Я всей душою с вами, львы! - Паттерсон Гарет. Страница 36

В первые несколько дней после рождения детенышей я каждый вечер приносил Рафики бидон с водой. Она усиленно кормила малышей, а с водой было трудно на много миль вокруг. Обычно, если к моему приходу Рафики находилась с львятами в своем уютном гнездышке, она вылезала из ямки, потягивалась всем своим истощенным телом и подходила ко мне здороваться. Я наливал в миску воды и наблюдал, как она жадно лакает. Иногда же она оставалась с детенышами, приветствовала меня лишь гортанным звуком и вновь принималась кормить или вылизывать их. В таких случаях я, полюбовавшись этой картиной, зарывал до завтрашнего дня бидон с водой и миску в прибрежную гальку – и спешил обратно в лагерь.

В эти блаженные часы, когда я бывал в гостях у Рафики, я наслаждался тем, что никто не мешал мне жить. Никто на всем белом свете не знал, что мы вместе. Ни один человек не забредал в долину Таваны, а немногие дороги, по которым могла проехать машина, были довольно далеко. Как бы хотел я, чтобы мы всю жизнь оставались вот так, вместе, затерянные среди заросших кустарником земель…

Рафики так надежно схоронилась со своими детенышами, словно знала, что замышляется против нас. Вскоре после рождения львят я услышал, что Рафики вместе с потомством собираются перевезти в Габороне, где имеется загон для львов. Я понимал, что для Рафики это будет хуже смерти. Она была дикой и свободной. Ее бесценная свобода (как и свобода ее брата и сестры) дважды находилась под угрозой: в первый раз – когда погибла их мать, во второй – когда не стало Джорджа. И вот теперь ей угрожают в третий! При мысли об этом я стискивал зубы, но выхода из ситуации не видел.

Точнее, мне виделся только один способ избавить Рафики от неминуемого, как мне казалось, заключения – отнять жизнь у нее и детенышей. Но что я буду чувствовать после этого? Смогу ли жить? Как справлюсь с гневом, обращенным против тех, кто толкнул меня на этот шаг? Нет, в таком случае мое место рядом с нею, там, в долинах Небытия, где Батиан, Фьюрейя, Тана и Сала. Я сказал себе, что, если меня вынудят отнять у Рафики и ее детенышей жизнь, я наложу на себя руки.

Глава четырнадцатая

Я ВСЕЙ ДУШОЮ С ВАМИ, ЛЬВЫ!

Минуло полтора года с тех пор, как я, предавшись отчаянию, пришел к мысли о страшном исходе. Судьбе было угодно, чтобы дo этoгo не дошло. Но, как говорится, на Бога надейся, а сам не плошай. Я делал все, чтобы отстоять Рафики и ее детенышей. В первую очередь я устроил показ по национальному телевидению документального фильма «Рожденные быть свободными» и дал множество интервью средствам массовой информации.

Общественность отреагировала мгновенно. Ситуация вызвала бурю негодования, предложения помощи хлынули потоком. Я целыми днями просиживал в сарайчике, где телефон раскалялся от звонков. Звонили со всего юга Африки – из Ботсваны и Намибии, Свазиленда и Зимбабве.

Один журналист прислал мне факс: «Ситуация в высшей степени возмутительна. Рафики нужно спасти любой ценой. В случае чего – будьте любезны, обращайтесь ко мне». Женщина-адвокат готова была возбудить дело, чтобы львицу оставили в покое. Новые владельцы охотничьей станции Тули-сафари, как и многие другие, имеющие интересы в диких землях, прислали мне письма с заявлениями, что не согласны с планами перемещения Рафики. Эти письма я передал Найджелу Хантеру в подтверждение того, что мнение о необходимости удаления Рафики со здешних земель поддерживается отнюдь не всеми.

Кроме того, я направил письмо президенту Ботсваны. Я обратился к нему как бы от имени Рафики, напоминая, что она осталась последней из львов, с которыми работал Адамсон, и что в конце концов она является достоянием Ботсваны. Я напомнил ему также, что история трех львов Адамсона – Батиана, Фьюрейи и Рафики – снискала землям Ботсваны международную известность как месту, где еще сохранилась дикая фауна. Министр образования Рай Моломо, который всегда был моим горячим сторонником, не только передал послание президенту, но и сам переговорил с ним по этому вопросу. Рай чувствовал, что Рафики нельзя трогать уже потому, что она, как и другие дикие звери Ботсваны, привлечет средства в казну государства.

Несмотря на такое количество союзников, я тем не менее продолжал поиски заповедника, который стал бы убежищем для Рафики. Среди многочисленных факсов с выражением поддержки я выделил один, где рассказывалось о диких землях на юго-востоке Зимбабве, называемых Долиной спасения.

В июле я съездил туда на разведку – поездку организовал председатель общества охраны природы Клайв Стокил – и убедился в огромном потенциале этих мест. Долина спасения представляла собой миллионы акров девственных земель, объединенных различными землевладельцами в природоохранную зону. Но и этому варианту не суждено было сбыться. Там тоже еще только начинали строить ограды, и, значит, оставалась опасность, что Рафики с детенышами забредут в соседние скотоводческие земли Трайбл-Траст. Возникли и другие трудности, так что с идеей пришлось расстаться.

Вторая неделя июля 1993 года принесла новые волнения. Однажды, возвращаясь из долины Питсани (несмотря ни на что, мне удалось-таки наладить работу заброшенной скважины, и я регулярно ходил туда качать воду для животных), я столкнулся со своим старым приятелем Дэвидом Мупунгу, директором заповедника Тули-сафари в Зимбабве, с которым давненько не виделся. Я, конечно, обрадовался, но сразу понял, что Дэвид приехал по какому-то важному делу. Нахмурив брови, он рассказал, что недавно на подведомственной ему территории была незаконно застрелена львица – как бы это не оказалась Рафики. Я был настолько ошеломлен, что поначалу даже никак не отреагировал на его слова.

Потом он рассказал мне подробности. Некий охотник, имевший лицензию на отстрел леопарда, якобы ошибочно принял за леопарда львицу. Он подвесил на дерево тушу импалы и спрятался, а тут как раз оказалась львица, которую эта приманка привлекла. Охотник сказал, что в тусклом свете не мог отличить львицу от леопарда, но все равно прицелился и выстрелил. Дэвид и вся зимбабвийская Ассоциация охотников, не говоря уж обо мне, были возмущены содеянным. Надо было срочно выяснять судьбу Рафики и, если она действительно погибла, отправляться на поиски детенышей, пока они не умерли голодной смертью. В глубине души я чувствовал, что беда настигла не Рафики, а другую львицу, – или я только заставлял себя так чувствовать? Отправившись к львиному гнездышку, я обнаружил его пустым – ни матери, ни детенышей. Оттуда я двинулся вверх по Питсани к старой «Таване» – от лагеря остались только жалкие обломки двух построек да груда мусора. Почти все столбы, к которым крепилась ограда, давно уже были выворочены слонами.

Я прошелся по территории старого лагеря, всматриваясь в землю. Так и есть: примерно в двух метрах от того места, где стояла моя палатка, я обнаружил следы Рафики и детенышей. Она почла за наилучшее привести их туда, где в течение трех лет находилось наше с Джулией пристанище, и укрыть в старой норе бородавочника. Возможно, в этом месте, вызывающем только приятные ощущения, она была спокойнее за детенышей. Но потом я обнаружил следы, которые показывали, что она увела львят куда-то дальше.

Теперь я был почти уверен, что трагедия настигла не Рафики, а другую львицу, но нужно было удостовериться в этом окончательно. Во второй половине того же дня, взяв с собой своего друга Сэма, служившего смотрителем в одном из частных лагерей, я поехал к «скважине Рафики» (той самой, которую я пустил в ход) посмотреть, нет ли следов. Сэму предстояло стать свидетелем небывалого зрелища…

Ни у скважины, ни в долине мы не нашли никаких следов, но, прежде чем повернуть обратно, решили еще раз обойти скважину. Сидевший за рулем Сэм остановил машину, и стоило мне сделать шаг, как я увидел свежие следы львицы. А ведь часу не прошло, как мы побывали здесь! Неужели это следы Рафики?

Наказав Сэму оставаться в машине, я двинулся дальше пешком. Отойдя метров на полтораста, я будто бы услышал львиный рык. «Наверное, мне почудилось», – подумал я и зашагал вперед.