Девятый император - Астахов Андрей Львович. Страница 41

– Этот свидетель и вовсе негодный – громко сказал Акун.

– Почему это? – осведомился Радим, недовольный смешками в толпе.

– Брешет бессовестно и нагло под присягой, – ответил Акун. – Я заплатил ему золотом столько, сколько он запросил. А запросил он много, клянусь пропастью Ахмана – целую гривну, если считать серебром. Он как увидел золото, так сразу в рот его и засунул. Никуда это золото не делось, просто боится, червь, что узнает кто-нибудь про это золото и заберет у него.

– Не верь, воевода! – завопил корчмарь, брызгая слюной. – Ей-бо, исчезло золото! Морок это был черный. Колдун это, нехристь! Гляньте на него, люди, весь в черном, и по-нашему говорит без запинки. Истинно, сатана!

Толпа угрожающе зашумела, кто-то крикнул: «Смерть колдуну!» Радим ударил кулаком по столу, прикрикнул, чтобы замолчали.

– Если золото исчезло у корчмаря, – медленно сказал Акун, – то почему, воевода, оно не исчезло у тебя, когда ты забрал мою мошну?

– А то ли это золото? – спросил Радим.

– Оно самое. Я расплатился с корчмарем, отрубив кусок от слитка, который лежит в моей мошне. Можешь проверить.

Радиму не надо было проверять; кошелек Акуна вместе с бандольерой и посохом сейчас лежал перед ним на столе, и золотой прут был на месте, как впрочем и серебряные галарны.

– Следующего свидетеля! – велел воевода.

Новых свидетелей было трое: двое мужчин – один постарше, другой помоложе, – и старуха, скрюченная годами и ревматизмом, с единственным зубом в нижней челюсти, одетая в какие-то лохмотья. Это были торжанские травники-знахари, которым Радим велел осмотреть найденные у Акуна пузырек с мазью для лошадей и мешочек с лекарственным травяным сбором. Их представили как доказательства чародейства чужаков. Травники долго осматривали и пузырек и мешочек, понюхали и попробовали на вкус снадобья, даже попытались поджечь травяное крошево из мешочка Акуна. При этом все трое многозначительно качали головами, словно им открывалось что-то необычайно важное.

– Ну, посмотрели? – с явным нетерпением спросил Радим. – Что скажете?

– Дело ясное, боярин, – сказал старший из травников, – отвар в пузырьке нам неведом, но запах у него подозрительный. Похоже на зелье чародейское. Травы из кисы мы и вовсе не знаем. Хрестьянские лекари их не используют.

– Что скажешь, старик? – спросил Радим.

– Жидкость в пузырьке – эликсир для лечения ссадин и царапин у лошадей, – ответил Акун. – Ты не хуже меня знаешь, воевода, что если пустяковая рана у лошади нагноится, можно потерять эту лошадь. Эта мазь не допустит нагноения. Она же хорошо помогает от личинок оводов. А то, что травяной сбор из моего кисета твои травники не знают, так в том нет ничего удивительного. Не могут твои травники все знать.

– Мы хорошие травники! – возразил старший знахарь. – А это, чаю, снадобье какое для колдобы, не для исцеления.

– Да колдуны они! – заорал из толпы корчмарь. – Вчера сам слышал, как девка энта нечестивый заговор шептала: «Них-них, кумара, запалам бада!»

Акун спокойно ожидал, когда чернь утихомирится и перестанет кричать. Спокойствие старика нравилось Радиму, который умел ценить в людях мужество. Поэтому, когда толпу удалось успокоить, воевода спросил:

– Истинно ли говоришь, что не для колдовства черного носил эти снадобья с собой?

– Клянусь, – ответил Акун, подняв руку. – Травяной сбор этот лечит горячку и острое воспаление. Если смешать его с хлебной плесенью, толченой ивовой корой и бальзамином, получится хорошая мазь для лечения раневой горячки.

– Ты травы назови-то! – прошамкала старуха. – Чего тут намешано-то у тебя?

– Рвотник, листья краснолиста и палеи, тычинки цветущей лесной лилии, порошок из сушеных корневищ ацеи и пятнистого пылецвета.

– Мы не знаем таких растений! – воскликнул травник.

– Я назвал эти растения так, как они называются в моей стране, – заметил Акун. – Возможно, они есть и в этих краях, но зовутся по-другому.

– А пусть он сам заварит эти травы да и выпьет! – предложил кто-то. Толпа заволновалась.

– Тихо! – крикнул Радим. – Осталось еще одно обвинение. Вчера ты сказал в корчме моим воинам, что ты посол и едешь к новгородскому князю в Господин Великий Новгород. Однако посольской грамоты у тебя не нашли, только какие-то таблички с непонятными значками. Если ты посол, то какого народа?

– Сознаюсь, я обманул твоих воинов, – Акун подождал, пока стихнет ропот, потом продолжил: – Больше всего мне хотелось избежать потасовки в корчме с твоими людьми. Того ради я и назвался послом. Конечно, никакой я не посол.

– А почему ты так хорошо по-нашему говоришь? – спросил воевода.

– Я говорю на многих языках. Этому меня учили мои учителя.

– Да колдун он! – заорал кто-то, и толпа снова начала кричать и улюлюкать. В подсудимых полетело несколько репок, но они недолетели до цели и упали далеко от навеса. Радим вскочил со своего места, закричал:

– А ну, угомонись! Не то прикажу воинам копьями всех разогнать!

– Колдуна в костер! – закричали несколько голосов, но толпа быстро успокоилась. В наступившей тишине отчетливо прозвучал голос Акуна:

– Позволишь сказать, воевода Радим?

– Говори, старик. Осталось разве тебя выслушать.

– Я не буду много говорить. У моего народа многословие считается пороком. Поэтому скажу так; все, в чем нас обвиняют, – нелепый вздор. Мы с дочкой не колдуны, не тати и не шпионы. И чтобы доказать это, я требую поля!

Ответом на слова Акуна стала необычайная тишина. Сам воевода был в замешательстве. Старый милд поступил так, как в разумении Радима и должен был поступить настоящий воин. И оттого невольное уважение новгородца к этому пожилому чужеземцу возросло еще больше.

– Добро, – ответил воевода после недолгого раздумья. – Законы ты, мил человек, знаешь. Поле так поле. И кто твой поединщик?

– Я сам.

В толпе раздались смешки, но едва Акун посмотрел в сторону, откуда они раздались, немедленно стало тихо.

– Ну что же, пусть так, – согласился Радим. – Тогда и я выставлю своего. Или ты желаешь драться со мной?

– Нет, воевода. Ты болен и слаб. Биться с тобой – значит, поступить бесчестно. Выбери сам, кого ты хочешь видеть моим противником.

– Прокоп! – крикнул Радим после некоторого раздумья. – Выйди сюда.

Бритоголовый седобородый муж, которого Акун уже видел в корчме прошлым вечером, вышел из толпы, бросил косой взгляд на старого милда, поклонился воеводе.

– Будешь моим поединщиком, – приказал воевода новоторжский.

Прокоп теперь уже пристально посмотрел на Акуна.

– За кем выбор оружия? – спросил он.

– За тобой, – ответил Акун, – мне все равно, каким оружием биться.

Прокопа Псковитянина эти слова заставили задуматься. Вспомнился вчерашний фокус с орионами. Прокоп не был трусом, но внутри него что-то дрогнуло. Старик опытный и умелый боец, и одному Богу известно, каким боевым искусствам он обучен. Наверняка владеет любым оружием, но вот каким хуже, каким лучше – кто знает? В другой раз Прокоп выбрал бы меч. В бою на мечах преимущество у того, кто им лучше владеет. Прокоп неплохо владел мечом, однако никому не известно, как сражается на мечах этот страшный старик…

– Копье, – решился Прокоп. – Выбираю поединок на копьях. Менять оружие нельзя. Тот, кто потеряет оружие, тот проиграл поле.

– Согласен, – тут же ответил Акун. – Только у меня нет копья. Придется одному из твоих дружинников, воевода, дать мне свое копье.

Радим согласно кивнул. По его приказу воины тут же оттеснили толпу, создавая свободное пространство для поединщиков.

Руменика с тревогой наблюдала за происходящим. Когда из толпы вышел бритоголовый воин и о чем-то поговорил с Акуном, она не выдержала.

– Что происходит, Акун? – шепнула она. – Что ты собрался делать?

– Драться. Я предложил им поле, они не могут отказаться.

– Проклятье, ты хочешь драться вот с этим? – Руменика краем глаза взглянула на Прокопа; на нее произвели впечатление размах плеч, стать и рост дружинника. – Ты спятил, клянусь Единым! Он размажет тебя по снегу!