Мэр - Астахов Павел Алексеевич. Страница 83

Журналистка развернулась и, дернув продолжавшего снимать оператора за куртку, зашагала прочь и от машины мэра, и от замершего, как истукан, адвоката.

Вдовец

Свежий глиняный холм утопал в цветах. Они даже не успели завянуть, а лишь налились живительной влагой недавно пролившегося дождя. Над еще не остывшим с вечера городом поднималась заря нового дня и окрашивала крыши домов в зловещий багряный цвет. Над утренним кладбищем одиноко плакала кукушка. Лживая птица напрасно сулила упокоенным долгих лет земной жизни. Ее никто не слышал. Однако возле конторы директора вдруг кто-то зазвенел ведрами, испуганная пророчица улетела прочь, а из-за кустов повалил густой сизый дым самокрутки кладбищенского сторожа.

Утренние солнечные лучи окончательно прогоняли туман и сумрак даже с этого печального места, постепенно осветив окрестности и одиноко стоящую фигуру возле свежего бугорка. Увидав человека, сторож, вооруженный граблями и цинковым ведром, переложил самокрутку из одного уголка сморщенного рта в другой и, прищурившись, двинулся к раннему посетителю.

– Утро доброе, мил человек, если оно, конечно, доброе.

– Здравствуйте, – безразлично отозвался Игорь Петрович.

– Ты что ж, ночевал на погосте, что ль?

Лущенко промолчал.

– Ну-ну…

Старик обошел могилу, наклонился и поправил съехавшие от дождя набок венки. Посмотрел на табличку и, шевеля губами, прочитал шепотом:

– Алена Игоревна Сабурова… – Поднял выцветшие глаза на мужчину: – Жинка?

Игорь Петрович молча кивнул.

– Да-а-а, – выдохнул сторож, – что деется-то! Молодые уходють, а нам, старикам, никак Господь не дает упокоения с миром. Видать, грехов много… Прости Господи, мою душу грешную.

Он быстро мелко перекрестился и мотнул головой в сторону кладбищенских ворот:

– Вот и вас греховная жизнь да суета от себя не отпускают. Всю ночь машины у ворот простояли. А сейчас, к утру, еще подъехали. И все ждут вас.

Игорь Петрович проследил за жестом сторожа, увидел блеснувшую под утренним солнцем крышу машины, поджал губы и решительно двинулся к ней.

Преодолел несколько сотен метров и опешил: машин было две, а подъезжала еще одна.

– Игорь Петрович! – выскочил из первой машины его собственный водитель.

– Игорь Петрович? – негромко обозначили свое присутствие оставшиеся в живых ученики и преемники Свирина.

– Здравствуйте, Игорь Петрович, – открыл дверцу только что подъехавшей машины адвокат. – Ну что, вы готовы обсудить ваши дела?

Он выглядел таким собранным и решительным, словно приехал не на кладбище, а в суд – работать.

– Мои дела? – скорбно поморщился вдовец и бывший мэр. – О чем вы говорите? У меня отняли все…

– Нет, не все, – оборвал его Павлов. – Алена Игоревна намеревалась завершить усыновление, ну, и весь ее бизнес… все-таки вы муж.

– Вдовец, – поправил его Лущенко.

– Вдовец, – с некоторым усилием заставил себя согласиться Павлов. – Вы правы, так будет точнее. И если говорить о наследстве…

Но Лущенко уже не слушал адвоката – он думал о Леночке. Теперь лишь эта детдомовская девочка соединяла его с ушедшей в лучший мир Аленой.

– И вы можете довести все мои дела до конца? – спросил он Павлова.

– Разумеется, – наклонил голову тот.

С повинной

Андрей Януариевич Вышинский утверждал, что лучшее доказательство – чистосердечное признание. Его научный трактат так и назывался: «Признание – мать доказательств». С тех пор и повелось в советской следственной системе: первым делом выбить признание. И пусть потом откажутся, пусть жалуются, что писали под угрозой, страхом, принуждением, без адвоката. Признание в любом случае будет служить самым важным доказательством. Причем не только для следователей и прокуроров, но и для суда. И это уже страшно! Тем не менее, сам институт чистосердечного признания существует в современной процессуальной науке и даже помогает избежать уголовной ответственности – в том случае, если человек отказался от доведения преступления до конца и заявил об этом. И даже если человек совершил особо тяжкое преступление, такое, как измена Родине или шпионаж, при чистосердечном признании он может быть полностью освобожден от ответственности.

Субботним утром в 161-е отделение милиции, что на самом краю города, вошли двое. Они долго топтались у порога, тихо переругиваясь меж собой, пока их наконец не заметил дежурный капитан:

– Эй, там! Идите сюда!

Посетители, подталкивая друг друга, приблизились, и дежурный капитан сдвинул брови. Эти двое приезжих усатых гастарбайтеров, как точно вычислил их милиционер, ему уже не нравились.

– Ну? И что хотим?

– Тауварищч капытан, – начал первый усач с явным южнороссийским певучим говором.

– Ага, товарищ! А может, вам, гражданин, кто другой товарищ? – передразнил его милиционер.

Визитеры совсем стушевались и снова затоптались на месте, что-то бубня под нос.

– Ну что?

Они уже начали раздражать дежурного. Явно пришли заявить, что какие-то неизвестные отобрали у них честно заработанные гроши. А нечего торчать без регистрации в городе! Гонять их нужно почаще, чтоб знали свои обязанности, раз приехали на заработки. Он снова насупил брови:

– Ну! Молчать будем? Заявление принесли? – попытался угадать капитан и ободряюще добавил: – Давайте, давайте! Сейчас откажем.

Мужчины подошли и действительно протянули два листа бумаги, исписанные сверху донизу мелким почерком. Капитан нехотя взял листки и глянул на часы: до смены оставалось всего двадцать пять минут. Не могли эти два пентюха прийти чуть позже! Что теперь с ними делать? Может, и впрямь что толковое написали? Он стал, с трудом разбирая слова, медленно читать заявление:

«Я, Миколай Гаврилович Дорогобуш, написав це прнзнаньня сам. Я був в памяти и сознании. Два месяцев тому назад ко мне подошел мой знакомый Петро Музыка и сказав, що можно добре заробатать. Надо только помочь добрым людям сломати ихнюю машину. Це машина була на стоянке. Мы с Петром Музыкой сделали усе як просили. Мы разумели, што люди були хозяева, так как они дали нам усе ключи и сигнализацию. Но мы все равно сховались. Штоб от греха подальше и чего не вышло. Мы поставили специальну приспосабленью под энту машину…»

Капитан прервался – у него от этого скорбного чтения даже голова разболелась – и зло взглянул на ходоков:

– Вы что, хлопцы, озверели?! Вы что, русского языка не знаете?! Кто так пишет?! Вы чего понаписали?! Какая машина?! Какое приспособление?! Чего просили? Кто просил? Бред какой-то!! Вам что в милиции – бюро жалоб и предложений? А?! А ну давайте паспорта!!! Щас регистрацию проверим!

Страховка

Друг и учитель погибшего Ивана Ивановича Свирина, давно живущий в Лондоне генерал Глеб Белугин знал, что получит этот электронный архив.

Его ученик был профессионалом во всем, что делал, и он прекрасно знал: в случае его смерти все богатейшие досье его охранной фирмы попадут в руки таких, как Брагин и Джунгаров. А потому, едва Свирин не подтвердил, что он жив, и лично не пополнил свой архив новыми аудиозаписями и видеоматериалами, точная электронная копия архива начала перекачиваться в два адреса: в ФСО России, где Свирин некогда трудился, и… в Лондон.

Генерал Белугин бегло просмотрел последние записи, уделив особое внимание выводам самого Свирина, и присвистнул. Теперь причины громкой, на всю Россию, гибели А. И. Сабуровой были куда как яснее.

– Федя, – набрал отставной генерал московский номер, – ты уже просматривал этот архив?

– Первым делом, – мрачно отозвался заместитель начальника ФСО России.

– И что скажешь?

– А что тут говорить? – вопросом на вопрос ответил старый друг. – Их брать надо.

Иск

Унаследовать миллиарды удается далеко не каждому. Сохранить при этом человеческое достоинство еще сложнее. Еще не высохли слезы на глазах близких Алене Сабуровой людей, еще не завяли цветы на ее могиле, а в суд города уже поступил иск, составленный по просьбе В. И. Сабурова его новым адвокатом. Пол-Ален требовал признать за ним право на все имущество, оставшееся после погибшей сестры. Вторым пунктом иска он требовал отобрать у Игоря Лущенко незаконно удерживаемое имущество.