Ужин во Дворце Извращений - Пауэрс Тим. Страница 9

Стая Соек, которая подобрала его тогда, привела его в «гнездо» – лагерь в одном из заброшенных сооружений за городской стеной – и посвятила в заведенные у Соек ритуалы. В тот же самый первый день он стал свидетелем того, как несколько изрядно уже продвинутых сектантов начали «вещать». Помнится, тогда его смутила не столько неразборчивая тарабарщина, которую они несли с абсолютно бессмысленными выражающими лицами, сколько то, что делали они это абсолютно в унисон – так, словно (Ривасу навсегда врезался в память пришедший ему тогда на ум образ) каждый из них был видимым витком какого-то огромного червя. У Риваса не было ни малейшего желания становиться таким же, и очень скоро он обнаружил, что затуманенный алкоголем рассудок неподвластен причастию. После этого он, несмотря на наложенный Мессией строжайший запрет на спиртное, принимал все меры к тому, чтобы принимать причастие только в нетрезвом виде. Это помогало ему справляться с лишающим разума ритуалом... хотя наносить ответный удар он научился только после того, как в голову ему пришла мысль применить в ритуале Соек свои музыкальные навыки.

И уж тогда он расстался наконец с Сойками и отправился в Венецию. В Венеции он нашел Кровь.

Венеция – город, постоянно живущий в ритме безумного карнавала. Подобно кристаллам в насыщенном растворе разросся он по берегам полукруглого залива, известного как Бывшая Эллейская База. В центре залива находился провал, в котором лежала подводная лодка; поговаривали, что ночной порой вода там светится всеми цветами радуги. Обладатель толстого кошелька, умеющий постоять за себя, мог, если верить слухам, найти в номерах у набережной или в барах на берегах городских каналов экзотические развлечения на любой вкус. Ривасу доводилось слышать о «парных», где желающие могли забить насмерть людей, подрядившихся на это добровольно ради денег, которые выплачивались потом их родным; о «гимнастических залах» – борделях, штат которых состоял из мутантов, деформация которых была в той или иной степени связана с эрогенными зонами; о ресторанах с кухней из морепродуктов, давние клиенты которых практически утратили способность передвигаться самостоятельно, оглохли и ослепли, но требовали, чтобы их везли туда вновь и вновь ради смертоносных, безумно дорогих блюд. И конечно же, до него доходили передаваемые шепотом слухи о самом экзотическом, самом проклятом ночном клубе. Ни одна из рассказанных об этом заведении историй не повторяла другую, но все до одной сходились в том, что равных ему по жуткому, порочному великолепию не найти. Называлось это место Дворец Извращений.

Как молодой бродяга без гроша за душой, Ривас, разумеется, не имел возможности проверить ни эти слухи, ни даже само существование таких мест. Даже тортилья с завернутыми в нее несколькими фасолинами стоила целого дня нелегкой работы – но Кровь стоила сущие гроши.

Наркотик представлял собой ржаво-коричневый порошок, который можно было нюхать, подмешивать в питье, курить или просто есть, и он погружал пользователя в полу коматозное состояние, в котором он покачивался на иллюзорных волнах наслаждения от сознания хорошо выполненного нелегкого дела, тепла и покоя; давние пользователи утверждали, что ощущают также заботливую ласку, словно сам Господь Бог качает их в колыбели.

Употребление Крови было в Венеции не самым модным занятием – возможно, потому, что самые давние пользователи Крови превращались в отталкивающих уродов. Многие из них просто-напросто умирали от голода, поскольку жалели на еду денег, которые можно было потратить на новую порцию наркотика. Почти не думая о еде, все они и не вспоминали про необходимость мыться, или бриться, или вообще ходить куда-либо, разве что доплестись до первого же встречного, у которого можно будет выклянчить талон или два, чтобы вернуться с ними в лавку, где торгуют Кровью.

Найдя себе более-менее постоянную работу мойщика посуды в одном из здешних ресторанов и подзаработав немного, Ривас наведался в маленькую, темную лавочку Крови на берегу одного из каналов. Наркотик влек его к себе, как запретный плод: в Эллее он был вне закона и стоил бешеных денег. Лавочник и сам пристрастился к зелью, а потому разразился таким восторженным панегириком в адрес Крови, что Ривас, послушав его, повернулся и ушел: чувства подсказывали ему, что этот во всех отношениях восхитительный порошок лишит его с такими усилиями вылепленного самомнения, болезненных, но неприкосновенных воспоминаний об Урании, амбиций как музыканта – в общем, всего, что делало его Грегорио Ривасом.

– Славное утро, а?

Ривас вполне правдоподобно подпрыгнул и с опасливой надеждой покосился на типа, что остановился рядом с ним. Ростом тот уступал Ривасу, но сложение имел покрепче. Лицо его – за исключением носа и глаз – пряталось под густой рыжей бородой.

– Э... ага, – осторожно согласился Ривас, поправляя на плечах лямки мешка. – Ну, разве что немного свежо.

– Ага, и то верно. – Мужчина зевнул и прислонился к стене рядом с Ривасом. – Что, ждем кого, а?

– Нуда, – быстро ответил Ривас. – Я... – Он осекся и пожал плечами. – То есть нет.

– Ясно, – усмехнулся тот. – Послушай, я как раз перекусить собрался. Ты не голоден?

Ривас надеялся, что быстрое движение рукой к карману вышло у него естественным.

– Э... да нет...

– Уверен? Там, куда я собрался, нам подадут по большой тарелке machacha conjuevos – домашних, на халяву. – Он подмигнул. – И я могу сделать так, чтобы нас посадили у огня.

Ривас нахмурился. Все это ему не нравилось.

– Правда? И где же это?

– Ну, славное такое заведение на Спринге, принадлежащее моим друзьям. – Тип снова зевнул, потянулся, вытянув руки вверх, и опустил их; при этом одна рука как бы невзначай легла на плечо Ривасу.

Губы Риваса сжались в жесткую линию.

– На Спринге... а точнее?

– А? Ну, это всего пара кварталов отсюда. На углу Спринга и Главной. Всего ходьбы пять ми...

– Ясно. – Ривас сделал шаг назад, высвобождаясь из-под руки незнакомца. – Выходит, это у нас будет Мальчиковый Клуб. Нет уж, спасибо. – Он перешел улицу и прислонился к стене противоположного дома.

Впрочем, тип последовал за ним.

– Такты знаешь, что это за место, а? Слушай, парень, не задирай ты так нос. Позволь мне хотя бы...

Ривас повернулся к нему лицом так, чтобы тот увидел торчавшую из-под правого рукава рукоять ножа.

– Я могу всадить его тебе в сердце так быстро, что ты и ойкнуть не успеешь, – заметил он вполне благожелательным тоном. – Vaya.

– Бог мой, парень, – воскликнул тип, отступая на шаг. – Ладно, ладно! – Он попятился дальше и, оказавшись вне досягаемости ножа, вновь приобрел свой непринужденно-развязный вид. – Мы ведь могли подружиться! – бросил он на прощание через плечо.

А, пожалуй, мне даже нравится, почти удивленно думал Ривас, пряча нож обратно в рукав, что все на свете убеждены в том, будто их дружба чего-то стоит. Бог мой, если бы я и правда был заблудившимся, голодным пареньком, я, пожалуй, подумал бы, прежде чем отказываться от завтрака.

Ривас давно уже заприметил компанию молодых людей, гревшихся у костра в подворотне рядом с Рынком Древностей. Посмотрев в том направлении еще раз, он увидел, что одна из девушек улыбаясь направляется к нему.

– Поссорился с дружком, да? – спросила она, оказавшись на расстоянии негромкого разговора

– А-а... – Ривас неопределенно махнул рукой. – Мы с ним и не знакомы. Он просто подошел и заговорил со мной.

– Ты голоден? Пошли позавтракаешь с нами.

Сердце у Риваса забилось чаще, ибо это весьма походило на тот крючок с наживкой, который он искал. Однако он изобразил на лице неуверенность.

– Ну... у меня ведь денег нет...

Девушка положила руку ему на плечо и заглянула ему в глаза.

– Деньги – это всего лишь пешки в игре неразумных, не знавших счастья детей, – убежденно произнесла она, и он даже отвернулся, опасаясь, что охвативший его хищный, охотничий восторг отразится на его лице. Фраза, которую она произнесла, входила в стандартный набор Соек и не менялась с тех пор, как он впервые услышал ее в то утро тринадцать лет назад. Позже он и сам пользовался этими словами во время своих вылазок, изображая вербовщика.