Мягкие зеркала (полная версия) - Павлов Сергей Иванович. Страница 32

— Гляди, Андрей, светлячок прилетел!

— Тебе показалось. Ну какие тут могут быть све…

Светлячок мелькнул у него перед носом и, пульсируя крохотным огоньком, пропал за темными кустами.

— Гляди-ка, еще один! И еще!.. Да их здесь уйма!

— Диво дивное!.. — Светоносных букашек он видел до этого только в субтропиках. — Южная фауна в северном Зауралье?..

— Тут чудеса, — пропела Валентина, — тут леший бродит… Знаешь, я немного устала. — Она взяла его под руку.

— Давай попробуем прибавить шагу, В центре парка наверняка есть рестораны или кафе. Поужинаем, потанцуем… И кто это сообразил привезти их сюда и выпустить на погибель?

— Никто их не привозил. Это, видишь ли… местное изделие.

— О, мастера светопластики! — Он рассмеялся. — Художники-имэджентисты!

Вышучивая эффект «южной фауны» и собственное легковерие, они зашагали быстрее. Рой «светляков» исчез.

До корабельных сосен было еще порядочно. Валентина сказала: — Тихо как… И безлюдно. И есть хочется, и луны нет. И осень скоро…

— Луна взойдет позже. Во-от такая!

Разведя руками, чтобы показать ей, какая взойдет луна, он ощутил сгибом локтя, как напряглись ее пальцы. Валентина остановилась. Он посмотрел вперед. Со слабо светящейся ленты ковротуара уходила в кусты хвостатая тень.

— Не бойся, — сказал он уверенно, громко (с тревогой, однако, припоминая рассказ о том, что в прошлом году таежная рысь забрела прямо в парк возле Дворца Космонавтов). — Обыкновенная кошка.

— Величиной с болотного лешего, — добавила Валентина.

— С лешими, я до сих пор полагал, ты знакома заочно.

— Зато я очно знакома с пилотом, который успел позабыть, как выглядит силуэт леопарда.

«Хоть тысяча леопардов, — подумал он, глядя туда, где исчезла жуткая тень, — лишь бы не рысь…» К новолялинским леопардам он склонен был относиться индифферентно.

Нет, ему не верилось, что бродячая рысь может напасть на людей — не в ее это правилах. Но ведь темно и… кто знает…

В кустах сухо треснула ветка. Раздраженное фырканье. Снова треск и возня… Это его успокоило. Рысь не слон — пробирается осторожно, неслышно, обнаружить себя не дает — тем и сильна.

Где-то рядом пронзительно (как в тропическом лесу) заорала и громко захлопала крыльями птица. Будто в ответ в отдалении коротко прозвучал низкий и очень внушительный рык.

— Ты не волнуйся. — Он обнял Валентину за плечи. — Не стоит внимания.

— Напротив. Мне любопытно послушать рычание местных художников-имэджентистов.

От обочины отделилась хвостатая угольно-черная тень. Лениво так, не скрываясь, вышла на середину аллеи. Легла. Зелеными самоцветами сверкнули глаза. Угасли. Вспыхнули снова… Крупная тварь. Валентина права: силуэт леопарда. Точнее — черной пантеры.

Сзади зашелестела листва. Он оглянулся. Еще одна пара светящихся глаз…

— Пробьемся! — весело сказала Валентина. — Прикрой тылы, следи за флангами, а я беру на себя фронтальный прорыв.

— Давай-ка присядем, стратег. Имэджентисты впали в амбицию, и добром они нас отсюда не выпустят.

Раковина скамьи приятно пружинила — сидеть вдвоем здесь было удобно. И было бы даже уютно, если б не эти горящие в полумраке — слева и справа — две пары зеленых глаз.

Сверху посыпались листья. Опять заорала «тропическим» голосом неизвестная птица и, по-куриному шумно хлопая крыльями, тяжело приземлилась (точнее, плюхнулась) прямо перед скамьей. Засеменила по тусклым разводам светоузоров, беспорядочно меняя направление, волоча длинный хвост и громкими криками выражая свое недовольство.

— Индонезия, — сказал он. Погладил смутно белеющий возле скамьи ствол березы, — Римба Калимантана. Пантеры, павлины, удавы…

— Где ты видишь удава?

— Нигде. И не хотел бы видеть. — Он сжал Валентину в объятиях и сразу нашел в темноте ее губы. Сладко пахло жасмином.

— М-м… погоди! На нас смотрят.

— Кто посмел?! А… старый знакомый.

На них глядели розовые глазки-пуговки ярко люминесцирующего удава. Библейская рептилия, аккуратно так навинтившись на ствол березы лимонно-желтой спиралью, неприлично виляла хвостом. Из открытой пасти выпирал большой апельсин.

Он поискал, чем бы швырнуть в змеиную голову. Швырнуть было нечем. Валентина спросила:

— Не помнишь, кто первый из нас помянул удава?

— Счастье, что я не успел помянуть королевскую кобру… — Ладонь Валентины чуть-чуть опоздала закрыть ему рот. Ладонь он с удовольствием поцеловал. — Виноват, первый был я.

— Ну тогда ты обязан его развлекать.

— Нет, не обязан. Я не умею развлекать рептилий. И не желаю. Я умею и желаю развлекать тебя. Пусть свинчивается обратно. Вот выну у него изо рта апельсин и скажу, чтобы проваливал ко всем чертям.

— Вот вынь и скажи.

— Я раздумал. Освобождать пасти рептилий от фруктовых затычек — женская привилегия.

Валентина погрозила люминесцентному удаву пальцем:

— Искушение не состоится. Сгинь!

Удав поморгал розовыми глазами, съежился и угас.

Птица, силуэтом похожая на павлина, перестала кричать, развернула веером хвост — перья вспыхнули языками лучистого пламени. Мягко прозвучал женский смех. И голос:

— Добрый вечер, молодые люди!

— Вечер добрый, — ответила Валентина.

Щурясь, он с удовольствием разглядывал пламенеющее костром изделие мастеров светотехники. Или светопластики — он плохо в этом разбирался. От Жар-птицы, как от костра, исходило тепло, с перьев сыпались искры. У нее были яркие голубые глаза и благодушно-степенная походка, как у добрейшего Ван-Ваныча, преподавателя теории опорных траекторий. Чинно вышагивая, голубоглазое произведение светопластического искусства нежным голосом пообещало:

— Ай да повеселю вас, молодые люди, ай да распотешу!..

Он переглянулся с Валентиной.

— Сударыни, — обратилась к птице Валентина, — вы меня извините, но здесь я вынуждена просить вас опустить занавес.

— Да, — подтвердил он смущенно. — Извините, торопимся.

Огнеперое днво застыло на одной ноге и перестало сыпать искрами.

— Вырубай Феникса, Митя, — прогундосил кто-то из-под скамьи унылым тенором. — Клиент… одно расстройство. Это ему не по вкусу, то ему надоело, здесь он торопится. Пусть идет к… куда ему надо.