«Джоконда» Мценского уезда - Павская Ирина. Страница 33

Огонек жалко подрагивал и норовил погаснуть в любую минуту. Ожесточенная трудотерапия продолжалась. В результате мне удалось даже разобрать в кухонном шкафу, до которого никак не доходили руки. Вот уж верно — при правильном подходе из любой ситуации можно извлечь пользу. Продолжая метаться по квартире в пароксизме уборки, я исподтишка бросала взгляды на циферблат. Вечер неумолимо приближался. Наступала безмятежная пора, когда обеды сварены и съедены, квартиры убраны, но любимые сериалы еще не начались. Двор звенел детскими голосами. Молодые мамаши гордо катали по разбитому асфальту цветные коляски, приучая малышей с самого нежного возраста терпеть родные колдобины и ухабы. Потянулись с электрички садоводы с пустыми ведрами и корзинками. Лица их были обожжены жестоким весенним ультрафиолетом, в глазах светилось умиротворение и неземная благодать.

Привычная мизансцена, привычные действующие лица — все, как в любой другой теплый воскресный вечер. Только я сегодня выпадала из традиционного сценария, снова и снова прокручивая в голове возможные варианты ожидаемой встречи. А тем временем золото заходящего светила стало заметно тускнеть. Вдруг разом глухо забормотали старые ветлы в палисаднике, захлопало белье на балконах. Низкие темно-серые тучи споро и агрессивно занимали безмятежное майское небо, как монгольская орда — Древнюю Русь. Если бы я была режиссером сегодняшнего вечера, то сказала бы, что это перебор и дурновкусие. Известно — злодеи всегда возникают из темноты на фоне грозы и полыхающих адских молний. Не хватало еще для усиления трагизма музыку Вагнера подпустить. Но режиссер, он же оформитель спектакля под названием «Жизнь», располагался очень высоко, где-то на колосниках. И его совершенно не волновало мнение мелких статистов, которые солидно толпятся на сцене, получая по пятьдесят рублей за выход. Небрежный взмах его всесильной руки — и вот уже по стеклу барабанят настойчивые капли, без сожаления уничтожая зеркальный блеск свежевымытых окон. Немного визгу, немного бестолковой суеты, и улица опустела. Я люблю весенний дождь после долгого пыльного мучения. Остро пахнет горячий мокрый асфальт, ярче становятся краски, и прямо на глазах разворачиваются листья и набухают цветочные бутоны. Но сегодня мне было не до метеорологических радостей. Неумолимо приближался час «икс». Я сглотнула еще одну таблетку валерьянки и стала из-за шторы, как подпольщица, оглядывать двор. Мне хотелось знать, кто придет первым и придет ли вообще. И все-таки не усмотрела. Либо сама сильно волновалась, либо мои гости были неплохими конспираторами.

Звонок в дверь, хотя и был ожидаем, все равно полоснул по нервам электрическим разрядом. Стараясь выглядеть спокойной и уверенной, я распахнула дверь. За ней возвышался безупречный господин Хитрик. Костюм долларов за восемьсот, туфли за триста, в руке зонт-трость и солидный кожаный «дипломат». Не пошлый Китай и даже не сомнительная Турция, а добротная Европа. Выражение лица — «половина сахар, половина мед», как любят приговаривать азиатские рыночные мужички, расхваливая свои дыни. Ни дать ни взять — сердечный дядюшка пришел навестить свою любимую племянницу после долгой разлуки. Сейчас из чемоданчика начнет доставать подарки. Ох, переигрывает! Наверное, тоже нервничает. Эта сусальность нам ни к чему. Я нарочито сухо поздоровалась и впустила Льва Наумовича в прихожую. Он моментально врубился и тут же придал своему лицу вежливо-деловое выражение. Ничего личного — только бизнес. Секунду я колебалась: стоит предложить ему кофе или обойдется? Пожалуй, обойдется. Но формальную вежливость решила соблюсти: зачем раньше времени настораживать визитера?

— Присаживайтесь, Лев Наумович. — Я поправила диванную подушку и незаметно нажала кнопку диктофона, который она скрывала.

— Ну что, Серафима Александровна, надеюсь, ваши планы не изменились?

— В общем, нет.

— Что значит «в общем»? — внезапно занервничал Хитрик.

— Так, к слову пришлось. А деньги при вас? — перевела я разговор на более понятный предмет.

— Разумеется, как договаривались. Только, уж извините, мне сначала хотелось бы взглянуть на картину.

— Нет проблем! — Я полезла под кровать и вытянула оттуда так тщательно упакованный накануне сверток.

Глаза покупателя вспыхнули странной смесью алчности и насмешки.

— Голубушка, вы что, до сих пор держите портрет в раме? Гораздо проще было бы вынуть холст и скатать его в аккуратный рулон. Удобно, и меньше внимания привлекает.

— Простите, я не привыкла выдирать полотна из рам. У меня совсем небольшой опыт торговли музейной живописью, — не удержалась и съязвила я.

— Лиха беда начало, — пробормотал Лев Наумович. — Впрочем, ближе к делу. Как вы понимаете, я хотел бы взглянуть на полотно.

— А я хотела бы вначале пересчитать деньги. Если что-то будет не так, то не стоит и распаковывать. А то потом очень хлопотно снова все увязывать.

Губы Хитрика пренебрежительно скривились. Боже, как утомительно иметь дело с дилетантами — так и читалось на его лице. Он не спеша щелкнул замками «дипломата».

— Вот, как и условились — сто пятьдесят тысяч рублей.

Увесистые пачки, скрепленные банковскими ленточками, перекочевали на стол. Кучка получилась так себе, небольшая. Надо было запросить больше. Рядом с деньгами мой гость небрежным жестом водрузил плоскую бутылочку с дорогим коньяком.

— Удачную сделку полагается обмыть, не так ли?

Я промолчала и начала сосредоточенно разрывать обертки денежных «кирпичиков», кожей чувствуя, как пренебрежение Хитрика перерастает в глубокое презрение. Плевать! Жадная и недоверчивая провинциалка, битая жизнью, все проверяет на ощупь. И все-таки денег было много. Я такую сумму отродясь не пересчитывала, а потому постоянно сбивалась и начинала снова.

Лев Наумович откровенно скучал и нетерпеливо перебирал ногами. И тут в напряженной тишине, прерываемой лишь тихим шелестом купюр, раздался еще один звонок в дверь. Хитрик буквально подскочил на стуле и изумленно уставился на меня:

— Вы кого-то ждете?

Я неопределенно пожала плечами и направилась в прихожую. Покупатель картины с силой вцепился в мое плечо:

— Куда? С ума сошла! Сделай вид, что тебя нет дома. Не хватало, чтобы какой-нибудь идиот нас здесь застукал. — От волнения он перешел на грубое «ты».

Звонок повторился.

— Придется открыть. Сидите тихо. — Я освободилась от его цепкой лапы, кинулась к входной двери и, не давая Хитрику опомниться, щелкнула замком.

Еще один любитель живописи, мсье Селье, шагнул в мою прихожую, деликатно стряхивая с куртки несуществующие дождевые капли. Судя по сверкающим ботинкам, всего-то и дел было — перескочить из салона автомобиля в подъезд. В отличие от Хитрика сдержанный иностранец не стал корчить преувеличенно любезную мину. Так, легкое оживление на сухощавом лице, которое можно списать на счет внезапной грозы.

Селье вежливо поздоровался и остановился в прихожей, терпеливо ожидая моего приглашения войти в комнату. Я аккуратно закрыла за Мишелем дверь, не забыв поддеть ногтем «собачку», чтобы английский замок не захлопнулся. Наглухо запертая дверь не входила в мои планы.

Ну вот, вся компания в сборе. Можно начинать торги.

— Прошу вас, господин Селье, проходите! Познакомьтесь — Лев Наумович Хитрик.

Сказать, что мои гости пришли в замешательство, — значит ничего не сказать. По их остолбенелому виду я сделала следующие выводы: первое — они знают друг друга, второе — встреча неожиданна для обоих и, наконец, третье — для обоих же неприятна.

Первым пришел в себя Хитрик:

— Голубушка, что это за сюрприз? Я ведь вас, кажется, предупреждал насчет фокусов. — Голос потерял всякую ватность и заскрежетал, как ржавое железо.

— Никаких фокусов, дорогой Лев Наумович. Просто я узнала, что на картину есть еще один претендент. Грех было такой шанс не использовать. Вот я и хочу выбрать более выгодный для себя вариант. Но пусть все будет по-честному, хотя, согласитесь, в нашем случае это выражение звучит несколько странно. И хочу заметить, что господин Селье предложил за картину значительно, я подчеркиваю — значительно большую цену. Поэтому картина, Лев Наумович, будет ваша только в том случае, если вы увеличите свою сумму.