрет которого пишешь, – сказала Лавиния, поднимаясь. – Не смотри на себя в зеркало и не сетуй на свою внешность. Тебе не надо думать о том, что ты застенчивая и немодная. Думай о том, что ты пишешь автопортрет и хочешь себя сделать красивой и элегантной.

Ребекка с уважением посмотрела на свою мудрую приятельницу.

– Лавиния, тебя послал мне сам Господь. Что бы я без тебя делала?

– У Элен было прекрасное шелковое платье цвета янтаря. Оно очень пойдет тебе. Давай поищем его.

Ребекка поднималась по лестнице с мыслью, что Лавиния, в сущности, добрейшее существо и отличный друг.

Покончив с поручениями сэра Энтони, Кеннет, как всегда, зашел на почту. Там его ждало письмо от лорда Боудена. Кеннет прочитал его и нахмурился. Боуден требовал доклада. Не желая встречаться с ним, Кеннет решил послать ему письменный отчет. Он спрятал письмо в карман и направился к дому Ситона, мысленно составляя ответ, но скоро решил, что неприятное дело может подождать.

Гораздо приятнее было думать о Ребекке. К концу вчерашнего вечера она уже была сама собой, смеялась и шутила. Постепенно она вернет себе былую уверенность.

Уверенность понадобится и ему самому, так как этот бал будет для него первым выходом в свет. Он ушел в армию, так и не появившись в лондонском обществе, как это обычно делают молодые джентльмены. Если бы не Гермион…

Кеннет постарался отогнать эту мысль. Даже если бы мачеха не была дьяволом во плоти, собственная бесхарактерность сделала бы его положение невыносимым. Он получил то, что заслуживает.

Был полдень, когда Кеннет вернулся в дом Ситона. В холле на столике его ждало приглашение от герцога и герцогини Кэндовер. Друзья не подвели его.

Он вошел в кабинет и застал там сэра Энтони и Джорджа Хэмптона.

– Вы как раз вовремя, Кеннет, – сказал художник. – Спуститесь с Джорджем в подвал и помогите ему найти одну картину.

– В подвал, сэр?

– Я имею в виду чулан, где мы храним краски, кисти и прочий материал. Джордж покажет вам, где он находится. Я бы и сам это сделал, но меня уже ждут посетители.

Сэр Энтони протянул Кеннету ключ.

– Мне нужен оригинал этой картины Энтони, с которой я хочу сделать гравюру, – сказал Хэмптон, взяв со стола лампу.

Спускаясь по лестнице, Кеннет решил, что ему выпала прекрасная возможность поговорить с Джорджем Хэмптоном.

– Это картина из серии «Ватерлоо»? – спросил он.

– Да, она из той же серии. Как только Энтони закончит картину «Веллингтон», я приступлю и к ее гравировке. Уверен, что картины этой серии взбудоражат публику на выставке, и мы готовимся к ее открытию, чтобы приурочить к ней продажу гравюр.

– У вас хорошо поставлено дело.

– Мой отец держал магазин в графстве Кент; я с детства учился торговать, – сухо ответил Хэмптон, – и не жалею об этом. Если бы миром правили одни только джентльмены, человечество все еще не вышло бы из пещер.

– Я отнюдь не хотел вас обидеть, скорее наоборот.

– Прошу простить меня, – Хэмптон смягчился. – Возможно, я очень чувствителен к таким вещам, но когда я приехал из провинции и поступил в Королевскую академию искусств, многие студенты часто указывали мне на мое низкое происхождение.

– Уверен, что немногие студенты академии были джентльменами по рождению. Разве отец мистера Тернера не был парикмахером?

– Да, – с деланным безразличием ответил Хэмптон, – но я думаю, он не ошибся, подружившись со своими сокурсниками-аристократами.

Неужели Хэмптон завидует благородному происхождению сэра Энтони? Разумеется, Ситон никогда не указывал своим друзьям на их низкое происхождение, но, возможно, своим высокомерием он невольно обижал их.

– Уверен, что вас не приняли бы в академию, если бы у вас не было таланта, – сказал Кеннет, желая польстить Джорджу Хэмптону.

На широком лице Хэмптона появилась мечтательная улыбка.

– День, когда меня туда приняли, был счастливейшим в моей жизни. Я всегда любил рисовать, и отец поощрял меня в этом. Я приехал в Лондон, полный надежд. Я надеялся стать лучшим художником Англии, лучше, чем Рейнолдс и Гейнсборо, вместе взятые. – Хэмптон глубоко вздохнул. – Все это лишь иллюзии, юношеские мечты.

Кеннет полностью разделял его настроение. В детстве он мечтал о том же. Даже сейчас он не переставал льстить себя надеждой, что у него есть талант, что он способен писать картины, которые станут бессмертными. Пустые мечты. Он даже не способен написать маслом простой натюрморт.

Они спустились на цокольный этаж, миновали кухню и комнату для прислуги и прошли в дальний конец коридора. Кеннет и раньше видел эту дверь, но не знал, что за ней находится.

– Возможно, вы не достигли первоначальной цели, – продолжал он, отпирая дверь, но вы стали лучшим гравером Англии. Разве это не принесло вам удовлетворения?

– Вы правы, – ответил Хэмптон, входя в чулан. – У меня хороший доход. Но представляете себе, каким ударом для меня было, когда, поступив в академию, я обнаружил, что многие из ее студентов гораздо талантливее меня? Даже в свои шестнадцать сэр Энтони обладал талантом, о котором не может мечтать простой смертный. Когда я увидел его работы, то сразу понял, что мне никогда до него не дотянуться.

– Зато вы стали друзьями.

– Пусть у нас разная степень таланта, но мы одинаково сильно любим живопись, – задумчиво произнес Хэмптон. – То же самое можно сказать и о Малькольме Фрейзере. Под его аристократическим лоском скрывается душа художника. Вот уже тридцать лет, несмотря на все наши разногласия, нас связывает крепкая дружба, и она зиждется на любви к искусству.