Сага о Рорке - Астахов Андрей Львович. Страница 41

III

Ингеборг была счастлива безмерно. Такого счастья она не знала никогда и даже не представляла, что оно может быть. Ночи с Аргальфом омолодили ее, ей теперь на вид было не больше двадцати пяти лет. Глаза ее сияли тем волшебным блеском, который есть лишь в глазах очень счастливой и сознающей свое счастье женщины. Морщинки на ее лице разгладились, походка опять стала легкой, как в те безмятежные дни, когда она еще жила при дворе своего отца; наконец-то ее плоть была взыскана, обласкана, окружена любовью, равной которой она еще не знала. И самое главное, рядом был Аргальф. Ее Аргальф, самый прекрасный мужчина в ее жизни, ее главная и последняя любовь. Воспоминания о первом муже Гензерике даже не посещали ее, так отвратительна была эта пора для нее. Об Эрманарихе она вспоминала, когда сравнивала его с Аргальфом, и всегда Аргальф был в выигрыше. Лишь мысли об Аманде омрачали счастье королевы Готеланда.

Она говорила о дочери Аргальфу. Чаще всего это случалось вечерами, когда они предавались ласкам на шкуре медведя у огромного камина в тронном зале Шоркиана.

– Дочь твоя в руках мятежников, – говорил Аргальф, – но даже волос не упадет с ее головы. Я не позволю этого. Моя армия уже готова в походу. Скоро Аманда будет здесь, и ты сможешь обнять ее, любовь моя.

Эти речи всегда приводили Ингеборг в экстатическое состояние, и она стремилась отдаться со всем желанием и изобретательностью влюбленной женщины. Она была ненасытна. Аргальф казался ей совершенством. Она осыпала его поцелуями, в секунды высшего соединения выкрикивала его имя. Ей нравилось целовать его руки – боже, какие у банпорского короля были красивые руки! У нее появлялись странные фантазии: однажды она сказала Аргальфу, что желает предаться любви с ним прилюдно, чтобы все видели, как обладает ею Аргальф. Она никак не могла привыкнуть к его сверхъестественной красоте. Она вслух сокрушалась, что нет в Готеланде художника, который мог бы передать красоту ее возлюбленного, ее ангела. Аргальф улыбнулся и однажды поднес ей медальон.

Ингеборг раскрыла медальон и ахнула от восторга: внутри было миниатюрное изображение Аргальфа, искусно вырезанное в самоцветном камне.

– Этот портрет сделал ромейский художник, – пояснил Аргальф. – Я тогда был моложе. Пусть этот медальон будет у тебя.

Почти все время они проводили вместе. Ингеборг стала часто менять наряды. Она одевалась то готской принцессой, то сарацинкой, то знатной норманнкой и требовала от Аргальфа ее раздеть. Аргальф подыгрывал ей, изображая пажа: при этом его черные глаза были полны такой нежности и такой влюбленности, что Ингеборг теряла голову и опять бросалась в плотскую страсть, как в водоворот. Она даже не подозревала, что мужчина может быть таким неутомимым, таким искушенным и искусным в ласках и проявлениях любви.

По утрам Аргальф преподносил ей подарки – золотые украшения, редкостные безделушки, диковинных животных. Однажды он преподнес ей большое румяное яблоко.

– В книгах христиан сказано, что Ева совратила своего мужа, уговорив его вкусить плод от древа познания, – с улыбкой сказал он. – Красиво, но нелепо. Ева лишь сделала простака Адама мужчиной. Я хочу вернуть одной из дочерей Евы ее подарок обратно. Только ты можешь сравниться красотой с Первой Женщиной.

– Ты считаешь меня красивой? Хочу слышать «Да»!

– Тысячу раз «Да!», я не солгал тебе при первой нашей встрече. Я действительно мечтал завоевать тебя. Когда-нибудь мы, моя королева, завоюем твою родину, Норланд. Мне всегда нравились белокурые женщины.

– Я казню любую из тех, кто приглянется тебе. Я сама поведу ее к плахе, а потом буду окунать руки в ее кровь и радоваться, что моя соперница мертва.

– У меня не было женщин, кроме тебя.

– Я не верю тебе, – Ингеборг была неподдельно изумлена. – Ты не знал женской любви?

– Я не знал любви вообще. Моя мать, говорят, была божественно красива, и мой отец без памяти любил ее. Люди осквернили их любовь, украли у моей матери счастье. Они даже не позволили ей перед смертью накормить меня грудью! Я вырос, ни разу не отведав молока моей матери! Теперь я нашел свою любовь. Люби меня, Ингеборг. Люби меня, моя королева. Люби меня…

– А мне кажется, у меня не было мужчин, кроме тебя.

Аргальф молчал, улыбался. Он был похож на ангела, случайно залетевшего из светлых высей эмпирея на землю, и в его огромных черных глазах, таких блестящих и страстных, была неведомая Ингеборг грусть.

– Я буду топтать вместе с тобой твоих врагов, – говорила она.

– Увы, божественная моя, их слишком много. Ты сделала меня королем этой страны, но есть те, кто считает меня узурпатором.

– Ты – мой король. Я люблю тебя…

– Красавица моя, любви даже такой женщины слишком мало для того, чтобы образумить глупцов и заговорщиков. Лучше поцелуй меня и давай забудем о делах…

Однажды ночью Ингеборг проснулась от громких воплей. Аргальф сидел рядом с ней на ложе. Его лицо было искажено гримасой страдания и в колеблющемся свете яшмовой лампы казалось совершенно белым, в глазах застыл мертвящий ужас.

– Аргальф! Любовь моя, что с тобой?

Банпорский король не отозвался. Ингеборг припала к его груди, покрыла поцелуями бледное лицо. Аргальф продолжал смотреть остекленевшими глазами в пустоту, только тихие скулящие завывания срывались с его дрожащих губ.

– Любимый, очнись! Заклинаю, скажи что-нибудь! Что, что с тобой?

– Я видел его! – стуча зубами, шепотом отозвался Аргальф. – Осталось недолго, совсем недолго…

– Кого ты видел?

– Своего отца. Он предупредил меня.

– Король Эдолф?

– Мой отец, – Аргальф вскочил с постели как был нагой и бросился к дверям. – Нужно спешить. Я… я слишком увлекся, я был беспечен.

– О чем ты говоришь, милый? – Ингеборг села, непонимающе посмотрела на своего возлюбленного. – Ты пугаешь меня.

– Ингеборг, ответь, – Аргальф простер к ней руку, – будешь ли ты со мной до конца?

– Да.

– Несмотря ни на что?

– Несмотря ни на что.

– Даже если от этого будут зависеть твоя жизнь и спасение твоей души?

– Я не смогу жить без тебя.

– Тогда пойдем.

Набросив халат из княжеского шелка, Аргальф помог одеться своей королеве, и вдвоем они вышли из опочивальни, не дожидаясь слуг.

– Он уже здесь, Ингеборг, – говорил Аргальф, когда они, держась за руки, шли по темным переходам Шоркианского замка. – Седой воин здесь. Отец предупредил меня. Давно уже меня мучили предчувствия, но теперь я знаю наверняка. Мой враг совсем рядом, и скоро пробьет час решающий битвы. Но я знаю, что мне делать.

– О ком ты говоришь, Аргальф? Кто твой враг?

– О, это трудно объяснить. Это призрак, отражение в зеркале, ночной кошмар. Скоро ты все узнаешь.

Следуя по холодным галереям, где гуляли сквозняки, они пришли в угловую башню замка, самую старую, фундамент которой построили еще ромеи. Камни кладки здесь густо поросли мхом, а снаружи башню доверху обвивал плющ. Здесь никто не жил, и только при Эрманарихе в верхних помещениях башни ненадолго устроили тюрьму для пленников, ожидавших выкупа за свою свободу.

Последние несколько переходов по винтовой лестнице Аргальф буквально тащил за собой изнемогшую от усталости и тревоги Ингеборг. Наконец они оказались у мощной дубовой двери, больше похожей на дверь в темницу. Аргальф отпер ключом массивный замок и втащил Ингеборг вовнутрь.

Когда разгорелись факелы, королева увидела комнату сорок на сорок шагов без окон и с полом, мощенным плитняком. Пахло сыростью и землей. Давно не топленный камин был полон побелевших углей, голые стены покрывали белесые пятна плесени и шапки грибка. Посреди комнаты стоял громадный круглый стол, футов десяти в поперечнике, на котором через равные промежутки стояли какие-то странные фигуры, вырезанные из дерева и потемневшие от времени. Внутри круга, образованного фигурами, стояла широкая полукруглая чаша из темного металла, вся испещренная непонятными знаками – то ли орнаментом, то ли письменами на неведомом языке. Ингеборг заметила, что неуверенное и даже испуганное выражение исчезло с лица Аргальфа. Банпорский король вновь был спокоен.