Железный пират - Пембертон Макс. Страница 2

Последние слова он произнес таким тоном, что я невольно протянул ему руку и крепко пожал его холодную ладонь.

— Я очень признателен вам за ваше доверие ко мне, — продолжал он, — тем более что мало было у меня друзей, да, по совести говоря, никогда я и не искал их. Вы же одарили меня своей дружбой по своей воле, и я тем более ценю ее. Теперь я выскажу вам свою просьбу: если я умру раньше, чем через трое суток, не откажитесь вскрыть вот эти бумаги, которые я приготовил для вас, и обещайте, что исполните все, что в них заключается, с возможной точностью. Это не пустая просьба, могу вас заверить. Моя просьба поставит вас в то положение, в каком нахожусь я сам в настоящее время, но с несравненно большими шансами на успех, чем у меня. Что же касается опасностей, сопряженных с этим делом, то они достаточно серьезны, но вы способны преодолеть эти опасности, как надеюсь преодолеть их и я, если только останусь жив!

Слова Мартина Холля, как звали моего таинственного приятеля, навеяли на меня тоскливое, щемящее душу чувство. Я считал этого человека безрассудным, сумасшедшим, сумасбродом с постоянно меняющимися намерениями, легкомысленным и не постоянным, и вдруг он говорит мне о какой-то тайне, о своей близкой, быть может, смерти. Его слова произвели на меня глубокое впечатление, но я старался скрыть это от него, и потому отвечал в легком, шутливом тоне:

— Прежде всего, скажите мне, вполне ли вы уверены в том, что говорите серьезно?

В ответ на это он предложил мне взять его руку. Она была холодна, как лед.

— Послушайте, Холль, если вы не дурачитесь, — сказал я, — и действительно хотите, чтобы я сделал для вас то, что вы сами же называете «милостью», то вы должны быть более откровенны со мной и высказаться яснее: во-первых, скажите мне, откуда у вас взялась эта дикая мысль, что вы можете умереть в течение этих трех дней, во-вторых, какого рода обязательства желаете вы возложить на меня, так как сами понимаете, что я не могу обещать вам исполнить то, о чем не имею ни малейшего представления. Итак, давайте начнем сначала: почему вы, например, отправляясь в Париж, насколько мне известно, как простой путешественник, без всякой определенной цели, вдруг высказываете опасения, что вас подстерегает там какая-то таинственная напасть, быть может, даже смерть. Ведь вы не знаете в этом городе ни одной души?

Холль тихо засмеялся в ответ и стал смотреть в окно вагона, но минуту спустя обернулся ко мне и глаза его светились странным огнем.

— Вы говорите, — начал он, — что я еду в Париж без всякой определенной цели? Я, который ждал целые годы дела, которое, как надеюсь, мне удастся исполнить в эту ночь, тотчас же по приезде в Париж?! Вы хотите знать, зачем я еду в Париж? Я еду туда, чтобы встретиться с человеком, которого, не пройдет и года, как станут преследовать все правительства Европы, который, если я сегодня не схвачу его за горло в самый момент разгара его грязных дел, усеет могилами землю, как эти сосны усеивают ее по осени своими иглами. Он и не помешанный, и не здоровый, и знай он о моих намерениях, он скомкал бы меня и раздавил, как я комкаю и давлю эту бумажку. Это человек, который имеет все, что только можно желать в жизни, и которому всего этого мало. Он может повелевать в десяти городах, у него везде есть деньги и люди; полиция против него так же бессильна, как против морского прибоя; человек, убийственные замыслы которого превосходят все, что могло когда-либо измыслить самое преступное воображение, что когда-либо заносилось в хроники преступлений, — и вот бороться с этим человеком я и еду в Париж.

— И вы рассчитываете утопить его? Какое же отношение имеете вы к этому человеку? — с удивлением спросил я.

— В данный момент, пожалуй, никакого, но через месяц я буду иметь к нему денежное отношение; не позже, как к началу декабря, за выдачу его будет предложено пятьсот тысяч фунтов. Это так же верно, как то, что мы говорим с вами.

— И вы рассчитываете встретиться с ним в Париже? — продолжал я.

— Да, сегодня же вечером я увижу его, а через три дня я или все выиграю, или все потеряю — или буду торжествовать, или погибну. Тайна его станет моей, если же я потерплю неудачу, то вы будете продолжать начатое мною дело и следовать за той нитью, которую я нашел и с громадным трудом в течение целых трех лет распутывал.

— Но позвольте узнать, что это за человек?

— Это вы увидите сами, если только рискнете пойти вместе со мной. Я встречусь с ним сегодня в восемь часов вечера.

— Если рискну? — воскликнул я. — Вряд ли тут может быть много риска.

— Вы рискуете очень многим: дело это далеко не безопасное. Об этом я считаю своим долгом предупредить вас... Смотрите, барышня просыпается.

Действительно, Мэри раскрыла глаза и сказала с непритворным удивлением:

— Я, кажется, спала?

Родрик стал встряхиваться и протирать глаза и спросил, проехали ли мы Шантильи, а мой сумасшедший стал суетиться, подзывая носильщиков, как только мы въехали в полумрак вокзала и вдоль бесконечной платформы замигали фонари. Я не верил своим глазам, глядя на него, не верил, что этот человек всего несколько минут назад говорил со мной о таких странных вещах, и еще менее мог сродниться с мыслью, что ему оставалось, быть может, недолго жить.

Но таковы, видно, пути судеб, скрытые от наших взоров.

II. Капитан Блэк.

Ярко освещенные улицы Парижа приводили Мэри в восторг; у нее поминутно вырывались громкие возгласы удивления и восхищения, пока мы ехали по булвару Капуцинов и, наконец, остановились у отеля Scribe. Даже Родрик, очень любивший Париж, не спал, с удовольствием глядя на сестру.

— Самое лучшее, что мы можем сегодня сделать, — сказал он, — это вкусно пообедать в одном из лучших ресторанов. А в деле гастрономии я знаток, и вы, надеюсь, предоставите мне заказать обед на четверых.

— Будьте добры заказать только для двоих, милейший, — проговорил Холль, — мистер Марк Стронг был столь любезен, что соблаговолил согласиться отобедать сегодня со мной, причем, по свойственному ему великодушию, взялся оплатить этот обед, о чем имею честь доложить вам. Правду я говорю, мистер Марк? — обратился он ко мне.

Я подтвердил его слова.

— Я действительно обещал быть сегодня вечером с мистером Холлем у одного из его друзей, и потому вам сегодня придется пообедать вдвоем с Мэри, а затем тебе ничто не помешает лечь спать или же пойти с Мэри купить ей кое-какие мелочи.

— О, да-да! — радостно воскликнула девушка. — Это будет прелестно, милый Родрик!

— Я ничего не имею против, чтобы пойти и накупить тысячу безделушек, — пробурчал Родрик, — но желал бы, Марк, чтобы ты не расставался с нами в первый же день нашего приезда в Париж.

— Господа, не может ли кто из вас сказать мне точное время, английское или французское — безразлично? Мои часы до того взволнованы тем положением, в каком они находятся, что опаздывают на четырнадцать часов! — прервал нас Холль.

Я сказал ему, что теперь десять минут восьмого.

— Десять минут восьмого! — воскликнул он. — А полдюжины русских князей, не говоря уже об английском рыцаре, ожидают нас к восьми часам! Я не успею даже переменить свой туалет! Не может ли кто-нибудь одолжить расческу?

Так он болтал в то время как мы поднимались по лестнице гостиницы, и вплоть до того самого момента, когда мы с ним очутились одни в моей комнате, куда он последовал за мной.

— Живо! — вскричал он, доставая какие-то предметы из своей шляпной картонки. — Очки, парик, да десяток редкостных вещиц для продажи, вот и все! — бормотал он. — Ну, похож я теперь на торговца-старьевщика, мистер Марк?

Никогда в жизни я не видел ничего подобного, такого полного, поразительного перевоплощения при помощи столь несложных приспособлений. Никто не мог бы признать в этом подслеповатом, сгорбленном и сутуловатом еврее, трясущемся от корыстолюбия и жалкой трусости, моего сумасбродного приятеля Мартина Холля. Вся манера держаться, походка, малейшие жесты — все это было верхом сценического искусства, но он не дал мне времени распространяться на эту тему, ни даже спросить его, к чему было нужно подобное превращение.